Грани воды

Другие ребята могли считать, что у Мэтисона нет ни малейшего шанса, потому что Кортни была в одиннадцатом классе, а Деррик – нет. Однако возраст у них был одинаковый, и даже будь это не так, ясно было видно: для них имело значение только то общее, что у них нашлось. Они оживленно болтали. Они дружно засмеялись. Кортни легонько шлепнула Деррика по плечу после какой-то его фразы. Он радостно улыбнулся и подхватил ее рюкзак. Он дернул головой, приглашая ее идти, – и оказалось, что они двигаются совершенно синхронно: Кортни изменила походку, чтобы идти с ним в ногу.

Школа Южного Уидби осталась верна своим правилам, то есть все со всеми были знакомы и знали все про всех, так что по ней моментально распространилась Весть. Весть касалась Кортни и Деррика и заключалась в одном слове «парочка». Кто-то видел их вместе в кино, кто-то еще – в пиццерии. Они прокатились на катере по озеру Гос-Лейк, несмотря на холодную погоду, а когда мотор заглох, им пришлось ждать спасателей – но они радостно хохотали над тем, как сглупили. Они сидели в «Саут-Уидби Коммонз» за столиком и что-то пили. Они вместе ездили в торговый центр. Бекка понятия не имела, как им удается проводить вместе столько времени, оставаясь при этом отличниками – но каким-то образом у них это получалось.

Ну что ж: значит, между нею и Дерриком все кончено. Это было безумно больно. Однако Бекка с удивлением обнаружила, что ее ранит не столько то, что Деррик ее игнорирует и что она видит его с Кортни. Гораздо больнее было видеть, как он меняется. Казалось, будто он отказался от какой-то части себя самого. Он убрал угандийский флажок, висевший на внутренней стороне дверцы его шкафчика в раздевалке, он отклеил фотографию уличного оркестра, в котором играл, когда жил в Кампале в приюте, он не пошел на концерт зимбабвийских исполнителей в местном культурном центре, который раньше ни за что не пропустил бы, и, что самое печальное, он перестал брить голову. Прежде гладко выбритая черная голова была символом его культурного наследия, заявляя всему миру о том, кто он на самом деле. Но когда он начал встречаться с Кортни Бейкер, то начал отращивать волосы. И эти изменения огорчали Бекку больше всего.

Он оставлял Африку в прошлом. В некоторых обстоятельствах для мальчишки, усыновленного американцами, это было бы вполне понятным, но для Деррика это означало нечто большее, чем просто шаг вперед. Это означало, что он оставляет кого-то в прошлом.

И этим человеком была не Бекка Кинг. Это была сестра Деррика Риджойс, которую он бросил в кампалийском приюте, когда его усыновили Мэтисоны. И, кроме Бекки, никто даже не подозревал о том, что Риджойс его сестра. Именно эту тайну хранила Бекка: то единственное, о чем Деррик не хотел говорить никому на свете. Именно эта тайна нарушила их отношения и вызвала их разрыв. Она знала его тайну, а он не знал, что от него скрывает она.

Ей казалось, что ее секреты не имеют никакого отношения к тому, кто она на самом деле. А вот тайна Деррика была важной частью его личности, и наблюдать, как он отвергает Африку ради чего-то там… Ей невыносимо было это видеть. Чутье говорило ей, что это неправильно. И чутье подсказывало, что ей необходимо его остановить.

Бекка уже сто лет не была в лесах Саратоги. Когда она жила в Лэнгли в мотеле «Утес» с Дебби Гриедер и ее внуками, туда было достаточно легко попасть. Но даже после того, как она освоила свой велосипед с двадцатью семью передачами, дорога туда была непростой: она состояла из сплошных подъемов и спусков, продувалась ветрами и почти всюду была узкой. Однако она была прямой, и из центра города до леса было всего несколько миль.

Теперь, когда она жила на достаточном удалении от городка, в лес ей приходилось ехать на бесплатном местном автобусе. Что ни говори, а это означало две поездки на автобусе и долгое ожидание на холоде – однако она решила, что ничто не помешает ей сделать то, что она должна.

Бекка отправилась в лес серым зимним днем в конце февраля, когда вода в Саратога Пэссидж полностью повторяла унылый цвет неба. Сойдя с автобуса, она вынуждена была еще немного пройти пешком, и потому зашагала по ухабистой обочине. Почва была замерзшей, а на лужах образовалась серебристая корочка льда. Достаточно скоро она уже добралась до леса, мрачной стеной нависшего над лугом, где травы полегли под ударами мороза, а промежутки между густыми елями означали тропы, уходившие в темный лес.

Она прошла к юго-западной части луга, где в лес уходила крутая тропинка. Земля была скользкой, так что она двигалась осторожно. Если она сейчас упадет, это будет нисколько не похоже на тот осенний день, когда здесь упал Деррик. Тогда она наткнулась на него, догоняя пса Сета. Если сегодня она свалится с обрыва, найти ее будет некому.

Поднявшись выше, она добралась до того места, откуда упал Деррик, получив серьезный перелом ноги. Бекка едва на него посмотрела. Она не совершает паломничество к тому месту, где он вошел в длительную кому. У нее совершенно другая задача – и ей надо было идти в противоположном направлении, по едва заметной тропке, которую между деревьями проложил сам Деррик.

Эту тропу никто посторонний не заметил бы: ее трудно было разглядеть, не зная о ее существовании. Она вела вверх по склону, где несколько упавших веток и ствол старой тсуги образовали низенький шалаш. Он казался хлипким, но на самом деле был весьма надежным: грозы и ветры придали ему дополнительную прочность. Бекка глубоко вздохнула, ухватилась за ствол ольхи и начала карабкаться наверх.

Добравшись до шалаша, она заползла внутрь и протиснулась к дальней стенке шалаша. Там она нашла сверток, аккуратно завернутый в несколько старых пластиковых пакетов и бережно убранный. Он лежал здесь уже целую вечность. Скованный гипсом Деррик не прикасался к нему с октября.

«Ну что ж, – решила Бекка, доставая сверток, – теперь он к нему прикоснется». И, прикоснувшись к нему, он обязательно увидит разницу между тем Дерриком Мэтисоном, которым он является на самом деле – и тем Дерриком Мэтисоном, которым он пытается стать. Бекка уверяла себя, что дело не в Кортни Бейкер. Дело в том, чтобы Деррик оставался верен самому себе. Именно это ему необходимо.

Бекка спрятала сверток к себе в рюкзак. Она быстро вылезла из шалаша и ушла из леса. Когда она зашагала обратно к Лэнгли, уже начало смеркаться. Ей предстояло пройти несколько миль, но час был поздний, и она не стала рисковать, дожидаясь автобуса.

Она добралась до Лэнгли быстрее, чем надеялась: когда она трусила по обочине, пожилая женщина с фиолетовой прядью в волосах притормозила и предложила подбросить ее до города. Продрогнув до мозга костей, она была счастлива забраться в машину, где на нее обрушились две таксы, популярные мелодии «АББА» и жар от включенной на полную мощность печки. Уже через пять минут она оказалась перед медпунктом Лэнгли, где, как она знала, Деррик обычно дожидался, когда у его мамы закончится рабочий день.

Он был в приемной один. Склонившись над тетрадью, он то заглядывал в книгу, то что-то записывал. Когда дверь открылась, он поднял голову. На секунду встретившись с Беккой взглядом, он снова вернулся к своим записям.

Бекка не стала останавливаться, чтобы услышать его шепотки. Она вынула наушник «глушилки» еще на обратном пути из леса, и сейчас не вернула его на место – но все равно не стала дожидаться и проверять, как он может ее встретить. Она боялась потерять решимость. Она пересекла комнату и села рядом с ним.

Он начал было вставать. Она положила ладонь ему на руку. Он запротестовал было:

– Эй, что ты…

Но больше Деррик ничего не успел сказать: в этот момент она открыла рюкзак и вытащила сверток – и он прекрасно понял, что находится внутри.

И тут она услышала от него: «Не может быть… она же… нет… теперь все… черт-черт-черт… вот что бывает… вот это да!.. говоришь о доверии…» Она легко могла бы завершить каждую отрывочную мысль, потому что понимала: все они относятся к тому, что лежит у нее на коленях. В свертке были десятки писем: их все Деррик писал Риджойс. Ей было пять лет, когда он от нее уехал. Ей еще не было трех, когда она осиротела – и она даже не знала, что он – ее брат.