Страница 7 из 18
Он не договорил.
Дверь уже знакомо заскрипела, и раздался шепот:
– В зимнюю оттепель наливают в ложки воды по числу членов семьи и выставляют на ночь на крыльцо. Если ударит мороз и в чьей-то ложке вода замерзнет бугром, тот проживет еще очень долго, а у кого ямой, тот умрет.
Марина Николаевна ойкнула.
– Брысь! – рявкнул доктор.
Дверь торопливо скрипнула вновь.
– Вот уж правда что чокнутый, – проворчал доктор. – Чего это он приметами сыплет? Небось у бабки поднабрался?
– Видимо, так, – согласилась Марина Николаевна. – Но ко всему вдобавок книжка тут у нас отыскалась: «Словарь русских суеверий». Зелененькая такая. Еще с тех пор, как здесь была нормальная больница, кто-то из больных оставил. Ну, Ефимыч ее и прибрал. Книжка очень интересная, он и мне ее почитать давал. Я вообще люблю про всякие чудеса, про мифы разные читать… А в этой книжке чего только нет: и приметы, и поверья, и разгадки снов, и пословицы, и знахарские рецепты старинные. Не оторвешься! И с картинками!.. Ну и вот, когда Лёнечка тут прижился, Ефимыч вдруг обнаружил, что парень ни читать, ни писать не умеет.
– Да вы что?! – поразился доктор. – В наше-то время?!
– Ну а кому его учить было? – вздохнула Марина Николаевна. – Бабка небось все перезабыла от старости. А он соображучий, Лёнечка наш, вы не поверите! Мигом читать обучился. И этот «Словарь русских суеверий» до последнего слова вызубрил. Только смысла-то у него в головушке нету, вот и шпарит все подряд, надо и не надо. Мы привыкли, больно-то и не слушаем его. И вы не слушайте, Михаил Иванович.
– Ладно, уговорили, – хмыкнул доктор. – Погодите, а ведь вода у нас опять остыла. Надо добавить теплой. Конечно, когда девочка очнется, простуды ей не избежать…
Дверь снова скрипнула.
– Хорошо помогает от простуды ложка овечьего молока, – таинственно зашептал Лёнечка, – смешанная с медвежьей желчью да гороховым зерном, и смесь эту натощак следует пить дважды.
– Х-хе! – воскликнул доктор. – Опять ты? И это тоже из «Словаря суеверий»? Неплохой рецепт, между прочим. Жаль, негде сейчас раздобыть овечьего молока да медвежьей желчи. Однако, выходит, ты можешь и толковые вещи говорить?
– Конечно, может, – согласилась Марина Николаевна. – Правда, Лёнечка?
– На Рождество спутывают ноги столу, чтобы стадо не разбегалось, – радостно сообщил Лёнечка.
Доктор хохотал так, что Валюшке надоело пребывать в небытии. Да и губы уже немножко отогрелись и вполне могли шевельнуться. И даже какой-то звук через них прорвался… жалобный такой, как стон.
– Господи! – недоверчиво воскликнула Марина Николаевна. – Очнулась!
– Очнулась! – весело подтвердил доктор. – А ну, голубушка, открой глаза. Ну-ка…
Валюшка поднапряглась – и приподняла веки. Все еще плыло перед ней, но постепенно остановилось. Оказалось, что не только голос доктора ей знаком, но и его лицо – усатое, морщинистое, с нависшей на лоб седой прядью. Да ведь это его, доктора, Валюшка видела, лежа в сугробе, как раз перед тем, когда ее жизненную суть вырвал из тела Гарм.
Ну вырвал… а теперь что? Она вернулась в свое тело?! Так, что ли? Одно ясно – она больше не в Хельхейме, или как его там! Но где же она?!
– Где я? – испуганно шепнула Валюшка, взглянув на темноглазую женщину в низко надвинутой на лоб белой косынке. Наверное, это и была Марина Николаевна.
– Ты только не волнуйся, моя хорошая, – ласково зажурчала она, – ты в больничке. В такой маленькой больничке! Теперь все будет хорошо. Конечно, ты натерпелась, настрадалась, но главное, что ты жива!
Лицо Марины Николаевны вдруг расплылось, и доктор добродушно загудел:
– Ну плакать-то зачем? Зачем, я тебя спрашиваю?
Марина Николаевна промокнула Валюшкины глаза салфеткой, а потом из-за плеча медсестры высунулась какая-то исключительно бледная и худая физиономия, взглянула на Валюшку прищуренными глазами и изрекла:
– Во сне видеть, что плачешь, предвещает радость и утешение наяву!
– Ой, Лёнечка, твоими бы устами да мед пить, – сказала Марина Николаевна. – Но ты иди, иди, нам еще дело делать. Сейчас еще теплой воды добавим, чтобы девочка поскорей отогрелась. Давайте, доктор.
– Сейчас, сейчас.
Доктор наклонился над ванной с ковшом, но Валюшка вдруг закричала:
– Горячо! Жжет! Не надо!
Доктор испуганно отпрянул и воскликнул:
– Да ты что? Вода чуть теплая! Температуры тела! – И в доказательство поболтал в ковше пальцем.
– Нет! – Валюшка билась в ванне так, что Марина Николаевна с трудом могла ее удержать. Игла выскочила из вены – и мгновенно стало легче.
Валюшка затихла, но дышала тяжело, испуганно.
– Капельница! – испуганно вскрикнула Марина Николаевна, но доктор махнул рукой:
– Не надо.
Посмотрел Валюшке в глаза и тихо сказал:
– Воду больше лить не буду, успокойся. Но я сейчас до твоей руки кончиком пальца дотронусь. Если что-то неприятное почувствуешь, скажи. Договорились?
Валюшка осторожно кивнула.
– Ой, – шепнула Марина Николаевна.
– Ничего, ничего, – буркнул доктор. – Я тихонечко.
В следующий миг Валюшке показалось, что ее руку прижгли горящей сигаретой.
– А-а! Больно! – завопила она.
Доктор отскочил так стремительно, что ударился спиной о стену.
– Господи, у нее ожог! – вскрикнула Марина Николаевна.
Валюшка плакала от ужасной боли, кусала губы.
Доктор, тихо вздыхая, достал из кармана тюбик с какой-то мазью, выдавил немного на руку Валюшке, стараясь не коснуться ее пальцем.
Стало получше. Валюшка перевела дыхание и улыбнулась.
– Да ты моя деточка! – всхлипнула Марина Николаевна. – Да ты моя маленькая!
Потянулась было обнять Валюшку, но доктор так шикнул, что она отпрянула и даже убрала руки за спину.
– Слушай, девочка, нужно температуру тебе измерить, – сказал доктор. – Сейчас опущу в воду термометр, сама его под мышку возьмешь?
– Ага, – прохрипела Валюшка.
Пока она держала термометр, доктор и Марина Николаевна о чем-то шептались. О чем именно, Валюшка, конечно, не знала, но можно было не сомневаться: это имеет отношение к ней.
Наконец она подала термометр доктору.
Тот взглянул и спросил Марину Николаевну:
– А он исправный был?
– Конечно.
– Дайте другой, – велел доктор. – А лучше сразу два. Для чистоты эксперимента.
Теперь Валюшка сидела с двумя термометрами, а доктор и Марина Николаевна на нее смотрели.
Потом они уставились на градусник, переглянулись…
– Загадочно, – пробормотал доктор. – То есть вообще температура не поднимается. Даже не шевелится. Даже до начала шкалы не доползла. Что ж нам с тобой делать, а? Как тебя зовут, кстати?
– Валентина Морозова, – сказала Валюшка.
Марина Николаевна тихо ахнула.
– Морозова?! – воскликнул доктор. – Символично!
Скрипнула дверь, и раздался Лёнечкин шепот:
– На двенадцатой плеши мороз лопается.
– Чего?! – испуганно обернулся доктор.
– Когда стоят лютые холода, – пояснил Лёнечка, – надо насчитать с вечера двенадцать лысых поименно, назвав последним самого лысого, у которого голова как ладонь, от бровей до затылка: на нем-то мороз и лопнет!
– Слушай, парень! – неприветливо сказал доктор. – А не пойти ли тебе отсюда… лысых искать? А?
Дверь снова заскрипела, закрываясь.
Конечно, Валюшка и раньше бывала в больницах. Не часто, но бывала. Например, детдомовских строем водили к зубному врачу или флюорографироваться. И Валюшка думала, что все больницы огромные, со множеством кабинетов, врачей и пациентов. Но то место, куда она попала, было совершенно другим.
Оказывается, когда-то здесь размещалась небольшая больница. Но врачи жить в Городишке не хотели, вдобавок здание обветшало до крайности… Его все собирались отремонтировать, даже стеклопакеты вставили в окнах по фасаду, а другие стороны здания не тронули, так что в некоторых палатах или кабинетах одно окно могло оказаться со старыми деревянными рамами, все затянутое белыми морозными узорами, а одно – чистенькое, со стеклопакетом.