Страница 7 из 23
Не помню, сколько я просидел над его телом, пытаясь понять, что теперь делать. Первое, что мне пришло в голову, это, разумеется, обратиться за помощью. Но я не мог не понимать, что все решат, будто это я его убил. Умер он во время ссоры со мной, на голове у него была глубокая рана – все это свидетельствовало против меня. К тому же, если бы началось официальное расследование, пришлось бы рассказать и о сокровище, чего мне совершенно не хотелось. Морстен говорил, что ни одной живой душе неизвестно, куда он поехал. И я решил, что будет лучше, если этого так никто и не узнает.
Я все еще сидел в задумчивости, но вдруг поднял глаза и увидел, что в дверях стоит слуга, Лал Чоудар. Он тихонько зашел и закрыл за собой дверь на задвижку. „Не бойтесь, саиб, – сказал он. – Никто не узнает, что вы убили его. Давайте спрячем тело так, чтобы его никто не нашел“. „Я не убивал его“, – сказал я, но Лал Чоудар покачал головой и улыбнулся. „Я все слышал, саиб, – сказал он. – Слышал, как вы ссорились, слышал звук удара. Но уста мои запечатаны. Все в доме спят. Давайте вместе унесем его“. И эти слова заставили меня решиться. Если мой собственный слуга не верил в мою невиновность, разве мог я рассчитывать, что мне поверят двенадцать олухов на скамье присяжных! Той же ночью мы с Лалом Чоударом избавились от тела, и уже через несколько дней все лондонские газеты трубили об исчезновении капитана Морстена. Вы видите, что в том, что случилось, я не виноват. Вина моя в том, что я, можно сказать, похоронил не только тело, но и сокровище, и решил, что доля Морстена теперь принадлежит мне. Вы должны будете исправить это и передать долю Морстена его дочери. Наклонитесь ко мне поближе, я скажу вам, где искать сокровище. Оно спрятано в…»
В эту секунду его лицо жутко изменилось. Глаза безумно округлились, челюсть отвисла, и он закричал. Этот крик я не забуду до конца своих дней. «Не пускайте его! Ради всего святого, не пускайте!» Мы с братом разом повернулись к окну за нашими спинами, на которое смотрел отец. Из темноты на нас глядело лицо. Мы увидели белое пятно в том месте, где к стеклу прижался нос. Лицо было заросшее, с бородой и круглыми дикими глазами, которые горели неимоверной злостью. Мы с Бартоломью ринулись к окну, но человек исчез. Когда мы вернулись к отцу, его голова склонилась на грудь, а сердце уже не билось.
В ту же ночь мы обыскали сад, но не обнаружили никаких следов вторжения, кроме одного небольшого отпечатка ноги на клумбе под окном. Если бы не он, мы решили бы, что это дикое злобное лицо нам вообще померещилось. Однако скоро было получено еще одно, на этот раз более серьезное доказательство того, что творится что-то неладное. Утром мы обнаружили, что окно в комнате отца распахнуто, все шкафы и комоды открыты, а на груди у покойного лежит клочок бумажки, на котором кривыми буквами написано: «Знак четырех». Что значит эта фраза и кем был наш ночной гость, нам так и не удалось узнать. Ничто из вещей отца как будто не пропало, хотя в комнате все было перерыто. Само собой разумеется, мы решили, что эти происшествия как-то связаны с тем, чего отец боялся всю жизнь, но все это для нас по-прежнему загадка.
Маленький человек замолчал, чтобы вновь зажечь погасший в кальяне огонь, и с полминуты в задумчивости молча пускал углом рта дым. Всех нас захватило это удивительное повествование. Мисс Морстен, слушая рассказ о том, как умер ее отец, побелела как мел, я даже испугался, что она упадет в обморок. Но выпив стакан воды, который я налил ей из графина венецианского стекла, стоявшего на маленьком столике в углу, девушка быстро пришла в себя. Шерлок Холмс сидел, откинувшись на спинку стула, с отстраненным выражением лица и полузакрытыми глазами, в которых, однако, то и дело поблескивал огонек. Глядя на него, я не мог не вспомнить, что всего несколько часов назад мой друг сокрушался по поводу скуки и отсутствия интереса к жизни. Уж эта-то загадка заставит его попотеть, тут ему придется напрячь все свои силы. Мистер Тадеуш Шолто обвел нас по очереди глазами, явно довольный впечатлением, которое произвел его рассказ, после чего продолжил, попыхивая непомерно большой трубкой.
– Вы, конечно же, понимаете, – сказал он, – как взволновал нас рассказ отца о сокровище. За несколько недель, даже месяцев поисков мы с братом перекопали весь сад, заглянули под каждый кустик, но так ничего и не нашли. Больше всего нас огорчало то, что отец умер как раз в тот миг, когда собирался рассказать, где спрятано сокровище. О размерах богатства мы могли судить по диадеме с жемчужинами, которую он передал нам. Из-за нее мы с Бартоломью, кстати, немного повздорили. Жемчужины явно были очень дорогими, и моему брату очень не хотелось с ними расставаться. Скажу вам по секрету, Бартоломью характером очень напоминает отца. Он считал, что если мы отдадим ожерелье, это может породить слухи и у нас возникнут неприятности. Я добился лишь того, что он позволил мне узнать адрес мисс Морстен и разрешил отсылать ей по одной жемчужине в определенные промежутки времени, чтобы она не нуждалась.
– Это очень великодушный поступок, – с жаром сказала наша клиентка. – Вы поступили очень благородно.
Маленький человечек лишь отмахнулся.
– Мы были вашими своего рода опекунами, – сказал он. – Так что обязаны были так поступить. Хотя Бартоломью не был с этим полностью согласен. Мы люди и так небедные, мне лично большего и не надо. К тому же вести себя так низко по отношению к девушке – просто некрасиво. У французов есть на этот счет прекрасная поговорка: «Le mauvais goût mene au crime»[19]. В общем, несогласие наше дошло до такой степени, что я решил подыскать себе отдельное жилье, поэтому и уехал из Пондичерри-лодж, прихватив с собой китматгара и Уиллиамса. А вчера я узнал, что произошло нечто очень важное: сокровище нашлось. Я сразу же связался с мисс Морстен, и теперь нам остается только съездить в Норвуд и потребовать нашу долю. Вчера вечером я рассказал Бартоломью о своих намерениях, поэтому он нас ждет, хотя и без нетерпения.
Мистер Тадеуш Шолто замолчал и теперь сидел на своем роскошном диване, подрагивая от волнения. Мы тоже молчали, пораженные неожиданным оборотом, который приняло это загадочное дело. Первым очнулся Холмс.
– Сэр, вы правильно вели себя от начала до конца, – сказал он, вставая. – Возможно, мы могли бы в качестве небольшой благодарности пролить свет на то, что еще остается не понятным вам. Но, как недавно заметила мисс Морстен, уже поздно и лучше завершить дело, не откладывая его в долгий ящик.
Наш новый знакомый бережно свернул трубку кальяна и вытащил из-за гардины очень длинное, отделанное тесьмой пальто с каракулевыми манжетами и воротником. Хоть вечер был теплый, он застегнул пальто на все пуговицы и довершил свой наряд, надев кроличью шапку с опущенными ушами, которая скрывала всю его голову кроме заостренного подвижного носа.
– Здоровье у меня хрупкое, – сказал Шолто, когда мы по коридору двинулись к выходу. – Приходится его беречь.
На улице нас ждал кеб, видно, поездка наша была предусмотрена заранее, потому что, как только мы заняли места в экипаже, возница тут же хлестнул лошадей.
В дороге Тадеуш Шолто болтал без умолку. Его тонкий голос даже перекрывал стук колес.
– Бартоломью умен, – рассказывал он. – Как, по-вашему, он догадался, где спрятаны сокровища? Он пришел к выводу, что они находятся где-то внутри дома. Поэтому высчитал объем строения и измерил все до последнего дюйма. Мой брат выяснил, что высота здания – семьдесят четыре фута, но, сложив высоту всех комнат и потолков, которые он узнал, просверлив в них сквозные отверстия, Бартоломью увидел, что цифры не сходятся. Куда-то пропали четыре фута! Они могли находиться только под самой крышей, поэтому он отправился в самую верхнюю комнату и пробил в оштукатуренном потолке дыру. И что вы думаете? Там оказался крохотный чердак, о котором никому не было известно. Прямо посередине на двух балках и стоял ларец с сокровищами. Он спустил его через дыру в потолке, и теперь все это богатство стоит у него в комнате. Бартоломью подсчитал стоимость драгоценностей, вышло не меньше чем полмиллиона фунтов.
19
Дурной тон ведет к преступлению (фр.) (Примеч. пер.).