Страница 24 из 30
Она не убежала. Она вышла на берег и тут, на берегу, упала коленями в песок. Мокрые волосы оплетали ее хрупкие плечи, точно водоросли, а лицо побелело. Дэн мог бы подумать, что от страха, но знал – от ярости. Взгляд ее ярко-синих глаз задел его лишь по касательной, но даже этого хватило, чтобы дыхание сбилось так, словно ему только что дали под дых. А потом она крепко зажмурилась, замотала головой. От мокрых волос во все стороны полетели брызги. Гальяно перестал наконец вырываться, и Дэн ослабил хватку.
Она стояла так, зажмурившись, наверное, целую вечность. Дэн видел, как медленно высыпается песок из ее сжатых кулаков, как с волос стекает за пазуху струйка воды, как бешено бьется на тонкой шее голубая жилка, как подрагивают длинные ресницы и уголки плотно сжатых губ. Видел, и с каждым мгновением на душе становилось все гаже и гаже. Наверное, не ему одному. Гальяно с видом испуганным и вместе с тем растерянным подошел к девчонке, хотел было коснуться ее плеча, но передумал, отдернул руку.
– Ксанка, – сказал шепотом. – Эй, Ксанка, ты чего? Мы же не хотели… Честное слово! Мы ж думали, ты украла…
Она открыла глаза, разжала кулаки, посмотрела на свои перепачканные песком ладони, по щеке ее скатилась слеза. Не было больше ни злости, ни сметающей все на своем пути ярости. От всего того, что делало ее непобедимой, не осталось и следа. Осталась девочка, жалкая и хрупкая, едва ли достающая макушкой до плеча любому из них. И в глазах ее пополам со слезами плескалось отчаяние. Длилось это всего секунду, а потом Ксанка – оказывается, ее зовут Ксанка – вытерла слезы, поднялась на ноги. На виднеющиеся в прорехах джинсов коленки налипли песчинки, а мокрая майка облегала тело, еще сильнее подчеркивала ее худобу, но она не обращала на это внимания, как не обращала внимания и на обступивших ее парней. Ксанка – теперь, когда Дэн знал ее имя, думать о ней как о незнакомой девчонке не получалось – смотрела только себе под ноги, сосредоточенно смотрела, точно пыталась что-то найти.
Она металась по берегу, всматривалась в речную воду, шарила ладошками в траве, верно, и в самом деле что-то искала. Вот только что?.. Матвей и Гальяно ходили за ней как привязанные, тоже всматривались, тоже искали не пойми что. И только Туча, уже полностью одетый, с безучастным видом стоял у самой кромки воды.
– Что ты ищешь хоть? А, Ксанка?
Гальяно надоели эти бессмысленные поиски, он поймал девчонку за запястье, но она со злостью выдернула руку, решительно заправила за ухо мокрую прядь волос, направилась к Туче.
Они стояли друг против друга: маленькая, как птичка, Ксанка и огромный Туча. Она всматривалась в его лицо, для этого ей пришлось запрокинуть голову. Всматривалась долго, словно пыталась прочесть его мысли, и под ее взглядом Туча вроде бы становился меньше ростом.
А потом она ушла. Вот так же, не говоря ни слова, побрела прочь от реки. Маленькая, насквозь мокрая девочка, потерявшая что-то непонятное, но невероятно важное. Она ушла, а они еще долго смотрели ей вслед, не решаясь ни окликнуть, ни остановить. Что-то было в ней такое… Что-то сильное, несопоставимое с ее почти детской хрупкостью.
В лагерь возвращались в полном молчании. Даже Гальяно держал язык за зубами, лишь изредка бросал задумчивые взгляды на поникшего Тучу. Они успели как раз к вечернему построению, их долгое отсутствие так и осталось незамеченным.
Ночью Дэн проснулся от странных звуков. Выпутываясь из сетей сна, он не сразу понял, что это такое, а когда понял, почти не удивился. Туча плакал, накрывшись с головой одеялом, но одеяло не могло заглушить его отчаянных рыданий. Какое-то время Дэн размышлял, стоит ли ему вмешиваться в чужие проблемы, а потом все-таки решился.
– Туча, – позвал он громким шепотом.
Туча затих, затаился под одеялом. Дэн сел на кровати, спустил на пол босые ноги.
– Ты чего плачешь?
– Тебе послышалось, – донеслось из-под одеяла.
– Возможно. – Он посмотрел в окно. Снаружи была настоящая деревенская ночь, непроглядная, подсвеченная лишь одинокой луной. – А еще, возможно, я знаю, почему тебе так хреново. Это из-за Ксанки, той девочки? Правда?
Туча не отвечал очень долго, прятался от Дэна и от всего мира под одеялом. Дэн ждал. Спать расхотелось.
– Мы можем поговорить? – Туча наконец выбрался из-под одеяла, сел в кровати. Железные пружины тихо скрипнули.
– Мы уже разговариваем. – Дэн пожал плечами.
– Не здесь. – Туча посмотрел на спящих Матвея и Гальяно. – Может быть, на улице?
– Дверь закрыта. Я сам видел, как Суворов запирал ее на ключ.
– А если через окно? – робко предложил Туча.
– Можно и через окно, если хочешь.
– Хочу!
Они сидели на скамейке неподалеку от флигеля и молча смотрели на небо. Дэн не спешил задавать вопросы, а Туча не спешил изливать душу.
– Я вор, – сказал наконец Туча. Сказал, как в прорубь нырнул, даже поежился. – Я тряпка и вор. Я нашел его на газоне… Ну тогда, когда Измайлов в первый раз… – Он снова замолчал. – Ключ на цепочке. Очень красивый, очень… особенный. Есть особенные вещи. Понимаешь? – Он бросил на Дэна быстрый взгляд.
– Наверное. – Дэн кивнул.
– Я чувствую, когда вещь особенная. Мне иногда ее даже в руки брать не нужно, чтобы это понять. А если возьму в руки, тогда все…
– Ключ ты в руки взял.
– Да. Я с первой секунды знал, что это ее ключ, что это она потеряла. Я даже уговаривал себя, что скоро верну его ей. Но ключ особенный, а с особенными вещами бывает очень тяжело расстаться.
– Она видела, как ты нашел ее ключ?
– Нет, не думаю. Но она сразу поняла. Мне кажется, она тоже особенная.
С этим Дэн был готов согласиться. Ксанка – как же ее по-настоящему зовут? – не была ни умственно отсталой, ни ненормальной. Она просто являлась не такой, как все, – была особенной. И особенность эта слишком бросалась в глаза.
– Она не за нами следила, она за тобой следила, Туча. – В его голосе не было упрека, только лишь констатация факта. – Она ждала, что ты сам вернешь ей ключ.
– Я не смог, – сказал Туча шепотом.
– И она это поняла. В твоих вещах там, на речке, она искала свой ключ. Так?
Туча кивнул.
– И нашла?
– У меня его больше нет.
– У нее тоже. – Дэн хорошо запомнил ее взгляд: смесь ненависти, отчаяния и безысходности. – Она его уронила где-то на берегу. Может, в траву, может, в песок, а может, и вовсе в воду. Она потеряла свою особенную вещь, Туча. Из-за нас потеряла.
– Из-за меня. – Туча встал со скамейки. – Она так на меня смотрела, Дэн. Я думал, у меня сердце остановится. У нее очень необычные глаза, они меняют цвет. – Он снова замолчал, а потом спросил с неприкрытым отчаянием: – Что мне делать, Дэн? Мне так стыдно! Наверное, никогда в жизни мне не было так стыдно.
– Я не знаю. – Дэн покачал головой. – Пока не знаю, но мы что-нибудь придумаем.
– Поищем этот ключ? – В голосе Тучи слышалась зарождающаяся надежда.
– Поищем.
– Я найду! – сказал Туча решительно. – Я умею находить особенные вещи, – добавил едва слышно. – Я найду и верну ей ее ключ.
– Да, но прежде мы должны перед ней извиниться. Мы обидели ее вчера, Туча. Она девушка, а мы с ней…
– Я понимаю… я извинюсь. Обязательно! И спасибо тебе.
– Мне за что?
– За то, что выслушал. Меня раньше никто не слушал. Я говорил, а меня не слушали.
Дэн усмехнулся. Его личная история была зеркальным отражением истории Тучи. Его готовы были выслушать, а он не находил правильных слов.
Они уже собирались уходить, когда далеко над лесом в ночное небо взметнулся сноп зеленого света.
– Блуждающий огонь, – сказал Дэн задумчиво.
– Снова горелым запахло, – вздохнул Туча.
– Ты запомнил то место?
– Нет. Но я, наверное, найду его. По запаху…
– Давай позже.
С этого момента у них появились приоритеты. Сначала нужно было найти особенную вещь особенной девочки Ксанки.
Матвей
Утро выдалось туманным. Туман полз от реки, продирался через лес, серой ватой укутывал флигель. Просыпаться в такое утро – сущее наказание. Особенно когда громкий рев Суворова «Архаровцы, подъем!» разрывает барабанные перепонки, заставляет с головой укрыться одеялом.