Башня страха

Аарон с удивлением осознал, что Рахеб права. Восемь градоначальников за шесть лет. Через каждые несколько месяцев — новые похороны. Кушмаррах дольше ожидал приезда нового градоначальника, чем жил под его властью.

Аарон пожал плечами. Не его это печаль, не хватало еще ломать голову над геродианскими заботами. Он крепче прижал к себе Арифа; мальчуган запищал. Аарон сделал несколько шагов;

Стафа, захлебываясь от хохота, цеплялся за него.

— Попался, длинноногий чертяка! — радостно провозгласил он.

— И так он обращается к отцу! — в шутливом отчаянии возопил Аарон. — А где почтительность, где уважение к старшим?! Ей-богу, совсем распустились, пора приструнить!

Ариф смеялся и обнимал отца за шею.

— Теперь ты наш, долговязый чертяка, — повторил Стафа. Но не все одинаково жизнерадостно восприняли замечание Аарона. Рахеб саркастически усмехнулась в знак согласия. Глаза Миш метали молнии, она что-то сердито бормотала себе под нос;

Лейла потупилась.

— В чем дело?

К изумлению Аарона, Миш ответила сама.

— Матушке показалось, что я кокетничала с дартарином, — отчеканила она с запальчивостью очень юного существа.

— Хватит об этом, Миш, — вмешалась Лейла. — Матушка, угомонись, довольно.

— С дартарином? — переспросил Аарон.

— Ты бы только видел, папочка, — тараторил Ариф, — их понаехали сотни, тысячи, с верблюдами и…

— Сорок три, — уточнил Стафа: на этой неделе сорок три было его любимым числом, им он обозначал всякое множество.

— Дартары? Что такое, зачем?

— Они пришли нынче утром, — пояснила Лейла, — человек сто, может, немного больше. Выставили часовых у каждого входа в лабиринт, а сами вошли внутрь. Они захватили пленных.

— Давно пора вычистить эту выгребную яму, — добавила Рахеб. — Авось и дартарские отродья на что-нибудь сгодятся. Миш едко ответила матери, та в долгу не осталась.

— Довольно! — Лейла прижала пальцы к вискам. — Не маленькие, а ведете себя хуже детей несмышленых.

— Тебе полезно освежиться. Пошли пройдемся наверх, к Клюву Попугая, например, — предложил Аарон.

— Я еще не сделала покупки: из-за дартар поднялась такая суматоха…

— Ничего страшного. Кстати, куда делись дартары?

— Они пробыли тут несколько часов, а потом появились гонцы, передали что-то, и все ускакали восвояси.

— Наверное, тоже в связи с приездом нового начальства. Ладно, пошли погуляем.

Лейла поняла, что муж придает этой прогулке большое значение, и накинула шаль.

— Я тоже хочу гулять, папочка.

— И я. — Стафа продолжал ухмыляться и упорно не отпускал отцовскую ногу.

Аарон опустил Арифа на пол.

— Вы, ребятки, останетесь с бабулей.

— Это не по-честному. Ты никогда, никогда не разрешаешь…

— Да-да, ты просто долговязый обманщик, я тебя терпеть не могу.

Аарон возвел глаза к потолку.

— Слушай, давай их продадим туркам.

Турки — еще одно кочевое племя — обитали к югу от Таков и слыли настолько свирепыми, что их побаивались даже дартары. В Кушмаррах они заходили редко. Аарон за всю жизнь видел лишь одного турка и не смог бы отличить его от дартарина.

Угроза продать ребятишек туркам была обычной семейной шуткой. Лейла подала свою реплику:

— Даже турки их не возьмут: слишком они у нас скверные. Короче, мальчики останутся с бабушкой. Миш, можешь испечь хлеб. В кувшине отмокают бобы. Есть сыр и всякие остатки. Сооруди что-нибудь.

Миш состроила гримасу мученицы, чья молодость проходит понапрасну под пятой жестокосердных угнетателей. Дом огласился жалостными вздохами девушки. Рахеб укоризненно покачала головой и вернулась на свое место у порога — вымещать на прохожих возмущение, вызванное родственниками.

— Ну, ты идешь? — Вопрос Лейлы прозвучал резче, чем ей самой хотелось.

— Никак не отцеплю этот хихикающий репейник. Стафа рассмеялся опять, но Лейла решительной рукой отодрала его от отца и под крики: «Мамочка, я тебя ненавижу», — усадила среди металлического хлама, который Аарон притаскивал с верфи. Ариф с кислой миной наблюдал за ними. Аарон похлопал сынишку по плечу; Лейла обернула шаль вокруг головы, и они вышли на улицу.

— Не наседай, — попросила Лейла, — дай отдышаться, мама с Миш пробазарили все утро.

Аарон что-то буркнул в ответ. Он и сам не собирался начинать разговор, пока не расслабится немного. Только как это сделать?

До самого Клюва Попугая они не обменялись ни словом.

В акрополе по-прежнему толпился народ. Парад в честь нового градоначальника заканчивался, солдаты строем расходились по своим баракам, гарнизонам и лагерям. Аарон с Лейлой нашли тихое местечко в тени Клюва, устроились поудобнее, но разговор не начинали. Ветерок трепал их одежду, волосы. Сгрудившиеся за Братьями облака предвещали дождь.

Лейла выжидала.

— Я хочу тебе кое о чем рассказать. Вернее, не хочу. И тем паче не хочу отвечать на вопросы. — Трудность любой беседы с Лейлой заключалась в том, что она мигом засыпала мужа тысячью не идущих к делу вопросов, причем примерно половина из них звучала обвиняюще. Между тем, чтобы сбить с мысли, довольно и одного-двух никчемных вопросов.

— Это о том, что тебя гложет последние дни?

— Да. — Так, один есть. — Просто выслушай меня.

Лейла закусила губу.

— Это мучает меня уже шесть лет. Но вчера вечером дошло до предела. Я должен что-то предпринять, но не знаю что. — Аарон предостерегающе поднял руку и приложил палец к губам жены. — Шесть лет назад один человек из нашего подразделения открыл потайные ворота и впустил геродиан в одну из Семи Башен, в нашу башню. Он чуть было не погубил меня. По его вине погибла половина наших людей. По его вине меня чуть не продали в рабство и не отправили за море. Они собирались поступить так со всеми пленниками, которые знали какое-нибудь ремесло, но решили, что это вызовет в Кушмаррахе чересчур сильную волну ненависти и игра не стоит свеч.

На несколько минут они снова погрузились в молчание. Лейла оставалась до странности спокойной. Гм, это на нее не похоже. — Ты, наверное, не знаешь — если б нам удалось удержать перевал еще два дня, союзники и новые рекруты успели бы собраться в долине Чордан.

Лейла кивнула:

— Так говорят.

— А мы могли продержаться — и знали это. И они знали. Поэтому впали в отчаяние и ночью послали на нас кавалерию. То были не дартары. Фа'тад слишком умен и не дал бы перебить своих людей так, как мы перебили геродианских всадников.

Лейла нахмурилась:

— Это ты и хотел сообщить? — Подожди. Может, я выражаюсь неясно, но ты должна понять — геродиане знали, что, если они не попадут в долину Чордан первыми, победа выскользнет из их рук. Не поможет даже Фа'тад. И мы, и другие, что сражались на нашей стороне, начисто про это забыли. Только и талдычат — Дак-эс-Суэтта, Дак-эс-Суэтта. Потому, мне сдается, что все, кто в Кушмаррахе мнит себя важными шишками, были там. Они не могут представить — как это их поражение менее важно, чем какое-то ничтожество, которое открыло какие-то жалкие ворота. Но разве можно сбрасывать со счетов десятки тысяч погибших?

— Ты думаешь, что знаешь, кто их открыл.

— Я не думаю, что знаю. Я не предполагаю. Я уверен.

— Насиф.

Аарон уставился на нее, разинув рот.

— Это многое объясняет, не правда ли? Например, твое всегдашнее с ним обращение. И почему он так преуспел, не так уж надрываясь. Рейха частенько недоумевала, откуда у него деньги берутся. И за столько лет ты не проронил ни словечка.

— Дело в Рейхе. И в Зуки. А война все равно проиграна и окончена.

— И ты не чувствовал горечи? Не чувствовал желания восстановить справедливость?

— Еще бы не чувствовать, черт возьми! В долине Чордан полегли мой отец и два брата. Папа был уже стар для Дак-эс-Суэтты, Туддо и Рейни — слишком молоды. Да, мне горько и больно, я ненавижу Насифа. Но что станется с Рейхой и Зуки, если вывести его на чистую воду? У них больше никого нет — всех забрала война.

Почти робко, точно им впервые разрешили остаться вдвоем, Лейла погладила мужа по руке.