Пушки и колокола

– Ты, мил человек, не гневись, – давя приступ кашля, взял слово ссутуленный старик. – Уж больно худы здоровьем. Нам бы чего полегче. По силам, – жалобно протянул он.

– Работать хочешь? – переспросил трудовик, вглядываясь в черты говорящего и пытаясь сообразить, а где он мог видеть его раньше.

– Бог, вон, на Суде на Страшном как спросит: «А верил ли в меня?», так и ответить нечего, – надрывно продолжал тот. – Мол, поклоны бил, а в то же время самое напропалую грешил, лености предаваясь.

– Умеешь что?

– А почто грешить-то на месте на пустом-то? – словно и не слыша вопроса, продолжал горемыка. – Жрать хотим, а леность – грех. Совестно задарма просить, – уже совсем негромко закончил старик.

– Делать что умеешь, спрашиваю!

– По дереву мастеровым был, – разродился наконец тот.

– Звать как? – устало поинтересовался учитель.

– Мальцам чего на потеху ежели или по дому… А надо – так и пятистенок поставить…

– Имя!!! – едва сдерживаясь, чтобы не сдобрить речь матерками покрепче, рыкнул пришелец.

– Лелем всю жисть и кликали, – отвечал тот.

– Никодиму в помощь будешь! – отрезал пенсионер, не слушая более очередную тираду странного бродяги, в котором признал того самого мастерового, что попытался вступиться за провинившегося торгаша Никитку.

Раздав инструмент и объяснив суть задачи, Николай Сергеевич быстро распределил народ по улочкам, и те принялись за дело. Сам же Булыцкий отправился «патрулировать», расхаживая туда-сюда и наблюдая – кто да как к делу подошел. Тут же вдобавок и приметил, что лопаты-то – тьфу, а не инструмент! Малы для работы такой. Неудобны. С ними старайся – не старайся, а много не намахаешь. Вот тут и вспомнились Николаю Сергеевичу простецкие школьные лопаты, те, которые для снега. Уж сколько он таких в свое время попеределал, да вот думать не думал, что так радеть за них доведется! Лист бы фанеры – так и уже подспорье! Ан нет. Хотя…

Насколько Николай Сергеевич помнил, процесс изготовления хоть и трудоемкий, а все одно – осилить можно. Вон, в Риме Древнем да в Египте приловчились же! Да настолько ловко, что даже и мебель начали делать с нее! А вот бы и на Руси применить технологию эту! И мастеровых собрать, и науку новую освоить, и материал! Такой, что и египтяне с римлянами ценили; не зря же, вон, премудрость осваивали. Ну и под ряд задач фанера – милое дело! Та же мебель! Сейчас, пока тес рубят, щепы вон сколько! Заодно и клей, может, со смол научиться варить; рыбий-то всем хорош, да не хлебом, как говорится, единым. А тут еще и по дереву мастеровой – Лель, не просто так небось на пути повстречался! В общем, решено: ближайшей новинкой, которой пришелец поразит князя, будет фанерный лист, а дальше, даст Бог, и бумага пойдет.

Ух, и заколотилось сердце трудовика, как представил; пользы сколько с нового материала! Уже и умом своим цепким и так и сяк прикидывал: как бы инструмент для лущения шпона половчее выдумать. А клей можно и рыбий попробовать. А вернее – сразу: смолы древесные.

Решив так, тут же и вспомнил про типичную школьную точилку. Ее чуть доработав, можно и под задачу лущения шпона приспособить! Хоть и мудрено оно все, да уже и не пугали мелочи такие Николая Сергеевича. Вон ведь, домну наладили; кузнечных дел мастера, еще полгода назад и чугун за мусор считавшие, литья науку одолевали да вещички нужные из него робили. И ведь был прогресс! И флюсы какие-то там смогли подобрать, и технологию освоили, и механизм мехов усовершенствовали так, что теперь уже тяга была не ручная, но понуро по кругу ходила пара подводных косматых лошаденок. А тут еще и определили недостатки имеющейся конструкции и теперь ждали лета, чтобы новую, более эффективную домну возводить. А раз так, то и фанера – не задача.

За заботами полдня пролетело, а там и мелодичный звон била известил об обедне. Доходяги, закинув лопаты на плечи, направились к дому благодетеля.

– Ох, и мать! – всполошился тот, вдруг вспомнив, что про кормежку и забыл распорядиться-то.

– Цего словесами хулись? – нахмурился Никодим.

– Да про обед запамятовал! – выругался пенсионер. – Пироги, что ли, остались?

– А цто тепе пилохи? Вон, зенка-то смекалиста, узе и слатила все непось!

– Да не просил вроде ее.

– А и увитим.

Прибавив ходу, товарищи буквально вбежали во двор Николиного дома, где уже вовсю хлопотала Аленка. На вытащенном из комнаты столе пыхтели несколько чугунков, а длинная цепочка оборванцев выстроилась к емкостям в ожидании своей очереди.

– Гляти-ка, Охалины! – оскалился Милован, увидав убежавших от работ. – Ох, я вас! – замахнулся было гончар.

– Не замай пока, – остановил его Булыцкий.

– Далмоеты!

– Не суди. Всему время свое.

А очередь между тем двигалась. Собравшись вокруг столов с горячим, нищие, ловко орудуя ложками, прямо из общих чанов жадно хлебали сготовленные под наставления Алены каши. Насытившись, они отходили прочь, уступая места следующим партиям работников.

– Твои-то где? – поинтересовался пенсионер.

– Да вон, – кивком указал тот на женщину с несколькими детьми, сгрудившихся в кучку, чтобы согреться.

– А где я их видеть мог? – поглядев в сторону семьи, призадумался пожилой человек.

– А мне почем знать-то?

– Звать-то как?

– Офтафка. Фдовица, – упреждая вопрос товарища, пояснил гончар. – Муша пли нашествии Тохтамышевом потеляла.

– Осташка? – призадумался трудовик. – Осташка… Погоди! А не Калиной мужа-то бывшего звали?!

– А Бох ехо снает-то. Оно жизнь прошлая, что сума за спиной, – не заметив, как вздрогнул его собеседник, просто отвечал Никодим. – Утафить все шелаешь, а она и насат утяхивает. А как остафил, так и фпелед идти оно сноловистей.

– Чего-чего? – Булыцкий тяжело встряхнул головой.

– Того, цто былое кануло ф Лету, и не самай. Оно фпойкойней буде.

– Мудрено как, да только попусту.

– Цехо это?!

– А того, что мне мое прошлое, так то – для княжества Московского и грядущее. И как прикажешь быть здесь, а?

– Ох и неплостые ты фопросы садаесь, Никола, – на пару минут задумавшись, негромко отвечал мужик. – Я тепе вот цто скафу; пло тебя уш вон гофолено столько. Мол, и посланник поший, и цуть ли не спаситель… Не знал кабы я тепя, так ше тумал пы. Та фишу, цто мушик ты доблый по пломыслу пошьему сдесь окасафшийся. Латный, та в воле своей и фере – непопетимый; хоть пы и целес поль, а все отно, цто утумал, так то и ладись. Я пы не стюшил, а ты – клемень! Снай сепе, тело плагое тволись.

– Спасибо тебе, Никодим.

– Пох с топой, Никола.

– У тебя, поди, дом-то уже готов? – резко сменил тему пришелец.

– С Пошьей помошью, да твоими руплями, – неумело улыбнулся в ответ мужик.

– Продай!

– Цехо?

– Продай, говорю, мне. Зиму у меня досидишь, а по весне новый тебе отстроим.

– На цто тепе?!

– Казарму устроить для бедолаг, – Булыцкий кивком указал на разбредающихся по своим участкам нищих.

– Так и фсех не прислеешь! Кута фсех в отин-то том?!

– Всяко лучше, чем на улице.

– Луцсе, – с готовностью согласился гончар. – И цто, садалма колмить будес?

– Отчего задарма? Дело найду. Так, чтобы и польза, и во славу Божью.

– Ох, Никола, – покачал головой его собеседник. – Поху отному ведомо, цто там на уме у тебя… Сам бы не снал какофо это; нисенстфофать, ни в зизнь бы не сохласился!

– Так, значит, по рукам?

– А Аленка? Она не путет тохо?!

– Не будет. А если и удумает, тебе какая забота?

– Мошь, я не отин плибуту. Мошь, с папой та титями.

– По рукам? – настойчиво повторил пенсионер.

– А и пес тепя ешь! По лукам!

– Вот и славно. Сколько за дом хочешь свой?

– Ты цего, Никола? Пелены опъелся?! И том постлоить, и тенех тать. Не фосьму! И не плоси даше!

– Рублей возьмешь, да потом вернешь, как дом отстроим. Я тоже не вечный, – продолжил пришелец, жестом останавливая товарища. – Не дай Бог чего случись со мной, так и ты и без денег, и без дома, да еще и с женкой с мальцами.