Страница 1 из 7
Сергей Лукьяненко
Ночной Дозор (киносценарий)
Серия 1
Какой-то из новых районов Москвы. Ряды домов, асфальт, припаркованные на тротуаре машины. Ранний вечер. Светит солнце, но погода явно прохладная, ранняя весна или поздняя осень.
В одной из машин сидят и негромко разговаривают двое мужчин и молодая девушка.
– Ненужная суета… – с печалью говорит первый мужчина – средних лет, кряжистый, невысокий, простоватой наружности, затрапезно одетый. – Время тратим… раньше так не церемонились. Бросаешь в воду – и смотришь, выплывет ли.
Он вздыхает, закуривает дешевые сигареты. Девушка морщится, но не протестует. Девушка молодая, симпатичная, одета в черное – с обилием каких-то затейливых колец, сережек, подвесок. На концерте металлической рок-группы она бы ничем не выделялась из толпы. Девушка внимательно смотрит на один из подъездов здания – ничем не примечательный, с разболтанной незакрытой дверью.
– Тебя послушать, так на каждого пловца пришлось бы по утопленнику, – отвечает первому второй мужчина – более молодой, интеллигентного вида, в дорогих очках, хорошем костюме, пижонском галстуке. Даже странно, что два столь непохожих человека сидят рядом и беседуют. – Постой… или ты о другом?
– И о том, и о другом, – кивает кряжистый. – Все было лучше. Сурово, честно, но справедливо.
– Тише, Семен, – обрывает его девушка. – Разгалделись… идет наш подопечный.
– Да вижу я, – спокойно отвечает Семен. – Пусть идет, время есть.
Невдалеке останавливается такси. Из машины выбирается мужчина лет тридцати. Он ничем, пожалуй, не примечателен: среднего роста, лицо приятное, но совсем не красавец, одет в джинсы и хлопковый свитер. Трудно даже представить, чем он занимается в жизни. Мужчина закуривает, почти сразу бросает сигарету и решительно идет к подъезду.
– Нервничает… – насмешливо говорит Семен.
– А ты бы не нервничал? – интересуется девушка.
– У меня на нервы времени нет.
– Завидую, – со вздохом замечает девушка.
Мужчина поднимается в лифте. Выходит на площадку, оглядывается – как человек, никогда здесь не бывавший. Звонит в одну из дверей – простую, небронированную, с металлическим номерком.
Слышится легкая, бодрая походка. Но открывшая дверь женщина совсем немолода. При виде гостя она улыбается и кивает, приглашая войти.
Мужчина как-то теряется. Входит, начинает переминаться с ноги на ногу. Открывает рот, будто хочет поздороваться, но молчит.
Прихожая захламленная, грязноватая. При этом на стене – старинное зеркало, рядом – какой-то морской пейзаж, подозрительно похожий на подлинник Айвазовского. С остальной обстановкой и хилой дверью это никак не гармонирует.
– Это я звонил, – говорит гость. – Мне товарищ рассказал…
– Знаю, знаю, сынок. – Женщина смотрит на гостя. – Ты не разувайся, так проходи, у меня по-простому. – При этих словах она подталкивает ногой по направлению к гостю резиновые шлепанцы. – А хочешь, так переобуйся.
Гость нерешительно переобувается, хозяйка тем временем задумчиво смотрит на него. Потом произносит:
– Тебя Антоном зовут, сынок? А меня Даша.
Антон кивает, внимательно смотрит на Дашу. Женщина одета не просто по-домашнему, а даже неряшливо: застиранный халат, тапочки на босу ногу… Антон колеблется, потом решительно спрашивает:
– Вы ворожея?
– Да, ворожея, – невозмутимо отвечает Даша. – Это у меня от бабушки. И от мамы. Все они ворожеями были, все людям помогали, семейное это у нас… Пойдемте на кухню, Антон, у меня в комнатах неубрано.
Вслед за хозяйкой Антон идет на кухню, тихонько озирается. Кухня маленькая, в раковине – гора грязной посуды, расшатанный столик не вытерт, все вокруг какое-то затрапезное и запущенное.
– Садись. – Даша достает из-под стола табуретку. – Садись, в ногах правды нет.
– Я постою. – Антон, уже не скрывая брезгливости, оглядывает кухню. – Я, собственно, только хотел узнать…
– А что узнавать-то? – Хозяйка поворачивается к нему спиной, возится с чайником. – И так все видно. Жена от тебя ушла. Ну… не жена, подруга, только жил ты с ней как с женой. Любил, заботился, на сторону не ходил… а она ушла.
Антон смотрит на ворожею, молчит, только лицо его меняется – теперь он то ли испуган, то ли просто пытается подавить боль.
– И почему ушла, знаю, сынок… уж извини, что сыном тебя кличу, ты человек сильный, привык своим умом жить, да для меня все вы – как сыновья и дочки родные… Любить-то ты ее любил, а вот внимания, сколько надо, не уделял. С утра на работу, вечером домой, выходные прихватывал, в отпуске год не был…
– Верно, – шепчет Антон.
– Что ж так, милый? – Ворожея укоризненно качает головой. – Достатка в дом хотел?
– Хотел…
– Ох и глупые вы, мужики, – пожимает ворожея плечами. – У меня вон пятеро. С дочками все в порядке, а вот с сыновьями… Двое по военной части пошли, старшенькие. Как их жены терпят? Только моими стараниями! Да еще младший, шалопай… – Она взмахнула рукой. – А ты садись, садись.
Антон неохотно опускается на табуретку, говорит:
– Жизнь так сложилась. Ну не хочу я, чтобы она на каждую тряпку полгода копила!.. Не хотел. Да и работа… все силы отнимает.
– Оно правильно. – Ворожея не спорит. Задумчиво трет лицо ладонями. – Дом – полная чаша… только не в этом, Антон, бабское счастье… не в этом. – Ворожея спохватывается и добавляет: – Оно, конечно, приятно копейку в кармане не считать, но если мужика оттого лишь в постели видишь, да и то – бревном лежащим…
Антон поднимает голову, смотрит на ворожею и ничего не говорит. А та продолжает:
– Какой женщине такое понравится? Ты думаешь, она к разлучнику ушла из-за машины импортной, из-за дачи двухэтажной, из-за ужинов в ресторане? Оттого ушла, что в машине он ее возит, в ресторане – ее ужинает, на даче – ее любит!
На лице Антона начинают играть желваки. Он резко спрашивает:
– Можешь ее вернуть? Или только мораль мне читать?
– Вернуть-то могу, – задумчиво произносит ворожея. – Только… я ж не зря про дачу сказала, не для того, чтоб тебе, сынок, рану растравить. Понесла она. От него, не от тебя.
Антон цедит сквозь зубы.
– Я знаю. Сказала.
Ворожея вздыхает:
– Можно и вернуть… можно. – Ее тон вдруг неуловимо изменился, сделался тяжелым, давящим. – Только ведь трудно будет. Вернуть – несложно, удержать труднее!
– Все равно хочу.
– За все на свете своя цена есть. – Дарья перегибается через стол. Глаза ее будто сверлят Антона. – И не о деньгах речь… ох не о деньгах. Добро со злом – они рука об руку ходят, одни одежды носят… не каждый их и различит… Ничего. Помогу тебе.
Она легонько постукивает кулаком по столу.
– Первое. Дам я тебе приворот. Это грех небольшой… Приворот твою милую в дом вернет. Вернуть – вернет, но удержать не удержит.
Антон неуверенно кивает.
– Второе… Дите у жены твоей родиться не должно. Если родится – ты ее не удержишь. Родная кровь – она сильней любого приворота, наизнанку его силу обратит, только сильней к разлучнику прикипит… – Ворожея переводит дыхание и деловито добавляет: – Придется большой грех творить, невинный плод травить.
– Да что вы несете! – Антон вздрагивает. – Я под суд идти не собираюсь!
– Речь не об отраве, сынок. Я ладонями-то разведу, – ворожея и впрямь разводит руки, сверля Антона взглядом, – а потом как хлопну… Вот и весь труд, вот и весь грех. Какой суд?
Антон молчит.
– Только этот грех я на себя брать не желаю! Если хочешь – помогу, но тогда грех на тебе будет!
Антон молчит, и ворожея продолжает:
– Третье… Сам ей дите сделаешь. Тоже помогу. Хочешь – будет дочка, красавица да умница, жене помощница, тебе радость. Хочешь – будет сынок, сильный да смышленый, в старости вам опора верная… Тогда все твои беды и кончатся.
– Вы серьезно говорите? – тихо спрашивает Антон. – Вы все это…