Страница 12 из 19
– А теперь вовсе нет никакого дома. Ни красного, ни белого, ни низкого, ни высокого, – флегматично заметила женщина-амазонка.
Губы ее иронично кривились – дескать, вот какие забавные штуки порой случаются с нами, взрослыми, серьезными, психически нормальными, кто бы сомневался, людьми. А глаза она отвела, опасаясь, вероятно, что испуганный взгляд выдаст ее с головой.
Дождь стоял такой плотной стеной, что разглядеть перемены, произошедшие на другой стороне улицы, толком не удавалось. Вроде бы, действительно, больше никаких зданий, только деревья. Высокие, с пышными зелеными кронами. А вот разобрать, сколько их там – несколько штук, целый парк или вообще лес – уже не удавалось.
Подумав о парке, обернулся – интересно, хотя бы ворота Бернардинского сада на месте?
Ага, держи карман шире. Шиш тебе, а не ворота. Площадь какая-то там теперь. С фонтаном, что в такой ливень особенно актуально.
Мираж, конечно. Что же еще.
Ну, правда кафе «Strange Love» никуда не делось. Надо же, какой стойкий оказался объект. Просто теперь оно лепилось к площади, а не к окружающей сад стене. Но на дизайне и названии это совершенно не отразилось.
Сказал:
– Шутки шутками, но иначе как миражами это пожалуй действительно не объяснишь. Разница температур, преломление света – вот и хорошо, пусть себе преломляется на здоровье. Всяко лучше, чем наспех придумывать внезапные испытания какого-нибудь галлюциногена массового поражения, удачно растворяющегося дождевой водой. Или что мы вообще умерли и сидим тут в очереди в рай, как в общественную поликлинику.
– Вы тоже так подумали? – удивилась амазонка.
– Естественно. Все мы воспитаны примерно на одних и тех же книжках и фильмах. И когда что-то идет не так, сразу спрашиваем себя: «А не умер ли я часом? Это бы многое объяснило». Но я, честно говоря, думаю, смерть – такое событие, которое сложно не заметить.
– Ну здрасьте. А если во сне?
Вздохнул:
– Ну разве что во сне.
– Моя внучка… – подал голос старик-цветочник. Осекся, поспешно добавил, словно бы перебив сам себя: – Внучка не раз говорила, что если уж умирать, так лучше во сне, чтобы не успеть испугаться. А то как-то глупо получится – прожить хорошую интересную жизнь и закончить ее таким сильным страхом, от которого даже себя забываешь. Тогда получится, что все остальное насмарку. Не считается, не имеет цены, зачем оно нужно, если в самом конце не будет ничего, кроме страха. Поэтому лучше всего умереть во сне, она так решила, и все получилось… Ну, то есть обязательно получится, когда она станет старой, внучка у меня молодец.
Вот оно значит как.
– И дождь все не прекращается, – вздохнула женщина-амазонка. – Еще немного, и я забуду, что бывает просто нормальная человеческая жизнь, без миражей и дождя.
– Я записала, – наконец сказала толстуха.
Отдала исписанные листочки старику, а ручку машинально сунула в карман своего черного балахона. Не стал напоминать, что ручка на самом деле его. Ясно уже, что бедняжка смутится так, словно ее застукали на попытке вынести кило леденцов из сиротского дома. Еще чего доброго убежит потом в дождь от стыда. С пылкими юными барышнями надо быть очень осторожным, потому что страдать, переживать и терзаться они уже научились, а просто жить – еще нет.
– Ну вот и миражи прошли, – будничным тоном заметила она, оглядевшись по сторонам. – Дом выглядит как положено. И вообще все.
Это было, скажем так, некоторое преувеличение. Лесопарк и площадь с фонтаном к тому времени и правда исчезли, но высоченный, никак не меньше девяти этажей дом из темного, почти черного камня, возникший на углу Майронё и Барборы Радвилайте, совершенно не походил на коричневый трехэтажный, который стоял здесь всегда. И широкий проспект с магазинами и кафе на месте Бернардинского сада тоже был не совсем уместен. То есть ладно, пусть будет, если уж появился, никаких возражений, но не пытайтесь меня убедить, будто это и есть «как положено». Кто бы его ни положил.
Со стороны проспекта к ним стремительно приближался человек – ну наконец-то, хоть кто-то живой и антропоморфный, а то посидишь так под этим тентом, в окружении стены дождя еще пару часов, или лет и окончательно разуверишься в существовании рода человеческого. Откуда бы здесь взяться еще каким-то людям? Нет их больше. И не было никогда.
Но высокий человек в длинном черном плаще, с огромным, примерно полутора метров в диаметре черным зонтом, приближавшийся к ним со стороны невесть откуда взявшегося проспекта, явно не испытывал ни малейших сомнений в собственном существовании. Очень уж бодро, почти вприпрыжку шел он по лужам и очень уж весело улыбался им, всем сразу. И приветливо махал рукой.
– Рыжик! – закричал он издалека. – Держись, спасение близко! Я принес тебе зонт!
Толстуха подскочила, уронив стул, на котором сидела, счастье еще, что выстоял одноногий тент. Тоже замахала руками, заорала что-то – видимо, имя. Разобрать в любом случае было невозможно. Но ясно, что много раз повторяется «а».
– Брат за мной пришел! – гордо объявила она.
– А как же он узнал, куда идти? – удивилась женщина-амазонка. – Связи-то нет.
– Ну так это сейчас не стало, а сначала была. Я ему сразу написала, похвасталась, как удачно спряталась от дождя под тентом возле кафе «Strange Love». Не просила спасать, но сами видите, брат все равно тут как тут, с самым большим в мире зонтом!
Согласился:
– Да, зонт у него – это нечто. Сам бы такой хотел.
– Спасибо! – сказала толстуха всем сразу. – Хорошего дня! Надеюсь, дождь скоро все-таки закончится. Или за вами тоже кто-нибудь придет.
Вот не факт, что это – доброе пророчество. Совершенно не факт.
Смотрел вслед удаляющейся парочке в черном, под черным огромным зонтом – хороши! Так-то мужчина, пожалуй, слишком высок и костляв, а барышня все-таки чересчур толста, но нельзя не признать, что в качестве черного силуэта, неспешно удаляющегося по пустынному проспекту, постепенно тающего в немилосердных потоках небесной воды, они прекрасны и совершенны. Была бы ручка, зарисовал бы, но ручка, увы, удалялась сейчас от хозяина в кармане повелительницы миражей, адской плюшки, застенчивой и рассеянной. Ладно, черт с ней, пусть уносит, не гнаться же за ними теперь под дождем по проспекту, возникшему неизвестно откуда на месте Бернардинского сада.
Все это как-то даже смешно.
– Все это как-то даже смешно, – мрачно сказала женщина-амазонка. И, помолчав, добавила: – Теперь вместо этого высоченного черного гроба на углу красуется особнячок в стиле рококо. Не угодно ли полюбоваться, пока не исчез?
Полюбовался. Не совсем рококо и даже не то чтобы особняк. Но да, розовый двухэтажный дом с белыми колоннами, довольно вычурный.
– У меня там внучка живет, – сказал старик-цветочник.
Уставились на него во все глаза. Удивительно было даже не то, что внучка у человека живет в невесть откуда взявшемся розовом доме с колоннами, подумаешь внучка, какая вообще может быть внучка, когда слепой старик сдвигает на лоб темные зеркальные очки, только что закрывавшие его невидящие глаза, и внимательно разглядывает улицу, отделенную от него сплошной стеной дождя.
– Я все думаю заходить к ней или нет? – вздохнул старик. – Вообще-то: внучка всегда мне рада. Но вот так, не позвонив, не предупредив… Как думаете?
Что тут ответишь. Но женщина-амазонка решительно сказала:
– Так вы же не по своей вине не можете позвонить. Просто телефоны из-за дождя не работают. Это называется форс-мажор, как у вашего соседа с машиной. Обстоятельства непреодолимой силы. Если бы у меня в соседнем доме кто-нибудь близкий жил, ввалилась бы, не раздумывая. И пусть бежит за одеялом и греет вино. Пусть спасает, это очень приятная роль – спасать.
– Ну вот и я так подумал, – улыбнулся старик-цветочник Элиз Дулиттл. – Я, конечно, совсем промокну, пока добегу, но там найдется, во что переодеться. И вино, наверное, есть. И… И вообще.