Сезон дождя (сборник)

– Готов спорить, они и взрывали, – поддакнул Телл.

– Тогда многие полагали, что кокаин особо не отличается от витаминов, – продолжил Джорджи. – Они говорили, что к нему не развивается привыкание, как к героину, а наутро не болит голова, как после спиртного. Так что в это здание регулярно приносили «снежок». В ходу были и колеса, и травка, и гашиш, но предпочтение отдавалось кокаину. Этот парень…

– Как его звали?

Джорджи пожал плечами.

– Не знаю. Пол не говорил, и я не слышал, чтобы кто-то называл его имя… а если и слышал, то не запомнил. Д-должно быть, ничем не отличался от тех разносчиков, которые сейчас снуют по этажам с кофе, пончиками и кренделями. Только вместо кофе этот парень разносил кокаин. Появлялся два или три раза в неделю, поднимался на верхний этаж, а потом спускался вниз. На руке висело пальто, пальцы крепко сжимали ручку брифкейса из крокодиловой кожи. Пальто висело на руке даже в самые жаркие дни. Чтобы люди не видели наручник. Но я думаю, об этом и так все знали.

– О чем?

– О н-н-наручнике. – Изо рта Джорджи полетели кусочки хлеба и мяса. – Ой, извини, Джонни.

– Ерунда. Хочешь крем-соды?

– Да, спасибо, – благодарно ответил Джорджи.

Телл подозвал официантку.

– Значит, он был разносчиком. – Ему хотелось побыстрее услышать продолжение, но Джорджи все утирал рот салфеткой.

– Совершенно верно. – На столе появилась бутылка с крем-содой, Джорджи присосался к соломинке. – На восьмом этаже он выходил из лифта с брифкейсом, набитым наркотиками. Когда добирался до первого этажа, вместо наркотиков в брифкейсе лежали деньги.

– Лучший фокус после обращения свинца в золото, – заметил Телл.

– Да, но однажды магия дала осечку. В тот день он добрался только до третьего этажа. Кто-то пришил его в мужском туалете.

– Зарезал?

– Насколько мне известно, кто-то открыл дверь кабинки, когда он с-сидел там, и воткнул карандаш ему в глаз.

На мгновение Телл увидел эту сцену так же ясно, как мятый бумажный пакет под ресторанным столом, за которым сидели заговорщики: остро заточенный карандаш втыкается в изумленный зрачок. Глаз выплескивается наружу. Его передернуло.

Джорджи покивал.

– У-у-ужасно, правда? Но, возможно, это выдумка. Я про карандаш. Скорее всего его пристрелили или пырнули ножом.

– Да.

– Но тот, кто это сделал, имел при себе что-то острое.

– Имел?

– Да. Потому что брифкейс исчез.

Телл посмотрел на Джорджи. И эту сцену он представил себе без особого труда. До того, как Джорджи рассказал ему остальное.

– Когда прибыли копы и вытащили парня из кабинки, в унитазе они нашли к-кисть левой руки.

– Понятно, – выдохнул Телл.

Джорджи смотрел на тарелку с половиной сандвича.

– Что-то я уже н-наелся. – И он виновато улыбнулся.

– Так получается, что призрак этого парня поселился в… мужском туалете третьего этажа? – спросил Телл, когда они возвращались на студию, и рассмеялся. С одной стороны, история печальная, с другой – комичная: призрак облюбовал себе сортир.

Джорджи улыбнулся.

– Ты же знаешь, какой у нас народ. Именно так и говорили. Когда я начал работать с Полом, мне не раз рассказывали о том, что видели призрак в туалете. Не всего, а только его кроссовки, торчащие из-под двери.

– Только кроссовки, значит. Любопытно.

– Да. И я сразу понимал, что они все выдумывают, потому что слышали об этом от тех, кто действительно видел посыльного своими глазами. От тех, кто знал, что он носил кроссовки.

Телл, который в те годы, когда произошло убийство, жил в маленьком пенсильванском городке и, естественно, не мог ничего знать об убийстве в Мюзик-Сити, кивнул. Они вошли в вестибюль, направились к лифтам.

– Но ты знаешь, сколь быстро меняются люди в нашем бизнесе, – заметил Джорджи. – Сегодня они здесь, а завтра их и след простыл. Я сомневаюсь, что в здании есть хоть один человек, который работал тут в те годы, кроме разве что Пола и нескольких уб-борщиков. И никто из них не покупал товар у этого парня.

– Скорее всего нет.

– Точно нет. Поэтому об этой истории больше не вспоминают, и призрака н-никто не видит.

Они вошли в кабину лифта.

– Джорджи, а почему ты держишься за Пола?

И хотя Джорджи опустил глаза и кончики его ушей покраснели, он не сильно удивился столь резкой перемене темы.

– Почему нет? Он заботится обо мне.

«Ты спишь с ним, Джорджи?» Телл полагал, что вопрос этот просто напрашивался, вытекал из предыдущего, но он не стал его задавать. Не решился задать. Потому что чувствовал, что Джорджи честно на него ответит.

И Телл, которому приходилось собирать волю в кулак, чтобы заговорить с незнакомцем, который с невероятным трудом заводил друзей, внезапно обнял Джорджи. А Джорджи, не поднимая глаз, обнял его. Потом они оторвались друг от друга, лифт остановился, микширование продолжилось. На следующий вечер, в шесть пятнадцать, когда Дженнингс собирал бумаги (и намеренно не смотрел на Телла), Телл зашел в мужской туалет третьего этажа, чтобы взглянуть на хозяина белых кроссовок.

Когда он говорил с Джорджи, ему внезапно открылась истина… Может, стоило даже сказать, что его озарило. Истина эта заключалась в следующем: иногда избавиться от призраков, которые портят жизнь, можно только в том случае, если достанет духа взглянуть им в лицо.

На этот раз он не терял сознания, не испытывал страха, сердце, правда, колотилось сильнее. И обострились все чувства. Он унюхал и хлорку, и запах розовых дезинфицирующих таблеток, лежащих в писсуарах, и чью-то перду. Он видел мельчайшие трещинки на краске, как на стенах, так и на трубах. А в ушах, когда направлялся к первой кабинке, громом отдавались его шаги.

Дохлые мухи и пауки буквально завалили кроссовки.

Поначалу я заметил только одну или две дохлых мухи. Они не умирали, пока под дверью первой кабинки не появились кроссовки, а они не появлялись, пока я их не увидел.

– Почему я? – громко и отчетливо вопросил он туалетную тишину.

Кроссовки не шевельнулись, замогильный голос не ответил.

– Я тебя не знаю, мы с тобой никогда не встречались, мне ни к чему твой товар. Так почему я?

Одна из кроссовок чуть двинулась. Захрустели мушиные трупики. Затем кроссовка с пропущенной дырочкой для шнуровки вернулась на прежнее место.

Телл открыл дверцу кабинки. По всем канонам готического жанра, одна петля заскрипела. Интуиция Телла не подвела. Конечно же, он увидел призрака.

Призрак сидел на унитазе, одна рука лежала у него на бедре. В общем, таким Телл и представлял его в своих кошмарах, правда, с двумя кистями, а не с одной. Вторая рука заканчивалась кровавым обрубком, засиженным мухами. Только теперь Телл понял, что ни разу не видел брюк призрака (а ведь штанины всегда лежат на обуви, если заглянуть под дверцу туалетной кабинки: этим делом занимаются исключительно со спущенными штанами). Он и не мог их увидеть, потому что призрак не расстегивал ни ремень, ни ширинку. Носил он бананы. Телл попытался вспомнить, когда же бананы вышли из моды, и не смог.

Компанию бананам составляла джинсовая рубашка с накладными карманами. Клапан каждого кармана украшала эмблема борцов за мир. Волосы он зачесывал направо. На проборе тоже лежали дохлые мухи. С крючка на задней стороне дверцы свешивалось пальто, о котором говорил Джорджи. Дохлые мухи валялись на плечах.

Что-то заскрипело, совсем не так, как дверная петля. Телл понял, что это сухожилия шеи призрака. Он поднимал голову. Посмотрел на него, и Телл даже не удивился тому, что видит перед собой лицо, которое ежедневно лицезрел в зеркале, когда брился. Разумеется, за исключением торчащего из глаза обломка карандаша. Призрак стал им, а он – призраком.

– Я знаю, что ты готов, – услышал он хриплый, бесцветный голос человека, у которого долгое время бездействовали голосовые связки.

– Я не готов, – ответил Телл. – Уходи.

– Готов услышал правду, – уточнил Телл, сидящий на унитазе, и Телл, стоящий у дверцы кабинки, увидел круги белого порошка у ноздрей второго Телла. Похоже, тот не только приторговывал кокаином, но и сам потреблял это зелье. А в туалет зашел, чтобы нюхнуть белого порошка. Но кто-то распахнул дверцу и загнал ему в глаз карандаш. Только кто мог убить карандашом? Может, человек, который совершал убийство в состоянии…