Громила

– Прошу вас, не убивайте меня… – Сдавленный голос был еле слышен.

– Ах ты, сучка. – Мужчина говорил таким тоном, словно размышлял о погоде. Над крыльцом продолжала поскрипывать вывеска. – Плаксивая сучка-шлюшка, ей-богу.

Из кармана появилась его правая рука. Большущая рука. На мизинце был перстень с красным камнем. Он напоминал рубин, однако был слишком большим для рубина. Тесс решила, что это скорее всего просто стекляшка. Вывеска продолжала поскрипывать. «ВЫ НРАВИТЕСЬ ДРУГ ДРУГУ». Рука сжалась в кулак, который, стремительно приближаясь к ней, вырастал в размерах, пока не затмил собой все.

Послышался глухой удар о металл – Тесс решила, что это ее голова стукнулась о кабину пикапа. Пекари-зомби, мелькнула у нее мысль. Потом на какое-то время все вокруг потемнело.

Она очнулась в большом мрачном помещении, где стоял запах отсыревшего дерева и все пропиталось ароматами древнего кофе и доисторических закусок. Прямо над ней с потолка криво свисал старинный вентилятор-пропеллер. Он напоминал сломанную карусель из фильма Хичкока «Незнакомцы в поезде». Тесс лежала на полу, раздетая ниже пояса, и незнакомец ее насиловал. Правда, акт насилия воспринимался как вторичный по отношению к навалившейся на нее тяжести: великан буквально подмял ее под себя. Ей едва удавалось вздохнуть. Это, должно быть, сон. Однако она почему-то ощущала свой разбитый нос, шишку на затылке размером с хороший пригорок и впившиеся в ягодицы щепки. Во сне такого не бывает. Во сне не чувствуешь боли – прежде чем ее ощутишь, просыпаешься. А это происходило наяву. Ее насиловали. Он уволок ее в помещение старого магазина и там овладел под вяло кружащимися пылинками, золотящимися в косых лучах послеполуденного солнца. Где-то слушали музыку или заказывали выбранные по Интернету товары, дремали или болтали по телефону, а здесь насиловали женщину; и этой женщиной была она, Тесс. Он снял с нее трусики – она заметила, что они торчали у него из нагрудного кармана комбинезона. Ей вспомнился фильм «Избавление», который она видела на одном из ретроспективных показов в колледже – тогда ей еще хватало смелости смотреть такое кино. «Сымай-ка штанишки», – сказал там один из подонков-извращенцев, намереваясь трахнуть пухленького горожанина. Забавно, что приходит на ум, когда лежишь под тушей весом в три сотни фунтов и ощущая в себе член насильника, двигающийся вверх-вниз чуть ли не со скрипом, точно несмазанный механизм.

– Прошу вас, – произнесла она. – Умоляю… хватит.

– Ничего не «хватит», – отозвался он, и тот же кулак вновь обрушился на нее. Часть лица обдало жаром, в голове что-то перемкнуло, и Тесс вновь отключилась.

Когда она в очередной раз очнулась, он, размахивая руками, пританцовывал вокруг нее в своем комбинезоне, горланя «Браун шугар»[11]. Солнце клонилось к закату, пылая огнем в двух запыленных, но чудом уцелевших после нашествия вандалов окнах заброшенного магазина с западной стороны. За Громилой пританцовывала его тень, растягиваясь по дощатому полу и вверх по стене, на которой светлели проплешины в местах, где некогда висела реклама. Топот башмаков насильника казался апокалиптическим.

Тесс увидела свои брюки – скомканные, они валялись под прилавком. Там когда-то, должно быть, помещался кассовый аппарат (возможно, рядом с лотком вареных яиц или свиных ножек). Она ощущала запах плесени и – Господи! – боль: болело лицо, грудь, но сильнее всего там, внизу, где в нее насильно проникли.

Притворись мертвой. Это твой единственный шанс.

Она закрыла глаза. Пение прекратилось, и она уловила усиливающийся запах пота. Он становился все острее.

Как после физической нагрузки, подумалось ей. Забыв о намерении притвориться мертвой, она попыталась закричать. Но прежде чем Тесс успела издать хоть звук, здоровенные ручищи схватили ее за горло и принялись душить. Конец, решила она. Мне конец. Она осознавала это со спокойствием, даже с облегчением. По крайней мере боль прекратится, и она больше не будет видеть это чудовище, танцующее в лучах заходящего солнца.

И Тесс снова потеряла сознание.

Когда она пришла в себя в третий раз, все вокруг было погружено в серебристую черноту, и она будто плыла.

Так вот она какая – смерть.

Тут Тесс ощутила под собой чьи-то руки – большущие, его руки – и боль в шее, словно горло опутали колючей проволокой. Он не задушил ее до смерти, но теперь на шее от его рук словно повисло колье: спереди – ладони, а по бокам и сзади – пальцы.

Спустилась ночь. Взошла луна. Полная луна. Он нес ее через стоянку у заброшенного магазина. Мимо своего грузовичка. Свой «форд-экспидишн» она не увидела: он куда-то делся.

Где же ты, «Том»?

Мужчина остановился на краю проезжей части. Тесс улавливала запах его пота и чувствовала, как вздымалась его грудная клетка. Ее голые ноги овевал прохладный ветерок. До нее доносилось поскрипывание вывески позади – «ВЫ НРАВИТЕСЬ ДРУГ ДРУГУ».

Он решил, что я умерла? Не может быть, чтобы он так подумал. У меня все еще идет кровь.

Или нет? Трудно сказать. Обмякнув, она лежала у него на руках и чувствовала себя девочкой из фильма ужасов, оказавшейся во власти очередного Джейсона, Майкла, Фредди или кого-нибудь еще, после того как с остальными персонажами было покончено. И теперь он нес ее в свое логово среди болот в глухом лесу, где ее непременно посадят на цепь, закрепленную на торчащем из потолка крюке. В таких фильмах всегда присутствовали цепи с крюками на потолках.

Он двинулся дальше. Она слышала стук его грубых башмаков по залатанному асфальту Стэг-роуд: пум-пум-пум. Затем, уже на другой стороне, уловила треск и стук. Он расшвыривал деревяшки, которые она так тщательно убрала, чтобы скинуть в кювет. Тесс больше не различала мерного поскрипывания вывески, зато слышала журчание воды. Оно было негромким, не струя – ручеек. Тихо кряхтя, мужчина опустился на колени.

Теперь-то он точно меня убьет. По крайней мере я больше не услышу его жуткого пения. В этом-то и прелесть, как сказала бы Рамона Норвил.

– Эй, деваха! – беззлобно окликнул он.

Она не отзывалась, но видела, что он, склонившись над ней, смотрел на ее совсем чуть-чуть приоткрытые глаза. Если ее веки дрогнут, если он заметит хоть малейший намек на движение… или слезы…

– Эй! – Он похлопал ладонью по ее щеке.

Ее голова безвольно отклонилась набок.

– Эй! – На сей раз последовала решительная пощечина, но уже по другой щеке. Голова Тесс безвольно переместилась на другую сторону.

Он ущипнул ее за сосок, но не потрудился снять с нее блузку с лифчиком, поэтому было не слишком больно. Она оставалась неподвижной.

– Прости, что обозвал тебя сучкой, – тихо, все так же тихо и беззлобно произнес он. – Мне понравилось с тобой трахаться. Я люблю тех, кто постарше.

Тесс поняла: он действительно решил, что она могла умереть. Невероятно, но похоже на правду. И тут ей вдруг страстно захотелось жить.

Он вновь поднял ее. Ее буквально окутал запах пота. Колючая щетина коснулась ее лица, и она едва сдержалась, чтобы не отвернуться. Он легонько поцеловал ее в уголок губ.

– Прости, что я был немного груб с тобой.

Ее вновь куда-то несли. Журчание воды усилилось. Пропал лунный свет. Запахло – нет, завоняло – гниющей листвой. Он погрузил ее на несколько дюймов в воду. Вода оказалась настолько холодной, что Тесс чуть не вскрикнула. Он подтолкнул ее ноги, и она чуть согнула их в коленях. Словно без костей, думала она. Нужно оставаться податливой, словно без костей. Однако колени вскоре уперлись в рифленую металлическую поверхность.

– Твою мать… – чуть ли не задумчиво произнес мужчина. Потом вновь стал ее куда-то запихивать.

Тесс не пошевелилась, даже когда что-то типа ветки болезненно прочертило ей по всей спине. Ее колени то и дело ударялись о волнистый металл сверху. Ягодицы утопали в рыхлой массе, все сильнее воняло гнилью, и, казалось, дышать невозможно. Тесс нестерпимо хотелось откашляться, чтобы избавиться от жуткого запаха. Она чувствовала, как из мокрой листвы под поясницей собралось нечто похожее на пропитавшуюся водой подушку.

11

«Браун шугар» – известная песня группы «Роллинг стоунз», текст которой содержит намек на сексуальное насилие.