Не родись болтливой

Так, допустим, 22.9 – это двадцать второе сентября, 18 – это время, восемнадцать часов, а что такое 46 ВШ? Сорок шесть весьма шизанутых? Сорок шестая военная школа? Сорок шесть вагонов шоколада? Бред какой-то!

Я отбросила этот бред в дальний угол сознания, клочок бумажки машинально сунула в сумку и в расстроенных чувствах вернулась на работу: мороженого совершенно расхотелось.

Относительно своего знакомства с половиной отделения полиции я этому Братцу Кролику не наврала, но слегка преувеличила, потому что один знакомый полицейский у меня имелся, правда, кажется, не из этого отделения.

Московский проспект – оживленная правительственная магистраль. Дорога из аэропорта проходит здесь. Все высокие гости нашего города проезжают мимо нашего магазина. Он расположен на углу Московского и маленького безымянного переулочка.

Однажды, где-то полгода назад, ждали не то бельгийскую королеву, не то шведского премьер-министра, короче, возле нашего магазина, и не только возле него, толклось множество полицейских. Бельгийская королева что-то запаздывала, женщина есть женщина – может, у нее тушь потекла, может, петля на чулке спустилась, но бедные полицейские мерзли на улице, потому что дело хоть и происходило в начале апреля, но в нашем городе апрель считается наполовину зимним месяцем. Мы от всей души сочувствовали полицейским, которые несли свою трудную и опасную службу под окнами нашего магазина, а потом к нам в офис заглянул молодой полицейский с красным носом (не подумайте ничего плохого, это было от холода). В офисе находились только мы с Ниной, и он, увидев двух молодых интересных женщин, несколько растерялся и деликатно спросил, мол, унитазов импортных в магазине навалом, а вот нет ли одного, подключенного к фановой трубе, он согласен и на наш, отечественный. Нинка ужасно смешливая, пока я объясняла бедному полицейскому, куда пройти, она еле сдерживалась, зато потом, чувствуя себя виноватой, напоила его кофе. И он влюбился, потому что у Нинки чудные ямочки на щеках и хорошая улыбка. Звали его Васей, фамилия тоже соответствовала – Курочкин и оказался он хорошим парнем, хоть взаимности от Нины так и не дождался.

Нину мы отстояли всем магазином, но Вася не обиделся, что им пренебрегли, и теперь изредка забегает к нам на огонек выпить кофейку.

Кое-как доработав до конца дня, я, выходя из офиса, увидела на обочине голубые «Жигули» с открытым капотом. Хозяин, как водится, ушел в мотор по пояс, выставив наружу брюки и ботинки. Не зря говорят, барахло машина «Жигули»! Н-да, брюки были серые, хорошей ткани, с пятном мазута возле отворота, я их сегодня уже видела. Как это понимать? Машина другая, а брюки те же самые? Интересный человек. Брюки у него одни, а машин – как собак нерезаных. Я прошла мимо него и замедлила шаг – очень уж мне захотелось разглядеть его получше, но в этом я не преуспела. Удалившись на безопасное расстояние, я оглянулась – вдруг он вылезет и я смогу его рассмотреть? Но я увидела кое-что другое, от чего мне стало не по себе.

По тротуару неторопливой расхлябанной походочкой шел смуглый молодой человек в мятых вельветовых брюках и бежевом свитере. Он никуда не спешил и поддавал ногой пустую банку из-под пива. Проходя возле голубой машины, он неловко поддал свою банку, и она скатилась с тротуара. Пружинистой танцующей походкой брюнет сошел на мостовую рядом с хозяином неисправных «Жигулей», как-то неуловимо взмахнул рукой и снова выкатил банку. Я следила за его грациозными движениями, но какой-то внутренний толчок заставил меня перевести взгляд на человека в приметных брюках. В его позе что-то неуловимо изменилось. Он также стоял, зарывшись в мотор своей машины, но как-то безвольно обмяк. Он не стоял, а лежал, навалившись грудью на мотор. Я не так часто видела мертвых людей, но внутренний голос сказал мне, что этот человек мертв. Я лихорадочно завертела головой в поисках грациозного брюнета, но его и след простыл.

Что делать? Я покрылась испариной от страха и волнения и поскорее побежала прочь. Сердце билось, как зверь в клетке. Эти подозрительные брюки, и машины стоят всегда то рядом с моим домом, то с офисом… И похоже, что убийства, кроме меня, никто не заметил. Я остановилась и решительно повернула назад, надо вернуться. Но, выйдя из-за угла, я застыла в полной растерянности: улица была пуста, никакой машины, и уж тем более никакого покойника. Что же, мне это все померещилось? До сих пор я не страдала галлюцинациями. Что же, он сам сел в машину и уехал? Интересный покойник, подвижный и технически грамотный. Я начала сомневаться в своем рассудке.

Но самое интересное было еще впереди. Вечером мне позвонила знакомая, Лиля Свитская, и с нескрываемым интересом спросила, в своей обычной манере растягивая слова:

– Татьяна, у тебя что, новый роман?

– С чего ты взяла?

– Ну, с кем это ты была в воскресенье в машине?

– В какой машине? – Сердце у меня тревожно забилось от неясного предчувствия.

– Ну, я не помню в какой, в синей или в зеленой… Ты меня еще марку спроси, я в них не разбираюсь… Я свою-то с трудом запомнила, только по мужу и узнаю… Но тебя-то я точно разглядела, мы на переезде рядом стояли…

– Да не тяни ты, Лилька! – С Лилей разговаривать – это, доложу я вам, мука мученическая. – Не тяни! На каком переезде?

– Ну как на каком? Мы на дачу ехали. Переезд возле Репина, мы рядом с тобой стояли, я тебе машу-машу, а ты на меня посмотрела, как будто первый раз видишь… И такой мужчина интересный за рулем был! Кто это?

Вспомнив интересного мужчину, Лиля слегка оживилась, даже говорить стала быстрее.

– Какой хоть мужчина-то? Блондин, брюнет?

– Ну ты даешь! Не помнит, с кем в машине ехала! Блондин, конечно! Стану я на брюнетов пялиться! Но вы с ним не одни были, на заднем сиденье еще двое сидели, но неинтересные.

– Лилечка, ты ничего не путаешь? Это точно меня ты видела?

– Ой, ну ты даешь! Я еще пока в маразм не впала! Конечно, тебя! Да ты что, пьяная, что ли, была – не помнишь ничего?

– Да я сама ни черта не понимаю. А когда это было-то?

– Я же тебе говорю – в воскресенье!

– Да понимаю, что в воскресенье. А в какое время?

– В какое время?

Я тотчас поняла, что допустила ошибку. Спрашивать Лилю о времени было бесполезно. Она и время – это две несовместимые вещи. Она никогда не знала, который сейчас час, всегда и всюду опаздывала и искренне удивлялась, если кто-то был этим недоволен.

– Лилечка, хоть примерно!

– Примерно… Утром мы вообще-то на дачу ехали… А‑а! – Она вдруг страшно обрадовалась, вспомнив что-то, что могло помочь ей определить время. – Это было за три часа до пожара!

– Какого пожара?

– Ну как же! Там такой пожар был в Учительском, возле Репина, большой дом сгорел, как свечка, машин пожарных понаехало, но ничего не смогли сделать, одни угли остались!

Я вспомнила свой серый плащ с прожженной полой, и мне стало нехорошо.

Время было позднее. Я зашла к Галке за Аськой. Они все смотрели новости, я взглянула на экран и застыла на месте.

– …Следственная группа прокуратуры прибыла сегодня на место крупного пожара, случившегося в поселке Учительское в минувшее воскресенье, – звучал голос диктора за кадром, а на экране телевизора были черные обугленные стены большого загородного дома, окруженного огромными соснами, теперь тоже обугленными. Участок был большой, огороженный бетонным забором, и сердце мое при виде этого обгорелого дома исступленно забилось. Я видела это место! Но где и когда?

Где – понятно, но вот когда? Еще этот Лилькин звонок… Что со мной происходит? С ума я, что ли, схожу? А диктор продолжал:

– По делу о пожаре у следствия появилась новая информация. Как считает следователь Громова, в Учительском имело место столкновение двух преступных группировок, в результате которого коттедж был умышленно сожжен. Возможно, эти же люди принимали участие в криминальной разборке, происшедшей в тот же день, в минувшее воскресенье, в восемь часов вечера на Выборгском шоссе. В связи с этим делом разыскивается женщина, рост около ста шестидесяти пяти сантиметров, блондинка, была одета в серый плащ и темно-синие туфли…