Страница 12 из 14
– Так мертва на язык буду. Клятву самую страшную дам…
– Клятвой костер не погасишь.
– Так вот, вот! – вдруг спохватилась просительница, доставая из складок одежды колечко с алым камнем. – Вот тебе за страхи твои и за труды с благодарностью моею.
Колдунья взяла перстенек, долго рассматривала его в отблесках пламени. Он славно играл красками, и игра эта ей явно понравилась.
– А коли муж хватится?
– Так оно и лучше. – Женщина впервые подняла лицо и даже чуть улыбнулась. – Он это колечко третьей жене подарил. Заманке-гадюке, что ему ночами в ухо нашептывает.
– Не боишься?
– Так хуже уж и некуда, матушка-ведунья, – горестно вздохнула молодка. – Некуда мне хуже, коли не пособишь.
– Имя придется назвать. Без твоего имени поганая трава на мужа твоего подействовать может. Или на тебя.
Трижды гулко ухнул филин в лесу.
– Время наше пришло, – сказала колдунья. – Говори скорее имя свое.
– Родимка.
– Как сказала?
– Родимка. Нарекли меня так родители мои.
– Жаль мне тебя, Родимка, потому только и решаюсь, – напевно начала колдунья. – И знак особый тебе дам, чтоб на груди носила, и заклятье особое, чтоб над чашей мужа своего шептала. Чтоб только тебя муж твой всегда желал…
Старуха вдруг замолчала, настороженно прислушиваясь. Выдохнула в крайнем испуге:
– Кони!..
Схватив бадейку, плеснула в костер. Зашипев, он разом погас, густое облако дыма и пара заполнило пещерку.
– Уходи!.. В лес беги, в лес! Они из Киева скачут!..
Дым еще не вытянуло, когда в пещерку вошли двое в белых рубахах, отделанных золотом по подолу.
– Стой, ведьма.
И оба закашлялись.
– Стою я, стою, – торопливо заверила колдунья. Она ни разу не кашлянула, будто дым и не тревожил ее. То ли привыкла к нему, то ли умела сдерживаться. В голосе ее не было ни испуга, ни подобострастия, хотя она все время думала, успела ли выскочить посетительница до прихода непрошеных гостей.
Один из вошедших, выгоняя дым, принялся усиленно размахивать найденной у стены телячьей шкурой, второй не спускал с колдуньи недоверчивых глаз. Дым стал рассеиваться, а когда в пещерке сделалось уже терпимо, вошла княгиня Ольга.
– Княгинюшка светлая!
Возопив, старуха повалилась в ноги, норовя поцеловать край тяжелого платья. Ольга брезгливо подобрала подол.
– И в дыму узнала, старая ведьма?
– Силу твою почуяла. Силу великую!
– Ворожишь, как в детстве моем?
– Так забавляла я тебя тогда, забавляла, княгинюшка! Не ворожея я, нет, знахарка я простая, знахарка. Травами заболевших пользую, кровь заговариваю, разродиться бабам помогаю.
– И с духами черными за полночь беседы ведешь? Почему огонь в пещерке жгла? Кому знак подавала?
– Тебе, светлая, тебе, завтрашняя королева… – Что?
– Знаю. Знаю это, открылось мне. Потому и говорю…
В пещерке были дружинники. И, может быть, поэтому Ольга резко, чтобы и за входом слышали, выкрикнула:
– Молчи!..
Старуха увяла, залопотала беспомощно:
– Как велишь, как велишь…
– Молчи, – сурово повторила княгиня. – Отвечай, что спрашивают, ради ответа твоего и пришла сегодня. Скажешь правду– жива останешься, солжешь – на костер пойдешь.
– Княгинюшка светлая, пощади старость мою!
– Князья не щадят. Князья милуют.
– Помилуй…
Ольга оглянулась через плечо, бросила страже:
– Выйдите все. И ты тоже, боярин Хильберт.
Дружинники вышли, сталкиваясь мощными плечами в тесном проеме пещерки. Следом за ними вышел и молодой статный боярин. Старуха тихо выла, лежа на полу.
– Встань, – брезгливо сказала княгиня. – Гляди мне в глаза и отвечай коротко: да или нет.
– Да или нет, – зачем-то повторила колдунья.
Ольга молчала, сурово смотрела в упор. Старуха не только не отводила глаз, но даже не решалась моргать. Княгиня молчала долго, испытующе глядя на нее. Наконец спросила резко:
– Кто сильнее, твои чернобоги или Бог христианский, которого они называют Иисусом Христом?
На этот вопрос невозможно было ответить ни «да», ни «нет». И княгиня со злым любопытством ждала, как старая ведьма выпутается из трудного положения. А старая беззвучно плямкала губами, не решаясь произнести не то что слова – звука единого. Потом вдруг воздела обе руки и рухнула на колени:
– Казни. Лютой казнью казни меня, княгиня, но Бог христианский сильнее всех!..
Ольга помолчала. Сказала, понизив голос:
– Есть такое средство, чтобы, выпив его в вине, человек уснул, но так, чтобы сон ему прекрасный приснился? А утром чтобы встал и всегда помнил бы об этом сне?
– Приворотное зелье? – догадливо шепнула старуха.
– Знать не хочу. Чтобы сил своих не потерял во сне. Сил и желаний. Чтобы только о них и помнил.
– Есть, княгинюшка светлая, есть… – бормотала старуха, роясь на полке, заваленной кореньями и сушеными травами. – Вот, княгинюшка светлая…
– Сколько нужно на кубок?
– Две щепоти всего. Две щепоти твоих. Только приласкать уснувшего надо, приласкать.
– Приласкать? Кого приласкать, старая?
Старуха испуганно примолкла. Ольга спрятала холщовый мешочек в складках платья. Сказала с нешуточной угрозой:
– Если проболтаешься кому, палач очень медленно замучает тебя на растяжках. Поняла, старая?
– Пожалей старость мою, княгинюшка!.. – в ужасе закричала старуха.
И пала ниц пред Ольгой. Княгиня, подумав самую малость, высоко подобрала подол платья, перешагнула через лежащую старуху и вышла из пещеры.
К ней подвели коня, подсадили в седло. Ольга молчала, напряженно размышляя.
– В Киев? – тихо спросил молодой боярин.
– Что, Хильберт?.. – Княгиня очнулась. – Да. Да, да, да, я поняла, поняла. Это было – да.
Боярин ничего не понял, но решил уточнить:
– А со старухой что делать?
– Со старухой?.. – только на миг задумалась Ольга. – Меч при тебе? Тогда сам должен знать.
И первой тронула коня.
Двое дружинников выволокли колдунью из пещеры, стащили к берегу, бросили на песок.
– Раз… Два…
Еще до третьего счета из пещерки ящерицей выскользнула молодка, назвавшаяся Родимкой. И исчезла в прибрежном кустарнике.
Тускло блеснул меч в предгрозовых зарницах, и седая голова старухи скатилась на песок.
Свенельд еще в раннем детстве взял в руки боевой меч, а в двенадцать лет уже был зачислен в младшую дружину князя Игоря. Воевал отважно и умело, добился почестей и богатства, став к зрелым годам первым воеводой Великого княжества Киевского с правом набирать собственную дружину. Для прокорма ее ему была пожалована вся Древлянская земля, которую он, кстати, и привел под руку князя Игоря. С древлянами, которых примучил, выражаясь языком тех времен, он жил в мире и согласии, устраивая для них празднества во время ежегодного осеннего полюдья, а потому и дань, что он взимал при этом, не казалась древлянам такой уж нестерпимо обидной.
Игорь доверял ему в делах государственных, прислушивался к его советам, но держал на расстоянии и не только что в друзьях – при личном дворе не числил. Свенельд не обижался, поскольку знал причину: он вырос во Пскове, и детство его прошло в тесном общении с дочерью князя Олега Ольгой, ставшей в десять лет супругой князя Игоря. И даже рад был такому отчуждению от княжеского двора, потому что долго не мог забыть о своей первой детской влюбленности. Он унаследовал от матери чисто славянскую преданность, друзей не забывал, и превращение веселой и умненькой подружки детских проказ и игр в великую княгиню переживал долго и тягостно.
А потом женился на дочери псковского наместника Ставко Всеславе, которая родила ему двух сыновей и дочь. И окончательно примирился с судьбою, тем более что видел теперь княгиню Ольгу чаще всего только издалека.
Правда, однажды такое спасительное отдаление было нарушено. Это случилось после того, как он по повелению князя Игоря наголову разгромил уличей и вернулся в Киев со славой и богатой добычей. Среди добычи оказалась и хорошо выезженная породистая кобылка-иноходка со звездочкой во лбу и в нарядных белых чулочках на передних ногах. Он привел ее в Киев для Игоря, однако Великий князь Киевский дара его не принял: