Американец

Когда до берега острова Свободы оставалась сотня-другая метров, как и обещал негр-пройдоха, японцы с китайцами стали щелкать фотоаппаратами. А мне было не до того. Даже мобилу из борсетки не достал, чтобы сфотографировать, хотя камера у меня там была, и довольно приличная. Не до того мне было. Я впитывал этот момент в себя.

Тут-то все и произошло!

В фильмах отчего-то любят роковые события и аварии изображать ночной порой, чаще в грозу, в шторм или проливной дождь, и почти обязательно – в каком-нибудь захолустном и таинственном местечке. У меня все было не так: яркий солнечный день, насквозь деловой Нью-Йорк, устье Гудзона, исхоженное миллионами судов и на глазах миллионов людей.

Началось все, как при полном солнечном затмении. Два года назад такое было. Я даже плюнул на свою антипатию к молдаванам и румынам, да слетал в Бухарест, чтобы посмотреть. Вот сейчас было очень похоже! Свет стал меркнуть, стал каким-то немного нереальным… кроме того, постепенно глохли звуки… Несколько ударов сердца – и наступила полная тишина.

С востока с невероятной быстротой наползала какая-то черная туча. Оглядевшись по сторонам, я понял, что затихли не только звуки, замерло все вокруг меня – волны, корабли, люди…

Борсетка тоже зависла в воздухе, причем ручка ее замерла в совершенно неестественном положении – свободная, не натянутая, но почти горизонтально. При попытке стронуть ее осталось впечатление, что тащу цепь, прикрепленную к скале, – ремень, удерживаемый в моей руке, шевелится, а вот борсетка – нет.

Мелькнула шальная мысль, что в Голливуде так изображают остановку времени для главного героя. Странно, но на меня внезапно снизошло спокойствие. А может, меня просто «переключило». Вместо потрясения происходящим осталась сухая и прагматичная готовность бороться за свою жизнь. Я стоял и спокойно ждал развития событий.

Однако действительность превзошла все ожидания. Вдруг ударила молния. Затем еще одна. И снова, все чаще. Наконец одна из них ударила совсем близко, так что меня, похоже, контузило. Немного покрутив головой, заметил еще одну странность: все вокруг как-то призрачно светится.

Впрочем, насчет того, что «все замерло», я поспешил судить. Туча, наползавшая с востока, продолжала двигаться. По мере приближения цвет ее менялся, и она обернулась зеленовато-черным туманом. По мере приближения тот все замедлялся. Или я еще больше ускорялся, не знаю. Все относительно.

Свечение тумана было нехорошее, мертвецки-зеленоватое. Таким обычно всякую нежить в фильмах раскрашивают.

Мне трудно рассказать, что было дальше. Наверное, если бы собаки умели говорить, они точно так же затруднились бы рассказать, почему их пугает ранее никогда не слышанный рык льва. Или совершенно незнакомое шипение змеи. Или откуда они знают, что будет землетрясение, и почему нервничают, если ни разу не переживали его. Так и я не могу объяснить, откуда ко мне пришло четкое, хрустально-ясное осознание, что если эта призрачная зелень коснется меня, то я умру. Нет, даже не умру, а исчезну. Меня не будет больше в этом мире. Причем именно меня, я так же абсолютно был убежден, что те, для кого время остановилось, ничем не рисковали. И, помнится, тоскливо им позавидовал. Наверное, это знание, шло откуда-то из генной памяти, не знаю.

По мере приближения цвет тумана продолжал меняться. Чернота из него исчезла совершенно, он не только зеленел, но и становился прозрачнее. Когда расстояние сократилось метров до тридцати начало становиться прозрачным и море. Тревога все сильнее охватывала меня, но я не понимал, как можно уйти от этого тумана.

Когда до тумана осталось метров пятнадцать, в этой мерцающей прозрачности моря мне удалось разглядеть рыбу. Так вот – рыба тоже стала прозрачной. Сквозь чешую виден был костяк. Не знаю почему, но приближение этой «зоны призрачного рентгена» испугало меня еще сильнее. Испугало настолько, что я сиганул за борт и… побежал. Да, именно побежал. Вода под ногами лишь слегка пружинила, но в целом бежалось, как по теплому асфальту. Если бы, конечно, нашелся оригинал, который откатал бы асфальт в виде морских волн.

Первый рывок позволил отбежать от мерцания метров на сорок. А потом вдруг накатило удушье. В этом странном, измененном мире воздух, казалось, тянулся, как сироп. И был куда беднее кислородом. Скорость бега упала сама собой, и я тут же начал увязать в том желе, в которое превратилась вода подо мной. Пришлось собраться, вырваться из «желе» и продолжить бег по волнам, одновременно сосредоточившись на дыхании. Скорость упала, а мерцание, казалось, напротив, поднажало.

Субъективно этот безумный бег продолжался долго. Очень долго. Поэтому я вяло удивился, когда впереди показался остров Эллис. Ведь от него мы отошли совсем чуть-чуть. Однако мне казалось, что я бегу уже вечность.

И вдруг понял, что угодил в ловушку. Сзади меня подпирала смертельная стена зеленого тумана, а впереди и по бокам виднелась высокая стена набережной. Она была не слишком высока, но запрыгнуть на нее я не смогу. И не смог бы даже в те времена, когда был на пике формы. Больше того, думаю, что запрыгнуть на него не смог бы и чемпион мира по прыжкам в высоту. Хотя, если с шестом…

Почти физическим усилием заставил себя не паниковать и изгнать из головы дурацкие мысли. Не может быть, чтобы выхода не нашлось. Но времени на поиск почти не оставалось, проклятый туман все приближался, я чувствовал это затылком.

С хриплым криком, теряя остатки кислорода в крови, я рванул вперед, только немного наискосок. Там стоял какой-то пароходик с низкой кормой, на которую к тому же в «миг остановки мира» как раз плеснула волна. Подъем на эту волну довел ощущение нереальности происходящего до градуса полного абсурда. Я, казалось, одновременно и несся быстрее пули, и полз, задыхаясь и хрипя, продирая пружинящую поверхность под ногами.

Но одно остается несомненным: с каждым дециметром подъема на волну скорость моя все уменьшалась, и в момент, когда я достиг вершины, я, казалось, замер, как и все остальные. В этот момент лопнул браслет на руке, и часы исчезли где-то там… Долгий, бесконечно долгий миг ужаса, и вот – я делаю шаг на корму пароходика. Шаг, другой, третий…

Потом я обернулся, увидел, что мерцание ползет за мной всего лишь в паре шагов, и, уже не оборачиваясь больше, снова рванул вперед, уже не пытаясь дышать, на остатках кислорода. Хватило их метров на пятнадцать-двадцать, как я потом оценил. Как раз, чтобы вдоль борта, а кое-где – и по ограждению палубы добежать до сходней и буквально спрыгнуть по ним на берег острова Эллис.

Тут в глазах потемнело, и я вырубился. Однако, прежде чем рухнуть на землю, я осознал, что выбежал из этой «зоны неподвижности». Дул ветер, слышны были звуки порта, и по луже, в которую падало мое лицо, пробегала рябь…

Пришел в себя я от деликатного похлопывания по плечу и слегка насмешливых слов:

– Эй, парень, я понимаю, что в своей вонючей Европе ты мечтал о земле Америки! Но целовать землю все же лишнее. Поверь, тебя здесь примут не за это! Эй, вы двое! Да, вам говорю, обломы ирландские! А ну, помогите парню подняться! И тащите его вон туда. Времени нет, через двадцать минут следующая партия пойдет. К медикам его тащите. Это вон туда. Заодно и проверят, не припадочный ли! И остальных тоже касается! Не стоим, не стоим, марш за ними! Ярлыки не теряем![37]

Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, час ночи

А вот описание «перехода» Алексею понравилось. Вроде бы ничего похожего он ранее не читал и в фильмах не видел. Хотя… Ну да, «Филадельфийский эксперимент». Там тоже было свечение, замерший мир и путешествие во времени. Правда, не назад, а вперед, но это уже не важно.

Нет, это все воспринималось именно как начало фантастического романа. И никак иначе. Но роман был хорош. Мощный старик был Американец, ничего не скажешь.

Глава 2

«Жестокость вашего крутого нрава»

[38]

37

В 1895 году иммигрантов, прибывавших первым и вторым классами, досматривали прямо на пароходе. Однако третий класс и показавшихся подозрительными сжали на паромы и везли на остров Эллис. Для упрощения контроля еще на пароходе всех переписывали и вешали на одежду ярлык с обозначением судна, на котором прибыл данный иммигрант. «Зайцев» и подозрительных приравнивали к обычным пассажирам, но проверяли особо тщательно.

38

Часть литературного перевода сонета Эммы Лазарус «Новый колосс», выгравированного на статуе Свободы. Полный текст, в оригинале и многочисленных переводах, можно найти в Сети.