Страница 3 из 16
– Астахов, ты карьерист! Ты даже сына под назначение родил.
Трудно с ним не согласиться. Со стороны, наверное, это выглядит так.
Не успел я вернуться из Америки, как 31 января в ночь произошло ЧП в школе-интернате № 1 в Ижевске. Президент дает поручение разобраться, я вылетаю туда. 1 февраля – день рождения моего старшего сына, Антона, 3-е – день рождения среднего. А я все эти дни провожу в Ижевске, разбираюсь с взбунтовавшимся интернатом.
В Ижевске выяснилось, что двенадцать человек из числа воспитанников порезали себе вены. Почему? Оказалось, что у детей есть предводитель, которому исполнилось восемнадцать лет, – такой пахан малолетний. Ночной директор. По закону ребенок-сирота может находиться в детском доме до восемнадцатилетия. Но в исключительных случаях – с согласия комиссии по делам несовершеннолетних, исполнительной власти – можно продлить пребывание на год, до девятнадцати лет. И вот этот мальчик, Артур, решил, что имеет право остаться, – потому что ему там хорошо жилось.
Директор ижевской школы-интерната был назначен на свое место сравнительно недавно. Замечу, что с этим учреждением долгое время никто не мог справиться. Вообще школа-интернат – это самая сложная форма детского учреждения, потому что дети здесь живут, проводят свой досуг и здесь же учатся. Они не видят других детей. Если из детского дома детей водят в две-три школы, которые рядом находятся, и они там как-то смешиваются, общаются, ездят на те же экскурсии да просто проводят время с другими детьми, родительскими – это по-другому ребенка воспитывает, – то здесь они варятся в собственном соку. Отсюда масса совершенно специфических сложностей.
Есть, конечно, примеры и того, что школа-интернат может быть суперотличной. Но скажу сразу: происходит это в том и только в том случае, когда есть идеология. Например, есть такой Музыкальный детский дом в Ярославле, который в 1949 году был создан указом Сталина. Это тоже интернат. Там дети учатся играть на четырех инструментах, ходят на хоровое пение, иностранные языки изучают. У них есть общее, объединяющее начало – они учатся музыке. А музыка дисциплинирует.
Или есть Международный детский дом в Иванове, созданный в 1933 году для детей испанских революционеров. С тех пор там выросли и были воспитаны дети из девяносто пяти стран мира, в том числе сын Мао Цзэдуна. В детдоме есть музей, где по годам расписано, из каких стран родом были дети-выпускники. Там только иностранные дети. Их в какой-то момент было четыреста с лишним, а сейчас – двести пятьдесят. Двести пятьдесят детей, вы представляете? Это неуправляемое учреждение, казалось бы. Но – там есть традиции, дисциплина, объединяющее начало. И все прекрасно.
Еще один хорошо известный пример – кадетские школы-интернаты. Я был в кадетских школах в Горно-Алтайске, Кемерове, Воронеже, Уфе, Казани – таких много. В последнее время появились тематические, каких раньше не было, – МЧСовские, полицейские, пограничные, нахимовские, казачьи. Дети, надев форму, совершенно по-другому себя ведут. Потому что, если ты надел форму, нельзя совершать противоправные поступки. Стыдно.
Есть пример образцового спецучилища. Спецучилище – это вообще отдельный вид учреждений. В спецшколы и спецучилища помещают подростков, совершивших преступления, причем даже иногда не в первый раз. Например, в Раифском спецучилище в Татарстане есть дети, имеющие по две-три судимости. Повторю – это дети! Другой вариант: ребенок совершил преступление, но еще не достиг возраста уголовной ответственности. Понятно, что он уже преступник, но судить его нельзя. Его тоже направляют в такое спецучреждение. Так вот, в Раифском спецучилище, которым, как ни странно, руководит женщина, – идеальная дисциплина. Это училище кадетское.
А есть точно такое же в Мурманской области – так в нем ситуация ужасная. Приехали туда мои советники, их там матом обложили дети, которые на крыльце сидели и курили. Был еще Кижингинский интернат в Бурятии – сейчас его уже ликвидировали. Туда поехала корреспондент «Комсомолки», а по возвращении пришла ко мне, рыдая, и сказала:
– Слава Богу, что меня там не убили и не изнасиловали!
Главная опасность в том, что из таких мест, как Кижингинский или Ижевский интернат, местные преступные группировки вербуют себе адептов. Потому что ребенка, который в десять-одиннадцать лет становится членом криминального сообщества и совершает преступления, нельзя судить, его нельзя привлечь к уголовной ответственности, его нельзя посадить. С ним ничего нельзя сделать. Дети превращаются в воришек, карманников, форточников. Ну а если они совершают преступления, тем более остаются безнаказанными, то в дальнейшем становятся уже закоренелыми преступниками. К пятнадцати годам это созревшие бандиты, причем рецидивисты.
В Горно-Алтайске мы разбирали ситуацию по одному интернату, где мальчик проявил свою молодецкую удаль тем, что толкнул учительницу в столовой – фактически ударил. Ну, его поругали и всё – вроде сирота, в интернате. А у него за плечами – и кража, и грабеж, и разбойное нападение – одно за другим. А потом вскрывается целая шайка, которая занимается грабежами.
Так вот, в Ижевском интернате директором несколько лет назад поставили парня, выпускника педагогического института, который параллельно с учебой занимался рукопашным боем, был чемпионом. Парень физически крепкий. И вроде все перекрестились: слава Богу, директор, который сам наводит порядок, в том числе и кулаком, если надо. А привело это все к тому, что днем он наводит порядок, а ночью этот Артур там сам управляет всем.
И в какой-то момент Артур приходит к директору и говорит:
– Мне восемнадцать лет завтра исполняется, оставьте меня еще на год.
А директор, в общем-то, уже хорошо понял, что это фактически малолетний бандит. Потому что Артур успел выстроить четкую иерархию – у него было два приближенных, что называется, «быка», которые били и наказывали всех неугодных и собирали деньги с остальных. На ночь дети разбегались по городу, утром должны были принести деньги, еду, выпивку, кто что.
Это мы уже потом все вскрыли, вместе со Следственным комитетом. А я обратил внимание вот на что: приехал, взял журнал у дежурного, а дежурный там ничтоже сумняшеся записывает, сколько детей в интернате ночевало. В интернате девяносто три человека, а он пишет: «ночевало тридцать семь» или «ночевало сорок два», «ночевал двадцать один» – это в выходные в основном такие цифры, с субботы на воскресенье. Я смотрю на него и говорю:
– Слушайте, я знаю историю в Москве – в интернат не вернулся ребенок, а директор об этом не сообщил. Так директора выгнали оттуда взашей! Это ЧП! Ребенок не ночевал в детском доме!
А у них это норма – дети на ночь расходятся, и вроде так и надо.
В общем, директор этому Артуру отказал, велел на следующий день уходить из интерната. Тогда парень ночью подбил своих подручных, те взяли малышей от семи до двенадцати лет, разрезали им руки, себе тоже разрезали, перед этим выбили окна, поломали мебель, сорвали камеры видеонаблюдения и забаррикадировались. Милиция по первому вызову не приехала – это уже был отдельный разговор. А для меня это была проверка. Я приехал, посмотрел: министерство образования вообще не хочет обращать на этот интернат внимания, а министр здравоохранения понятия не имеет, сколько там детей с травмами и сколько беременных девочек было в прошлом году.
Это вообще отдельная история. Беременные девочки – это важный показатель благополучия или неблагополучия детдома, семьи, региона. Есть несколько таких ключевых моментов, которые я в процессе работы сам вычислил и увидел, на что надо обращать внимание. Например, количество абортов у девочек или количество беременностей у девочек. Количество преступлений против несовершеннолетних и количество преступлений, совершенных несовершеннолетними. Количество отказных детей. Количество детей, выявленных как сироты в течение года, и количество детей-сирот, принятых в семьи, из этого числа. Количество детских суицидов. И когда ты смотришь в эти показатели, они о многом тебе говорят. Те же суициды – показатель ужасный. Страшный. Но даже их число за пять лет снизилось в 2 раза: с 1000 до 500 в год!