Страница 1 из 13

Весь апрель никому не верь

Борисова Ариадна Валентиновна

Ариадна Борисова

Матюша не знал ни голоса мамы, ни запаха, ни прикосновений, знал только вариации ее улыбок с ямочкой на щеке. Одна улыбка, вроде хрупкой бабочки под стеклом, застыла в темной настенной рамке, остальные живо и безудержно трепетали в зеркалах, витринах, лужах, если Матюша в них смотрелся.

В поисках похожей улыбки он когда-то давно, целый год назад, вглядывался в лицо каждой папиной гостьи и с простодушной надеждой спрашивал: «Ты мама?» Теперь стыд пробирал Матюшу за себя тогдашнего, четырехлетнего, пристающего к женщинам с требованием поиграть с ним в войнушку. Они как будто не без увлечения включались в боевые действия солдатиков, но потом оказывалось, что на самом деле их интересует папа, а вовсе не чин мамы-генерала. Смущенно посмеиваясь, папа пояснял: «Нет, сынок, тетя Настя – не мама», или: «Это тетя Альбина, сынок». «Тетя Галя», «тетя Лара»… Вот тетю Оксану Матюше в голову бы не пришло назвать мамой. Надломом летучих бровей, блеском грифельных глаз она напоминала злую колдунью с картинки из сказочной книги. Оседая в квартире на три-четыре дня, тетя Оксана снова исчезала загадочно и надолго. Она летала в небе – правда, не на метле, а на лайнере, откуда приносила крохотные сырки и масло в фольговых обертках. Однажды папа с Матюшей отправились к ней в аэропорт за фотоаппаратом, заказанным в подарок дяде Косте. Синий форменный костюм очень шел тете Оксане, она выглядела в нем отрешенной и строгой, словно позаимствовала у неба частицу его высоты. Единственный раз эта женщина показалась Матюше прекрасной. Там, напротив очередей у регистрационных стоек, он гордился знакомством с нею.

«Мишка! «Зеркалка» – супер!» – в восторге кричал дядя Костя. Он без зазрения совести называл папу Мишкой на правах старшего брата, хотя был старше всего на двенадцать минут. От счастья дядя Костя забыл спросить, где папа умудрился достать дефицитнейший фотоаппарат, а тот и не сказал, – брат еле терпел тетю Оксану. Впрочем, он и к другим папиным подругам относился без всякой симпатии. Все свободное время за редким исключением братья Снегиревы, или попросту Снегири, проводили вместе. С недавних пор дядя Костя поселился рядом: повезло обменять «однушку» в центре на двухкомнатную квартиру в соседнем доме.

Визит новой тети (Насти, Альбины, Гали, Лары и так далее) Матюша угадывал по тому, как оживленно принимался папа суетиться от холодильника к плите. Безошибочная примета: если в кухне начинал витать вкусный творческий дух, приправленный ароматами специй, значит, жди к ужину гостью, а ночевать Матюше придется у дяди Кости.

Тети оставляли в комнатах цветочный запах и промытую до нереального сияния посуду в сушилке. По мере охлаждения духовки и папы преходящие Дульсинеи с недооцененной кротостью отдалялись в забвенье, и к Снегирям с бидончиками разливного пива забредали приятели. Дымные мужские сборища иногда заканчивались стычками из-за политики и футбола, после чего на некоторое время дома восстанавливалось блаженное затишье. Возобновлялись теннис, вечерние променады, и вдруг как фатум, как львица на мирном пастбище, возникала в прихожей тетя Оксана.

Дядя Костя приветствовал ее появление стоном почти чистосердечного ужаса, папа улыбался с вымученным радушием – это видел даже Матюша, человек неполных пяти лет. Холод встречи нисколько не шокировал тетю Оксану. Она кидалась папе на шею, будто только что с безумством храбрых вырвалась из неведомых пут.

Повзрослев, Матвей понял, что отставке нелюбимой женщины препятствовал парадоксальный характер отца, замешанный на взаимоисключаемых достоинствах и недостатках. Пылкая ее привязанность умиляла отцовское самолюбие, а боязнь непредсказуемого реванша сильно усмиряла попытки разрыва.

Незваной гостьей явилась тетя Оксана и в день рождения Матюши. Таксист помог ей поднять на пятый этаж огромную целлофановую коробку с тортом – горой крема в россыпи засахаренной клубники. Снегири приготовили салаты, канапе на шпажках и тефтели с картофельным пюре, Матюша позвал друзей Робика и Эльку. В большом дворе, объединившем несколько «хрущевских» домов, все соседи знали неразлучную троицу, выросшую под крышей песочницы у них на глазах.

Дядя Костя воткнул в середину кремовой горы пять красных свечей и чиркнул по ним зажигалкой.

– Зачем на торте свечки?

– Они означают твои ушедшие годы.

О том, что время ходит, Матюша узнал в день рождения Эльки. Тонко пульсируя, время шло на ее левой руке в настоящих дамских часиках, подаренных Снегирями. Элька уже научилась отсчитывать шаги минут.

– Загадывай желание, – шепнула она.

– Велик, – подсказал Робик, и Матюша послушно пожелал двухколесный велосипед. Дядя Костя запел: «С днем рожденья тебя, с днем рожденья тебя!» Все подхватили и пели до тех пор, пока виновник торжества неторопливо задувал огоньки прошлых лет. Он мешкал нарочно, стараясь вызвать воспоминания за гранью предыдущего года, но куцая еще память высвечивала какие-то пустяковые фрагменты… Есть! Матюша выловил в мыслях кое-что интересное. Минувшей зимой один умный мальчик из старшей группы сказал по секрету, будто его бабушка переехала в небесный город. Этот город находится высоко над облаками, куда не долетают самолеты, там живут люди, покинувшие землю, и всамделишный волшебник, чье имя…

Имя человека за облаками Матюша не успел вспомнить – последняя свеча погасла. Велосипедное желание утвердилось. Он оглянулся как раз в тот момент, когда тетя Оксана целовала папу, и горько пожалел об упущенном шансе. Мог же загадать, чтобы она улетела насовсем!

Бисквит под волнами крема оказался приторным и сырым, как пропитанная сиропом сайка. Проглотив кусочек, Матюша отложил вилку в предвкушении арбуза – папа мыл его под краном в кухне. Тетя Оксана, огорченная неудачным подарком, подцепила ногтями пышную клубничину и воскликнула нарочито радостным голосом:

– М-м-м, вкусно! Правда, детки?

Они деликатно кивнули – нехорошо расстраивать гостью. Кончик ее юркого языка по-кошачьи быстро слизнул с ягоды сахар. Сладкие искры сверкнули на розовых губах, надкушенная клубника пустила сок по ногтю, блестящему, точно леденец. Красочные детали этого действа привлекли внимание Матюши, а тетя Оксана вдруг притиснула его к себе и шепнула: «Ах, малыш!» В щеку, где пряталась мамина ямочка, с салатным придыханием шлепнулся влажный поцелуй.

Матюша отшатнулся и, взмахнув руками, запутался в завесе темных густых волос. Тетя Оксана энергично затрясла головой, засмеялась, заохала, на помощь ей кинулся папа. Вдвоем они кое-как вызволили нечаянного пленника.

– Что ж ты такой дикий, малыш?

– Матюша не дикий, просто мальчики не любят целоваться, – заступилась Элька.

Он нашел в себе силы пробормотать: «Извините» и побежал в ванную. Там, намылив папину вехотку, до скрипа растер ею лицо. В темноте под зажмуренными веками снова и снова приближалось к ямочке на щеке липучее розовое кольцо, как щупальце кальмара в телефильме о морских животных. Матюшу чуть не вырвало от гадливости. Он испугался, что папа женится на тете Оксане, и придется называть ее мамой, а она, получив власть над ними, будет целовать их, когда захочет.

В комнате посвежело от благоухания расколотых огурцов и снега – так пахло от арбуза. Матюша взглянул на алые полумесяцы в тарелке, и – о, гибкие переливы детского настроения! – праздник тотчас вернулся к нему. Пусть незваная и нежеланная, тетя Оксана улыбалась так сердечно, так по-доброму, спеша подать в знак примирения самый большой и лакомый кусок! Матюша торжественно принял подношение двумя руками, как красный командир принял бы саблю, и по уши погрузился в прохладную спелость уходящего лета.

Мокрый до пояска шорт, он поднял осоловелое лицо, только исчерпав упоительный источник до бело-зеленого дна, и увидел перед собой сказочное деревце в керамическом ведерке. Мало того, что звенящий саженец щедро цвел серебристыми и медными монетками, на его верхней ветке вызрел совсем уж фантастический плод – командирские часы!