Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 110 из 128



Я запер изнутри люки, выволок из кормовой ниши тяжелый брезент, бросил его на дно. Взломал ящик с НЗ. Консервы меня не интересовали. Засургученная фляга лежала на самом дне. Отвернул, кроша сургуч, пробку, сделал три добрых глотка.

Перехватило дыхание. Это был не шнапс, а чистый спирт. Содрал крышку с баночки какого-то сока, не чувствуя вкуса, выпил. Лег на брезент – на спину, раскинув руки и ноги. Болело все жутко. Приказал себе: пятнадцать минут. Над лицом, у верхнего люка, горела лампочка: толстый, голубоватого стекла, баллон, окруженный мелкой сеточкой. Снаряд попадает в танк, лампочка лопается, но все стекло остается в сетке. Страшно важно, особенно, если снаряд бронебойный. Лампочка медленно меркла. Вот остался только багровый волосок. Наконец, исчез и он.

Год 2002. Игорь 28.04. 16 час. 20 мин. Константинополь, уяица Осман-паши, дом 322

Это было будто в моем еженощном длящемся сне: я переходил от трупа к трупу, кого-то ища... узнавая и не узнавая убитых... Но, наверное, именно повторность (повторность!, а потысячность – не желаете ли? подесятитысячность?) позволила мне не выпасть из собственной сути: я быстро и деловито осмотрел всех, кто здесь был, и составил предварительное, для внутреннего употребления, впечатление.

Итак, нам повезло: взрывом достаточно мощной (скорее всего, объемной) бомбы выбиты были не только и не столько окна в конференц-зале, где мы имели счастье находиться, сколько задняя дверь дома. Взрывная волна прошлась по помещениям прихотливо: растерев в рагу и щебенку все и всех в полуподвальчике, где был центр связи и информации, она пощадила пост охраны напротив. И охранники – один местный и двое наших, телохранители «принца», – хоть и оглушенные, сумели встретить ворвавшихся в дом псов...

Бой здесь был неравный, скоротечный, страшный. Псы валялись вокруг, изломанные, с проломленными черепами, вырванными челюстями... некоторые расползлись по углам, волоча омертвевшие туловища... На охранников смотреть было просто нельзя.

На первом этаже в живых не осталось никого.

На втором остались – шестеро. Четверо в нашем зале: Мишка, вынесенный вместе с дверью в холл, охранник Тим, посеченный стеклом, но живой, и я с Маратом: нашу порцию осколков и волны, видимо, приняли на себя два опера-силовика, тащившие Марата на руках... А в комнатке рядом, где сидели две девушки, даже не вылетели стекла.

Между тем в мозгу у меня тикали часики: три минуты... три пятнадцать... три тридцать... и нужно успеть до приезда полиции...

Успеть что?

Мишка стоял, придерживаясь за стену. Он был контужен скорее эмоционально, чем физически. Потом, что-то вспомнив, бросился по коридорчику, рванул дверь... Одна из девушек, помладше, неуверенно шагнула за ним.

– Стойте здесь, – велел я и побежал следом. Но Мишка уже выходил обратно, укладывая в рыжую дорожную сумку компактный раухер. За поясом у него торчал вальтер.

– Все в порядке, генерал, – сказал он.

– Это хорошо, – сказал я. – Значит, так: уходим. И очень быстро. Марат, ты остаешься здесь. Встретишь полицию. В качестве «принца». Морочь им головы хотя бы до утра. Понял?

– Да, Пан. А потом?

– Потом отпустишь. Я за это время уведу настоящего.

– Генерал, – сказал Мишка. – И ее. – Он показал на ту, помладше, девушку.

– Нет, – сказал я.

– Она свидетель. Главный свидетель. За ней охота. В общем, один я не пойду.

Ни хрена она не была никакой свидетельницей. О свидетелях не говорят с таким выражением лица. И вообще с таким выражением.

– Хорошо, – сказал я и обернулся к остальным: – Помните: во время налета нас здесь не было. Все остальное было, а нас – нет.

Год 2002. Михаил 28.04. 20 час. Константинополь, гостиница «Семибашенный замок»

... – С собакой, – повторил отец задумчиво; я пересказывал ему то, что сумел запомнить из Петькиного повествования. – Опять собаки... везде собаки... дети и собаки... Ах, жаль парня. Вот это был бы настоящий свидетель...

– А зачем тебе вообще какие-то свидетели? – спросил я. Он тихо высвистал простенькую музыкальную фразу. Из тех, которые постоянно на слуху. При этом он смотрел куда-то мимо меня. Так пристально, что я обернулся и тоже посмотрел туда. Ничего особенного. Просто стена. Панель из ненастоящего дерева.

– Марат не в счет, – сказал он наконец. – Раз он побывал у них в руках, значит – память перестроена. Остальные, о ком мы знаем, – мертвы. Так?

Я вдруг увидел то, чего не видел раньше – хотя бы потому, что увидеть раньше это было абсолютно невозможно. У отца дрожали руки, и он все время сплетал и расплетал пальцы. Он нервничал запредельно.

– Мумине, – вспомнил я. – Она в психушке.



– В которой? – тут же вскинулся отец, не задавая промежуточных вопросов: какая такая Мумине и почему я ее вспомнил. – Впрочем, выясним... Фамилия как?

Фамилию я забыл.

– М-м... Звонить можно?

Он зачем-то посмотрел на часы.

– На карманный телефон?

– Да.

– Какие первые цифры?

Я сказал. Он что-то прикинул в уме.

– Валяй. Но старайся – самыми общими словами. Я набрал номер Саффет-бея. Он отозвался со второго сигнала.

– Алло?

– Это Михаил, – сказал я.

– Рад слышать, эфенди.

– Девушка еще у вас?

– Миша-эфенди, это бестактный вопрос... Да.

– Я хочу спросить у нее фамилию ее сумасшедшей подружки.

– Что? – это был уже Тинин голос. – Миша, это ты?

– Это вполне я. Я забыл фамилию твоей чокнутой подружки. Хочу ей написать. Она секунду соображала.

– А адрес ты помнишь?

– Двести семнадцать три нуля, поселок Мум... -...улица Исмет-заде, тринадцать, Мария Грушевская.

– Грушевская! – «вспомнил» я. – Спасибо тебе!

– Успеха, – хмыкнула Тина. – Только помяни мое слово – она тебя разочарует.

– Меня невозможно разочаровать, – я чмокнул трубку, погасил улыбку и сложил телефон.

– Грушевская? – посмотрел на меня отец.

– Исмет-заде, – поправил я. – Мумине Исмет-заде. Только бы была жива, подумалось вдруг мне. Я ее никогда не видел, за сутки умерли три моих друга, вот-вот могла начаться настоящая война, – а я до боли под горлом желал остаться в живых этой девушке...

– Хитрые вы ребята... – невесело сказал отец. Он опять посмотрел на часы. Видно было, что он нервничает, о чем-то размышляет, что-то высчитывает – и вообще что здесь он присутствует одной десятой своей частью, а девять его десятых – Бог знает где...