Под прицелом

Невысокий моложавый китаец, левую щеку которого украшал страшный, плохо зашитый бритвенный шрам, соскочил с подножки тяжелой цистерны-заправщика, бросил в последний раз взгляд на самолет, бегом поспешил за ангар…

Ляовей[32], которого очень интересовал этот рейс, был там, он стоял возле своего черного американского внедорожника и ждал. Это был средних лет, крепкий, с узкими, монголоидного типа глазами, наголо бритый человек с короткими усами, одетый, как одеваются местные мафиози, – в черную кожаную куртку и настоящие американские джинсы, тоже черные. Тонг «Белый дракон», контролировавший порт, хорошо знал этого ляовея, потому что он хорошо платил, если ему что-то понадобилось, и через него можно было достать оружие – не всегда, конечно, но можно. Еще ляовей торговал морепродуктами, покупал их и отправлял в дальние страны. В отличие от японцев, людей крайне закрытых и не любящих иностранцев, а особенно русских, китайцы нормально относились к русским, торговали с ними и оказывали взаимовыгодные услуги. Даже слово «иностранец» в японском и китайском языках в дословном переводе говорит о многом. У японцев это – «гайджин», варвар, а у китайцев «ляовей», означавшее «человек извне». В Гонконге было много китайских националистов, в том числе весьма опасных, мечтающих о том дне, когда они освободят свою родину от японской оккупации. Британская колониальная администрация воевала с ними – но воевала нехотя, она держала их, словно камень за пазухой, как еще один аргумент в британо-японских отношениях. На оккупированной территории свирепствовала кемпетай, японская военная разведка. Людей убирали сотнями по одному только подозрению в сотрудничестве с националистами, закапывали заживо или пытали до смерти. Помощь от британцев в обретении китайцами родины ограничивалась лишь словами – поэтому наиболее дальновидные тонги медленно, но верно налаживали отношения с великой северной страной, словно глыба, нависавшей над Японией и особенно угрожавшей ее континентальной части. Пусть Россия декларировала исключительно мирный характер своей политики и отсутствие территориальных претензий к Японии – все могло измениться, и очень быстро.

И поэтому глава тонга, мастер Ли, наказал Хе с большим почтением относиться к ляовею и узнать все, что тому было нужно.

– Самолет заправлен, сэр… – поклонившись, доложил Хе на английском, какой здесь знал каждый уважающий себя китаец.

– Сколько топлива они взяли? – к удивлению Хе, ляовей довольно чисто заговорил на северном диалекте, родном языке Хе и его тонга.

– Шесть тысяч фунтов, господин… – ответил на том же языке Хе.

– Хорошо. Когда ты встретишься с мастером Ли, скажи ему, что оружие придет, как и договаривались.

Русское оружие здесь ценилось – как и во всем мире. Это была одна из самых твердых валют, особенно здесь. Если оружие не нужно тебе – можно перепродать его на рынке, его с удовольствием купят те, кто занимается транзитом из Афганистана. Но тонги оружие не продавали – копили на будущее…

– Слушаюсь… может, господину нужно что-то еще?

– Ничего. Иди.

Поклонившись, Хе припустил к ангару, а ляовей проводил взглядом китайца, сунулся в машину, достал ноутбук, раскрыл его. Через несколько минут с почтового сервера отправилось в дальний путь письмо, внешне ничем не примечательное, сообщающее о ценах на рыбу и креветки. Но у этого письма имелся и второй, скрытый смысл – оно сообщало о том, что североамериканский самолет дозаправился и продолжил свой путь.

Сопротивление, побег, выживание, уклонение…

Как все-таки одинаково нас учат. Даже названия курсов одинаковые. Интересно только, кто у кого подсматривает…

А ведь не ожидал… Вот чего-чего, но такого никак не ожидал, ни при каком развитии событий. Переиграли, признаю, что переиграли. Интересно, это кто это такой умный, что начал разыскивать меня, представив… маньяком! Самым натуральным маньяком, причем смертельно опасным. Какие нож и бритва? О чем вы, господа! Время ножа и бритвы давно прошло, это XIX век. Это раньше Джек-Потрошитель орудовал такими инструментами – а сейчас забирай выше. А крупнокалиберную снайперскую винтовку не хотите? Из которой такой вот душегуб стреляет в людей? И черт его знает, зачем ему это надо? Но психологический эффект от этого сравним с атомным ударом по Лондону. Сколько там уже? Шестеро? Шестеро погибших, плюс возникла версия, о том что один пи… простите, подданный альтернативного сексуального выбора, некий сэр Энтони Браун, постоянный заместитель министра иностранных дел правительства Ее Величества, вместе со своим спутником, тоже таким же … «альтернативным», пал от рук того же злодея. Сиречь меня. Если считать за людей и этих двоих – получается восемь.

Нет, вообще-то я и сам хотел грохнуть этого недоноска. В списках он значился одним из координаторов бойни в Бейруте. За это и был приговорен к смерти – но приговор исполнил кто-то другой.

Кто?

У любой спецслужбы есть какие-то пределы, черт возьми, да у любого человека есть какие-то пределы. Убивать прохожих на улице, просто так, ни за что, для того чтобы прикрыть какую-то специальную операцию, – это беспредел. А убивать прохожих в своей стране, убивать тех людей, которых ты поклялся защищать, – это уже даже не беспредел, это нечто такое, чему нет названия. Это шаг за грань, это ход, которым переворачивается шахматная доска. Тот, кто это делает, недостоин даже называться человеком. А в то, что этот снайпер появился случайно, – я не верил. Слишком много совпадений. Более того – я на девяносто процентов уверен, что снайпер, застреливший полковника в Ирландии, и тот, который сейчас убивает людей в Лондоне, – это одно и то же лицо. Не знаю сам, почему, но в этом я уверен.

Стало теперь понятно и то, почему охотятся на меня – и в то же время пытаются взять меня живым. Я им нужен как тот, на кого можно будет списать все произошедшее, как тот, кого можно будет вывести на суд. Сидящее на скамье живое доказательство звериной сущности кровавого романовского режима, возможно, даже аргумент в пользу войны с Россией. То, что позволит оправдать все – и безумие Бейрута, и увеличение ассигнований на оборону, при том, что экономика королевства находится далеко не в лучшей форме, и беспредел спецслужб. Скорее всего, этой акцией они попытаются оправдать призывы к дипломатической и экономической изоляции Российской империи. Но это ненадолго – полезные ископаемые нужны всем. Поэтому любой более-менее знакомый с политикой человек мог предсказать, что будет дальше.

Дальше будет война. Война, чтобы получить силой все, что нужно от России, чтобы устранить опаснейшего конкурента.

И все это – завязано на мне. Если я окажусь у них в руках – они разыграют партию как по нотам. Если нет…

Интересно, знает ли Центр? Может быть – знали и именно поэтому передали сигнал на эксфильтрацию?[33] А я, дурак, нарушил приказ на отход и остался. Ввязался в войну, которую не выиграть. Ох, прав был капитан первого ранга Гришковец, который вдалбливал в наши дурные головы под бескозырками: приказ штаба священен! Если даже он кажется глупым – его надо выполнять. Только штаб знает ситуацию целиком, ты можешь знать только то, что видишь со своего места. Да, ты должен донести свое видение до штаба, любая развединформация может оказаться бесценной. Но выполнить приказ ты все равно обязан.

Вот теперь я познал суровую справедливость этих слов – на собственной, черт возьми, шкуре.

Выживание и уклонение…

Выжить и уклониться от поисковых команд – задача непростая. Дело в том, что в данном случае против меня играют все, вся страна. Любой – дорожный полицейский, продавец в магазине, бармен – любой может увидеть меня, опознать и сообщить в полицию. А то могут и линчевать – избавившись, таким образом, от своего страха. Это тебе не Россия, где, по мнению некоторых людей, «честный человек не будет сотрудничать с государством в любой его ипостаси». В Британии полицейских принято любить и помогать им. Констебль здесь – живое воплощение закона, даже за оскорбление констебля предусмотрена смертная казнь каким-то старинным законом, какой до сих пор никто не удосужился отменить.

32

Ляовей – иностранец.

33

Эксфильтрация – возврат с враждебной территории.