Страница 11 из 58
Вынул фотокарточку из бумажника, протянул мне. Голая женщина, раскорячившись, втыкала в себя пивную бутылку.
– Классно, да?
– Класснее некуда!
– Приходи ко мне домой. У меня есть такие, что вообще закачаешься.
Так мы с ним и подружились.
В нашем городе живут разные люди. За восемнадцать лет я научился здесь многим вещам. Город пустил в моем сердце такие крепкие корни, что почти все воспоминания связаны с ним. Но в ту весну, когда я поступил в университет и покинул свой город, в моей душе было облегчение.
Теперь, приезжая на летние и весенние каникулы, я только и делаю, что пью пиво.
29
Целую неделю Крыса ходил как в воду опущенный. То ли из-за скорой осени, то ли из-за девчонки… Слова из него было не вытрясти.
Когда Крыса подолгу не появлялся, я приставал к Джею:
– Слушай, а что такое с Крысой стряслось, как думаешь?
– Да я и сам толком не пойму… Может, просто лето кончается?
С приближением осени Крыса всегда впадал в депрессию. Он сидел за стойкой, тупо уткнувшись в книгу, а когда я пытался с ним заговаривать, отвечал односложно и без настроения. Когда на сумеречной улице свежел ветер и еле заметно начинало пахнуть осенью, он ни с того ни с сего забывал о пиве, принимался хлестать виски со льдом, без конца кидал деньги в музыкальный автомат, терзал пинбол, покуда машина не отказывалась с ним играть, и заставлял Джея нервничать.
– У него, наверное, такое чувство, будто его бросают, – сказал Джей. – Я его понимаю.
– Как это?
– Ну, все разъезжаются – кто работать, кто обратно в университет… Ты ведь тоже?
– Да, я тоже.
– Ну вот, видишь…
Я кивнул.
– А девчонка эта?
– Чуть времени пройдет, и забудется. Помяни мое слово.
– Что же там у них произошло?
– Кто ж их знает…
Джей принялся за прерванную работу. Я больше ничего не спрашивал. Кинул мелочи в музыкальный автомат, выбрал несколько песен и вернулся за стойку к своему пиву.
Минут через десять передо мной опять возник Джей.
– Слушай, а Крыса с тобой ни о чем не говорил?
– Нет.
– Странно.
– Почему?
Джей задумался, протирая стакан.
– Ему обязательно надо с тобой посоветоваться.
– Ну, так что же он?
– Это непросто. Боится, что ты его на смех поднимешь.
– Да не буду я его на смех поднимать!
– По тебе этого не видно. Причем уже давно. Ты хороший парень, но – как бы это сказать – некоторые вещи почему-то считаешь суетой, недостойной внимания. Хотя я не хочу сказать ничего плохого.
– Это понятно.
– Все-таки я на двадцать лет тебя старше, и много чего в жизни повидал. Поэтому отношусь к вам, как…
– Как бабушка?
– Да.
Я чуть не подавился пивом от смеха.
– Ладно, попробую с ним сам поговорить.
– Давай, это будет правильно.
Джей потушил сигарету и вернулся к работе. Я решил вымыть руки. Из зеркала в умывалке на меня смотрело мое отражение. Вернувшись, я выпил еще одну бутылку, чтобы отделаться от неприятного чувства.
30
Было время, когда все хотели выглядеть крутыми.
Незадолго до окончания школы я решил выпускать наружу не больше половины своих сокровенных мыслей. Зачем я так решил, уже не помню, – но строго выполнял это несколько лет. А потом вдруг обнаружил, что добрую половину мыслей вообще не могу выразить словами.
Как это связано с крутизной, мне не совсем понятно. По-английски это называется cool, «хладнокровный» – в этом смысле меня можно сравнить со старым холодильником, который не размораживали целый год.
Я барахтаюсь в болоте времени и продолжаю писать эти строки, подстегивая засыпающее сознание пивом и табаком. По нескольку раз принимаю горячий душ, дважды в день бреюсь и без конца слушаю старые пластинки. Вот и сейчас у меня за спиной поют давно забытые Питер, Пол и Мэри:
«Dont think twice, it’s all right».[7]
31
На следующий день я договорился с Крысой встретиться в бассейне одного из отелей на окраине города. Лето шло к концу, к тому же добираться туда было неудобно, поэтому народу в бассейне собралось немного, человек десять. Половину составляли американцы, остановившиеся в отеле, – вместо того, чтобы плавать, они самозабвенно загорали.
Отель выстроили в стиле аристократического особняка. По его роскошному зеленому двору тянулись розовые кусты, отделявшие бассейн от основного здания. Они взбегали на невысокий холм, с которого хорошо было видно море, а также бухта и город.
Мы с Крысой несколько раз сплавали наперегонки в 25-метровом бассейне, потом уселись рядом в шезлонгах и открыли холодную колу. Отдышавшись, я затянулся сигаретой. Крыса умиротворенно глядел, как в бассейне плавает молодая американочка.
По безоблачному небу пронеслись несколько реактивных самолетов, оставив белые, будто замороженные следы.
– Такое впечатление, – сказал Крыса, глядя вверх, – что, когда мы были маленькие, самолетов летало больше. Причем, в основном – американские, двухфюзеляжные, с пропеллерами.
– «Р-38»?
– Нет, транспортные. Огромные, куда там «Р-38»… Одно время летали очень низко, можно было всю военную маркировку разглядеть. Еще помню «DC-б», «DC-7», а один раз видел «Сэйбер»!
– Ну, это давно…
– Да, при Эйзенхауэре. Тогда еще к нам в гавань крейсер зашел. В городе куда ни плюнешь – в моряка попадешь. И патрули. Ты видел патрули?
– Ага.
– Теперь все куда-то пропало… Хотя это я не к тому, что мне военные нравятся.
Я кивнул.
– Но «Сэйбер» был классный самолет! Пока не начал напалм сбрасывать. Ты когда-нибудь видел, как сбрасывают напалм?
– Видел, в фильмах про войну.
– Чего только люди не напридумывают! Хотя это они выдумали здорово. Кто знает, может лет десять пройдет – и по напалму будет ностальгия.
Я рассмеялся и достал вторую сигарету.
– Любишь самолеты, да?
– Когда-то хотел летчиком стать. Потом глаза испортил и раздумал.
– Понятно…
– Небо люблю. Сколько угодно могу на него смотреть – не надоедает. А когда не хочу, просто не смотрю.
Крыса замолчал минут на пять, а потом вдруг заговорил:
– Иногда становится невмоготу. Осознавать, что ты богатый, и все такое… Бывает, хочется убежать. Понимаешь?
– Как это – «убежать»? – удивился я. – Хотя… Если тебе и вправду так хочется – возьми да убеги.
– Наверное, это было бы лучше всего. Уехать в какой-нибудь незнакомый город, начать все с нуля… Разве плохо?
– Что, и университет бросишь?
– Да я его уже бросил. Возвращаться никакой охоты нет.
Глаза Крысы за темными стеклами продолжали следить за плывущей девушкой.
– А почему бросил?
– Ну… Надоело потому что. Хоть сначала и старался. Так сильно, что самому теперь не верится. До всех мне было дело – не меньше, чем до себя. Даже полицейские меня из-за этого били. Но приходит время, когда каждый возвращается на свое место. Только мне некуда вернуться. Знаешь, есть такая игра – все вокруг стульев бегают, потом садятся – а одному стула не хватает.
– И что ты теперь собираешься делать?
Крыса задумчиво вытер ноги полотенцем.
– Думаю повесть написать. Ты как на это смотришь?
– Ну, возьми да напиши.
Крыса кивнул.
– А какую повесть?
– Хорошую. По моим стандартам. Я ведь себя талантом не считаю… Но, по крайней мере, смысл писательства я вижу в том, чтобы самому чему-то научиться. Правильно?
– Правильно.
– Писать надо для себя… Или, скажем, для цикад.
– Для цикад?
– Ага.
Крыса потеребил висевшую на голой груди полудолларовую монету с портретом президента Кеннеди.
– Несколько лет назад я с одной девчонкой ездил в Нару[8]. Была ужасная жара, и мы с ней часа три шли между холмов. Навстречу никого, только птицы взлетали с криками. И певчие цикады трещали под ногами, когда мы шли по меже. Больше ни души. Просто было очень жарко.
7
He задумывайся, все в порядке (англ.) Строка из одноименной песни Боба Дилана.
8
Нара – город в районе Кансай, древняя столица Японии.