Подлецы и герои

Отомстить удалось не сразу – Камияб долго подбирал офицерский корпус для обезглавленной части. Он знал, что, если произойдет еще один заговор, в кислоту бросят уже его, поскольку не заметил, не понял, не предотвратил. И поэтому офицеров он подбирал очень осторожно, до ночи сидел над личными делами, проводил тайные проверки – во время них выявились еще два предателя, достойные смерти. Восстановление части как боевой единицы заняло почти год, но потом Камияб отомстил. Месть – это вообще такое блюдо, которое вкуснее есть холодным.

Для генерала жандармерии это оказалось несложным делом. Его люди схватили нескольких бунтовщиков в Исфахане, и генерал во время допроса намекнул одному из них, что есть возможность избежать виселицы. Для разных категорий преступников в Персии существовала разная смертная казнь – позорящая, через повешенье[16], и достойная, через расстрел (для офицеров) или обезглавливание мечом (для простолюдинов). Иногда через гильотинирование – мечей не хватало, равно как палачей, умеющих казнить таким образом. И вот генерал сказал: «Я могу отправить тебя на гильотину, только ты должен выдать еще одного сообщника. Ты не говорил про него, опасаясь за свою семью, но мы все знаем, и, выдав преступника, ты обеспечишь себе достойную смерть». – И назвал имя отца девушки, которую он обесчестил в юные годы.

Дальше все было просто. Удивительно, но старый Камиль и в самом деле оказался заговорщиком. Когда жандармы ворвались и обыскали его дом, вместе с ними был один из самых доверенных людей генерала, полковник Вахид Ахлаги, следы преступления были налицо. Та же самая возмутительная литература, которую держал в кармане кителя полковник Ахлаги, чтобы в нужный момент подсунуть ее, – так вот та же самая литература была найдена при обыске! Получается, что генерал не изменил присяге и не поставил свои личные интересы выше интересов государственных, а помог изобличить еще одного преступника и предателя.

Тогда же генерал Камияб в последний раз видел Самию. Постаревшая и подурневшая, никому не нужная… Генерал потом не мог поверить, что испытывал к ней какие-то чувства, мучался от того, что их разлучили.

Став генералом, Хусейн Камияб вошел в персидский привилегированный класс – армию. Армия и Служба безопасности в Персии определяли очень многое, если не все, – и частный бизнес, показательно свободный, на самом деле был глубоко несвободен. Существовала практика, при которой чины из силовых структур делали купцами своих родственников и вели коммерческие дела через них. А было и такое, что формально деловыми людьми, владельцами предприятий являлись свободные люди, но львиную долю дохода они были вынуждены каждый месяц жертвовать в тот или иной фонд. У каждой силовой структуры, у каждого корпуса жандармерии, у Гвардии Бессмертных были свои фонды для «сбора пожертвований», потом расходившиеся по рукам «допущенных». «Допущенным» стал и генерал Камияб, отныне он мог не опасаться руки мстителя, но все равно жил в глубоком страхе. В страхе перед неугасимым пламенем адского костра, в котором корчатся грешники.

Это сложно объяснить, мало кто поймет это сразу. Особенно трудно это понять в России. Несмотря на власть и влияние Русской православной церкви и Духовного управления мусульман, за редким исключением дети в России получали светское образование. Да, мусульманские дети ходили с родителями в мечеть в пятницу, а русские дети ходили с родителями в церковь в воскресенье, но в будние дни они ходили в гимназию, чтобы читать стихи Пушкина и Лермонтова, учиться доказывать теоремы и зубрить закон Ома. Поэтому в вышедших из стен гимназии детях не было страха божьего. Да, они верили в нечто сверхъестественное, они знали, что такое грех, и старались не грешить, они жертвовали на богоугодные дела и отмечали религиозные праздники. Они приходили к батюшке или к мулле, когда им было тяжело, и просили совета или утешения. Но страха, не покидающего человека никогда, в них не было.

А вот в Персии этот страх был, как был и во всех странах, где вместо гимназий дети учились в медресе. Вот почему, прийдя на Восток, русская власть так боролась за то, чтобы дети ходили в гимназии, а не в медресе. В Персии такая борьба началась лишь при шахиншахе Хоссейни, причем полного успеха не удалось добиться до сих пор. А генерал Камияб и вовсе был из того поколения, которое ходило в медресе поголовно – это было выгодно власти, потому что религиозное образование учит покорности и страху. Глупо полагать, что в медресе детей учат темные люди, которые сами нуждаются хотя бы в минимальном учении. На самом деле там учат профессионалы, технология обучения отшлифована веками, и то, что они преподают, остается с детьми навсегда. Вот и генерал Камияб жил бок о бок со своим страхом, оставшимся в нем еще со времен медресе. И сейчас душа его была разорвана на две части – одна из них буквально вопила о возмездии, ожидавшем генерала после смерти, вторая – старалась подавить страх, загнать его в самые темные уголки подсознания.

Вторая явно проигрывала.

Утешением генерала и стал полковник Вахид Ахлаги. Как-то странно, незаметно он стал генералу самым близким, самым доверенным лицом – и немало вечеров было проведено ими вместе, за бутылкой русской водки и в тяжелых разговорах. Сначала это были разговоры о службе, о страхе, о заговорах и тайных врагах. Потом это стали разговоры о жизни. А потом – разговоры об Аллахе, для которых водка на столе уже не требовалась.

И апофеозом всего стала поездка сюда, за границу, в Герат – деяние само по себе подозрительное, способное вызвать интерес САВАК. По ту сторону границы генерал еще храбрился, но здесь он уже десять раз пожалел, что согласился на эту авантюру.

Из большого дома вышли несколько человек, в руках у всех были автоматы. Генерал недобро ощерился, рука его легла на «браунинг» в роскошной открытой кобуре из телячьей кожи. Громко щелкнул сдвинутый предохранитель.

– Кто эти люди, Вахид? – подозрительно спросил генерал. – Почему они вооружены? Куда ты меня привез?

– Мы среди своих, генерал, – спокойно ответил полковник Ахлаги, – эти люди такие же братья вам, как я.

– Тогда почему у них оружие?

– Увы, это вынужденная мера, брат. Трудны и неисповедимы пути, которыми каждый из нас идет к Аллаху, и не всем дано приблизится к нему хотя бы на ту меру, чтобы почувствовать запах рая. В этом мире властвует Иблис, и слуги его готовы на все, дабы убить истинных правоверных и пророка их Махди.

Боевики с автоматами встали у дверей, но машину они не окружили и автоматы на генерала не направили.

– Эти люди охраняют находящегося в долгом сокрытии истинного, двенадцатого Имама. Он сошел в этот город, дабы встретиться с еще одним заблудшим и направить его на истинный путь, ведущий к Аллаху. Пойдем же, брат.

Генерал задумался – многое смешалось в его душе: и страх перед Аллахом, и страх перед САВАК, и страх перед банальным похищением и убийством. Но в конце концов он решил, что зашел слишком далеко и обратной дороги у него нет.

– Пошли, Ахлаги. Веди меня.

Они прошли в дом. Прошли длинным коридором с полом, покрытым плитками из обожженной глины, зашли в одну из комнат. Три двери, голые стены, ковры под ногами, устилающие каждый сантиметр пола. Генерал подозрительно огляделся.

– Что здесь?

– Здесь, брат, тебе предстоит ожидать явления истинного имама.

Генерал снова коснулся рукой кобуры, но ничего не сказал. В конце концов, пистолет у него не отобрали. Доброе русское оружие работы Сестрорецкого оружейного завода, двадцатизарядный «браунинг» с пятидюймовым стволом. Если даже здесь ловушка, то нескольких человек он заберет с собой…

– Долго ли ждать?

– Имам сам решит, когда явиться. На твоем месте, брат, я бы посвятил время, отпущенное имамом на ожидание, молитве.

Ахлаги исчез за одной из дверей. Генерал осмотрелся по сторонам, толкнул ту дверь, откуда они зашли в комнату, – открыто. Тот же самый коридор, длинный, темный, на удивление прохладный и пустой. Прошел через комнату, толкнул дверь, за которой скрылся Ахлаги, – заперто. Огляделся более внимательно, однако на стенах ничего не обнаружил, и на полу – тоже, и на потолке…

16

Для мусульманина смертная казнь через повешение недопустима. Согласно нормам ислама, во время смерти горло должно быть свободно, ибо через него исходит из тела душа, устремляющаяся к Аллаху. Если же горло несвободно, то душа находит другой путь, и понятно, что Аллах не пожелает видеть душу, измазанную, простите, в дерьме.