Страница 21 из 38
В день аварии Волкобоев работал с комплексом роботов-диггеров на расчистке левого берега Великой – предполагалось соорудить здесь пляж и водный стадион для одного из детских учебных городков Пскова.
Проверив запуск программы и убедившись, что киберкомплекс начал работу, Волкобоев собрался искупаться и в это время почувствовал охвативший его холод. К холоду прибавилось еще и ощущение невосполнимой потери – абсолютно чуждое натуре Волкобоева ощущение. Инженер осмотрелся и увидел, как над рекой, метрах в двухстах от него, атмосферный завод, к которому он привык, как к детали пейзажа, вдруг накренился, клюнул носом и врезался в берег реки.
– Ну я и побежал, – закончил Вадим, пожилой, полный, с залысинами. – Переплыл, значит, реку, думал, может, спасу кого… не знал, что завод без людей. Одного, правда, встретил. Странный такой парень, быстрый, а лицо какое-то… равнодушное, что ли, безразличное. Я ему – привет, есть кто живой? А он увидел меня, обежал завод, значит, кругом и исчез. Вот и все, собственно. Потом подбежал второй, Сергей, кажется. Тут полезла эта труба, с шипением таким жутким… мы и вызвали ваших…
Я уже успел оценить способность хозяина создавать в квартире уют. Исподтишка во время его рассказа пытался составить психологический портрет, отгадать главные черты характера, но то ли проницательности не хватило, то ли отвлекали мысли о случившемся, то ли Волкобоев был сложнее, чем казался на самом деле. Так и не запомнилось мне в нем ничего существенного, кроме словечка «значит».
– А ощущения ваши «морозные» когда пропали? – спросил я.
– Да вы знаете, не помню. Когда плыл – было холодно, это точно, а потом… – Волкобоев пожевал губами. – Не до ощущений, значит, было.
Я кивнул, вспоминая свои ощущения на сааремском пляже. Лапарра был прав, почерк аварии на заводе почти полностью совпадал с почерком катастрофы на орбитальном лифте. Ощущение холода, таинственное исчезновение энергозапаса завода и утечка энергии на лифте… разве что финалы аварий не совпадали: колючая труба, выросшая за минуту, совсем не походила на «стрекозиные крылья». А вот волшебное превращение леса в зоне аварии – это уже ниточка к Ховенвипу. Прав Ян и в том, что направил меня в Псков, это дополнительные данные к расследованию. Надо срочно послать стажера в Сааремаа, там тоже должна появиться сила, изменяющая растительность.
– А роботы ваши? – вспомнил я. – Продолжали работать без вас?
– В том-то и дело, что нет. Прихожу, а комплекс стоит, автомат защиты вырублен, значит. До сих пор ломаю голову – по какой причине. Пришлось восстанавливать питание.
– Скажите, а в лес на другом берегу реки, где упал завод, вы не заходили?
– Я там все исходил, люблю грибную охоту.
– И ничего особенного до аварии не замечали?
Волкобоев недоуменно поднял брови.
– А что я должен был заметить? Лес как лес…
Так, ясно, что лес претерпел трансформацию во время или после аварии, иначе Волкобоев заметил бы.
Я достал кнопку витайра Зо Ли, сдавил пальцами, и между нами возникла объемная фигура чистильщика.
– Вы этого человека видели у завода?
– Его, – кивнул Волкобоев, – только одет он был по-другому. А что? Он таки виноват?
– Скорее всего он, как и вы, оказался там случайно. Но интересно было бы поговорить с ним. Встретите, сообщите мне, пожалуйста, вот номер.
Попрощавшись с инженером, я отправился по другому адресу. Разговор с Сергеем Поздняковым не занял много времени. Он подтвердил все то, о чем говорил Волкобоев, разве что субъективные его ощущения были несколько иными: он, например, после падения завода видел над рекой странные картины – не то летящие огненные языки, не то громадных светящихся птиц. Одна из «птиц» снизилась возле завода и превратилась в шипастую трубу.
Я недоверчиво сощурился, и Поздняков торопливо добавил:
– Не хотел говорить, но галлюцинациями не страдаю. Так что хотите верьте, хотите нет…
Уже в двенадцатом часу ночи я вломился в кабинет Лапарры и застал его в позе роденовского «Мыслителя».
– Каковы успехи? – спросил он, не меняя позы.
– Ты не ошибся. – Я сел напротив и с удовольствием вытянул ноги. – Случай идентичен с катастрофой сааремского лифта. Только выросло там другое – труба с шипами. Пощупать можно, измерить ничего нельзя. Однако по двум точкам нельзя построить график закономерности какого-то явления.
– Почему ты решил, что имеются только две точки?
– Ах, так их больше? – с сарказмом воскликнул я. – Простите, шеф, меня об этом никто не уведомил.
Лицо Лапарры осталось таким же угрюмо-спокойным, как и всегда, но мне почему-то стало неуютно.
– В свое время получишь исчерпывающую информацию. Какие еще особенности ты отметил на месте?
– Общим у свидетелей было ощущение интенсивного похолодания. И вот что интересно: под Псковом в зоне аварии видоизменился лес. Практически точно так же, как и на Ховенвипе.
Лапарра поднял голову, взгляд его просветлел, словно он только что понял, о чем идет речь.
– Биологи это подтверждают?
– Я не спрашивал, но это видно и непосвященному. Я уточню. Выходит, смерть чистильщиков, взрыв лифта на Сааремаа и падение завода у Пскова суть явления одного порядка.
– Об этом говорить рано. Тебе. Что с Зо Ли?
– Ведет он себя по меньшей мере странно, нестандартно.
– Ага. – Лапарра помолчал. – Нестандартно. Тебя не удивляет, что он появляется именно там, где потом происходят аварии? Это хорошо, что удивляет. Меня тоже. Интересно, не правда ли? Кстати, звонили из архива Института социологии. Старший архивариус выразил удивление по поводу того, что сотрудники УАСС отрывают от дела целый сектор в поисках несуществующей информации.
– Не понял.
– Люция дала туда запрос на поиск документов о «Суперхомо», и оказалось, что месяц назад ту же информацию потребовал сотрудник нашего отдела Золин.
– Золин?! Может быть, Зо Ли?
– Пусть будет Зо Ли. Информации больше не нашлось. Кроме того, звонили из нашего архива и передали, что месяц назад ту же информацию запрашивали из американского филиала «Аида» и все материалы, которые нашлись, были отправлены в Нью-Гемптон.
– Так материалы все же были? И теперь они…
– У Зо Ли, – докончил Лапарра. – Вот мозгую, что делать.
– Постой, но как же… архив обычно выдает дубликаты документов, копии.
– Заказ из «Аида» был на подлинники.
Я почесал в затылке и попрощался с полноценным семичасовым сном.
Люция Чикобава
военный историк, член СЭКОНа
Глядя снизу вверх на руководителя следственной комиссии отдела, я вдруг остро захотела увидеть Игната. Очевидно, потому что главный следопыт, как его за глаза звали сотрудники, чем-то напоминал Ромашина-младшего, то ли строгим лицом, то ли ощутимо сильной фигурой. Заметив, что я перестала его слушать, он остановился и махнул рукой.
– Иногда я жалею, что ты женщина.
– А что было бы, будь я мужчиной? – наивно спросила я.
– Я бы стал женщиной, – улыбнулся главный следопыт. – И мучил бы тебя, как ты других. Я прошу, Люци, не лезь там на рожон. Расследование обстоятельств чьей-то гибели – дело серьезное и опасное, а уж связанное с «Аидом» и вовсе не женское. Безопасники – мужики тертые, профессионалы, им не впервой…
Главный следопыт СЭКОНа – звали его Павел Жданов – был мне симпатичен и сдерживать себя умел. Почти как Игнат. Вот откуда у меня ощущение, будто они похожи.
– Хорошо, попробую не лезть на рожон, – вздохнула я. – Хотя смертельно надоело ходить в теоретиках, которые всегда бывают правы лишь относительно. Правы абсолютно только экспериментаторы-практики. Знаешь, почему я не хочу выходить за тебя замуж? Потому что твоя забота переходит всякие границы. Это надоедает очень быстро, приедается. До связи, Паша, не сердись.
Я оставила Жданова в состоянии грогги, чувствуя облегчение, что наконец смогла объясниться. В общем-то, он неплохой парень, весьма перспективный, как говорит начальство. Мы дружим уже третий год, и я знаю все его плюсы и минусы. Да, он отличный спортсмен, великодушный человек, умный, но… без фантазии, что ли, без тех неожиданных нюансов души, которые ведают оригинальными поворотами поведения и факторами принятия решений. Как, например, у Игната. Похоже, что Игнат близок к моему идеалу, пора в этом признаться. И знаю-то я его всего несколько дней, а уже готова и в огонь, и в воду…