Долгая дорога домой

Получается, что Ковальчек каким-то образом перешел дорогу молодому графу Комаровскому, и тот решил не обращаться в полицию, а отомстить самостоятельно. Конечно же, ни один шляхтич не пойдет в полицию, если он оскорблен, они чувствуют себя выше этого. И, скорее всего...

Скорее всего, эта месть как-то связана с наркотиками! Точно! Потому-то граф и знал, что он найдет в квартире наркотики – он знал, что Ковальчек ими торгует! Возможно, он сделал вид, что ему нужны наркотики, и пан профессор на это купился, рассчитывая обменять дозу кокаина на ночь телесных утех. Бедняга профессор, он-то рассчитывал... и вот что получил в итоге, весь его кокаин в канализации, разбитая морда, отбитые яйца и выбитые зубы. Нечего сказать – достойное наказание для наркоторговца!

Получается, что граф Комаровский мстил. Явно за близкого человека, несложно будет узнать, за кого – нужно только опросить знакомых, и сразу все станет понятно. Опросить отца как свидетеля, не может быть, чтобы не знал. Ковальчек посадил либо друга Ежи Комаровского, либо его женщину, что более вероятно, на кокаин – и вот так за это расплатился.

Получается простое убийство, со смягчающими вину обстоятельствами – первая судимость, отличные характеристики с места службы, мотивом убийства стали противоправные действия самого потерпевшего. Учитывая, как Государь относится к наркоторговцам – граф Комаровский определенно при любом приговоре может рассчитывать на помилование. Тем более – он офицер лейб-гвардии. Помиловали же тех казаков, которые самочинно, не дожидаясь прибытия полиции, повесили на ближайшем суку наркоторговца, предлагавшего казачатам дурь.

Помилуют и этого.

Непонятно только, что произошло потом. Граф Комаровский избил профессора в ванной комнате, высыпал в унитаз весь его кокаин. Скорее всего, предупредил, что вернется, если узнает, что тот снова торгует кокаином, или вообще предложил профессору покинуть Варшаву, для большей убедительности тыча ему в лицо пистолетом...

Что дальше? Они выходят в комнату, оба... зачем? Продолжить разговор? О чем? Возможно, граф потребовал сообщить, откуда пан Ковальчек берет наркотик. Даже скорее всего потребовал. Значит, при допросе надо задать и этот вопрос. Если светлейший пан граф соизволит сотрудничать со следствием, и если Ковальчек сказал ему, откуда он берет наркотик – есть шанс помимо убийцы задержать еще и крупного оптового наркоторговца, а возможно, и целую банду наркоторговцев. Тут и повышение по службе светит, и еще одна медаль «За усердие». Быстро раскрыли резонансное убийство – да вдобавок еще и торговлю наркотиками пресекли, разоблачили банду наркоторговцев. Сам Ковальчек явно в университете продавал... детей совсем еще вовлекал, мразь поганая.

Все более и более старший инспектор Гмежек проникался симпатией к графу Ежи Комаровскому, которого еще в глаза не видел. Как и любой полицейский – старший инспектор ненавидел наркоторговцев, в душе считал, что те казаки поступили правильно. С этим злом не справиться обычными методами, слишком велики ставки в игре. Только смертная казнь всех причастных остановит наркопреступность... зря тогда ее отменили. Нужно просто с самого начала дать понять графу, что он понимает мотивы, толкнувшие его на преступление, и даже сочувствует ему. А потом и задать вопрос... пояснив, что если он поможет раскрыть сеть наркоторговли, то суд, безусловно, зачтет ему это...

А этот Ковальчек... правильно его грохнули, заслужил. Он наверняка и студентов совращал, предлагая марафет за ночь содомской любви. Как таких только земля носит?!

Но что же произошло в комнате?

Ковальчек оскорбил Комаровского, и тот, потеряв самообладание, выхватил пистолет и открыл огонь? А потом, испугавшись того, что сделал, сбежал?

Может быть. Но неужели профессор, уже избитый и лишившийся своего запаса кокаина, решился на то, чтобы угрожать? Или оскорблять? Будь граф Комаровский простым представителем польской шляхты – старший инспектор сразу поверил бы в произошедшее, шляхтичи в ответ на некоторые слова относительно их самих и их рода вспыхивают, как порох, хватают что под руку попало, и ... Сам старший инспектор не раз занимался такими случаями, все они были несложными, убийца или каялся, мол, что я натворил, или, наоборот, вел себя с вызовом – да, это я убил! Нехай не говорит то, что не положено!

Но ведь граф Комаровский служит в лейб-гвардии, допущен к Его Императорскому Величеству. Невротика, психопата – к Государю не подпустят.

Может быть, Ковальчек попытался чем-то угрожать Комаровскому и тот, услышав эти угрозы, решил расправиться с ним? Но чем он угрожал? Что будет и дальше продавать наркотики? Не повод для убийства, в таком случае граф, скорее всего, просто избил бы его еще раз. Не вяжется, постоянно видятся два разных modus operandi – избиение, разборка на нервах, и в то же время хладнокровное убийство из пистолета. Если граф Комаровский сразу решился бы на убийство – вряд ли он пошел бы в квартиру Ковальчека.

Может быть, пана Ковальчека избил кто-то еще? Но ведь он уходил из университета с Комаровским. Где его избили? Только в доме, тем более что следы обнаружены там. А граф что в это время делал – стоял и смотрел на избиение? Держал Ковальчека под прицелом пистолета? Не проще ли сразу убить?

Как все-таки интересно было бы посмотреть на результаты экспертизы, какой выстрел был смертельным, первый второй или третий...

Устав колотить по клаксону, водитель повернулся ...

– Пан старший инспектор, мы тут не проберемся. Застряли.

– Что там, Войцех?

– А бес его знает. Рокош какой-то.

Пан Гмежек взглянул на часы, потом вышел из машины, осмотрелся по сторонам. Некоторые водители уже покидали машины, запирая их и оставляя без движения в пробке, а это значит, что улица встала на несколько часов, как минимум. Просто удивительно – как легко люди идут на рокош и как сложно в то же время заставить их выполнять хотя бы какие-то минимальные правила человеческого общежития. Пара вот таких дураков бросила машины посреди дороги, потом еще, потом встала улица, а потом, учитывая, что транспорта в Варшаве больше, чем улиц, – встал весь центр. Вот тебе и транспортный коллапс на ровном месте. А еще находятся идиоты, которые хают русского царя, что мост Варшаве подарил – архитектурный облик нарушает.

Но делать нечего – они тоже не могут стоять в пробке несколько часов, у них есть работа.

– Войцех, ты и Вацлав остаетесь здесь, – решил пан старший инспектор, – около машин. На всякий случай в багажниках есть ружья, но не злоупотребляйте. Если будет возможность – отгоните машины на обочину. Остальные – за мной!

Рокош и впрямь был знатный – дорогу уже перекрыли. Человек двести, с плакатами, с транспарантами – «Вбийцы!» «Ироды!» «Прочь!» – перекрыли набережную, проходимость которой для машин имела для центра Варшавы стратегическое значение... и, похоже, не они одни. Небольшой отряд полиции пытался как-то сдерживать митингующих, но по глазам коллег пан Гмежек видел, что большинство полицейских ничего не будет делать, превратись рокош в погром или в бунт, а некоторые – не прочь и сами присоединиться к митингующим. Несколько метров и жидкая цепочка полицейских отделяли их от не менее жидкой, но вооруженной, в касках и щитах – видимо, в здании штаба округа специально для таких случаев хранили – цепочки казаков из охранной роты. В отличие от полициянтов, которые (за исключением жандармерии и некоторых частей дорожной стражи) не имели права носить автоматическое оружие, обходясь крупнокалиберными полуавтоматическими дробовиками, – у каждого из казаков на боку висел короткий, курносый «АКС-76У».

Пан Гмежек, привычно прикрывшись руками, врубился в толпу, следом, сдвинув ряды, шли еще четверо полицейских, их пинали, толкали, толпа улюлюкала, но ничего серьезного не предпринимали, нападение на полицейского – это повод применить оружие. Пан Гмежек не раз видел подобные рокоши, в отличие от больших мятежей они случались часто, и по поводам, которые в Центральной России не сочли бы даже заслуживающими внимания. Там даже из-за футбола не принято было бесчинствовать на улицах, все знали, что полиции на футбол наплевать, и дубинкой по хребту с пятнадцатью сутками арестного дома (и тяжелой работой) не обделят никого, а тут... последний раз такое случилось из-за какой-то передачи, когда толпа моментально собравшихся молодчиков, в основном студентов университета, пошла на штурм радиотелецентра Варшавы, а когда охрана угостила их дубинками и резиновой картечью – начался рокош. Здесь, в принципе, было то же самое, но что-то подсказывало пану Гмежеку, что в этот раз добром не кончится.