Эллигент

Я чувствую ветер, который перебирает пряди моих волос. Когда я был маленьким, моя мама изображала, что создает из воздуха разные вещи: молотки, гвозди, мечи или роликовые коньки, и «отдавала» их мне. Это была игра, в которую мы играли по вечерам, на лужайке, пока Маркус не возвращался домой. Так мы преодолевали страх.

В кузове сидят Калеб, Кристина и Юрайя. Последние двое соприкасаются плечами, но смотрят они в противоположные стороны, как чужие. Следом едет еще один пикап, управляемый Робертом, в нем – Кара и Питер. А Тори уже нет. Она проводила мой тест на пригодность той или иной фракции. Первой натолкнула меня на мысль, что я могу и должен оставить альтруистов. Я знаю, что не оплатил свой долг перед ней.

– Прибыли, – произносит Джоанна. – Вот внешняя граница, охраняемая патрулями лихачей.

Оказывается, тут нет никакой жуткой ограды, которая бы отмечала границу между городом и внешним миром. Но лихачи следят за тем, что происходит, из диспетчерской. Они контролируют, чтобы никто не пересек линию, отмеченную на их дисплеях рядом значков «Х». А маршруты самих патрулей проложены таким образом, чтобы у них кончался бензин, если они заедут слишком далеко. Это – тонкая система сдержек и противовесов, которая много лет хранила безопасность города и, конечно, не выдавала посторонним тайны альтруистов.

– Кто-нибудь пересекал границу? – интересуется Трис.

– Бывало, – кивает Джоанна. – В обязанности нашей фракции входило разбирательство с подобными ситуациями.

Трис вопросительно смотрит на нее.

– У каждый фракции есть свои сыворотки, – поясняет Джоанна. – Сыворотка лихачей вызывает галлюцинации, правдолюбов – заставляет говорить правду, Товарищества – позволяет примириться с судьбой, а сыворотка эрудитов несет смерть…

Трис вздрагивает, но Джоанна спокойно продолжает:

– Сыворотка альтруистов – стирает память.

– Что?

– Такое случилось с Амандой Риттер, – напоминаю я.

– Да, – подтверждает Джоанна. – Товарищество применяет сыворотку альтруистов к тем, кто пересекает границу. Я уверена, некоторые из них все же умудрились проскользнуть мимо нас.

Мы замолкаем. Я перевариваю услышанную информацию.

Существует что-то глубоко неправильное в самой идее стирания человеческой памяти. Я, конечно, знаю, это быда вынужденная мера, но мне очень неуютно. Такого не должно быть. Заберите у человека память, и вы присвоите его личность.

Я так возбужден, что мне хочется выпрыгнуть из собственной шкуры. Чем дальше мы удаляемся от патрулей и внешней границы, тем ближе к неизведанному миру. Я и в ужасе, и в восторге, смущен и воодушевлен, а также испытываю великое множество разнообразных иных чувств.

Вдруг в свете раннего утра я замечаю что-то впереди. Хватаю за руку Трис и кричу:

– Смотрите!

13. Трис

Внешний мир оказался полон дорог, темных зданий и заброшенных линий электропередач. Здесь нет ни одной живой души, не слышно ни звука, ничего не движется, кроме ветра и нас самих. Пейзаж похож на недосказанную фразу: его начало осталось незавершенным, как бы повисло в воздухе, и началась совершенно другая тема.

С одной стороны видны только пустоши, поросшие травой и заглохшие дороги. С другой – две бетонных стены с полудюжиной железнодорожных путей между ними. Над ними – бетонный мост, а внизу – дома из досок, кирпича и стекла. Деревья так разрослись, что их ветви соединились между собой. Справа – дорожный знак с числом «90».

– Что делать? – спрашивает Юрайя.

– Давайте пойдем по колее, – шепчу я.

На границе между «нашим» и «чужим» миром, мы вылезаем из пикапов. Роберт и Джоанна коротко прощаются с нами и уезжают обратно в город. Смотрю им вслед. Не могу понять, как это возможно. Я знаю, конечно, что у них куча дел. Например, Джоанна еще должна организовать восстание верных.

Тобиас, Питер, Кристина, Юрайя, Кара, я и Калеб, подхватываем наши скудные пожитки и тащимся вдоль железнодорожных путей.

Рельсы – отполированные и гладкие, вместо деревянных шпал лежат балки из текстурированного металла. Впереди, недалеко от стены, я вижу пустой поезд. Тонированные окна поблескивают. Я различаю внутри ряды кресел с коричневой обивкой. Никто не смог бы запрыгнуть в такой вагон на ходу.

Тобиас идет по рельсу, балансируя разведенными в стороны руками. Остальные топают вразнобой. Мы почти не разговариваем, разве что иногда обращаем внимание друг друга на какую-нибудь диковинную деталь.

Но я сосредоточилась на бетонных стенах. Они покрыты странными изображениями гладкокожих людей. Еще тут множество огромных фотографий красочных флаконов с шампунями, бальзамами. витаминами или странными веществами, на них написаны непонятные слова: «Водка», «Кока-Кола» и «Энергетический напиток». Цвета и формы завораживают.

– Трис, – Тобиас кладет руку на мое плечо. – Ты слышишь?

Я замираю и замечаю тихий гул, прерывистый, но интенсивный. Он напоминает рокот двигателя.

– Замрите! – кричу я.

К моему удивлению, все останавливаются, даже Питер. Мы сходимся группой в середине колеи. Питер достает пистолет. Делаю то же самое, сжимая свой, на всякий случай, обеими руками. Помню, с какой легкостью я когда-то использовала его. Теперь все по-другому.

Что-то появляется из-за поворота. Похоже на черный пикап, но побольше. Он достаточно вместителен, чтобы в его крытом кузове поместилась дюжина человек. Меня бросает в дрожь.

Грузовик переваливает через рельсы и тормозит в двадцати футах от нас. Я вижу человека за рулем: у него темная кожа и длинные волосы, собранные в хвост на затылке.

– О боже, – восклицает Тобиас.

На пассажирском месте сидит женщина. Она – веснушчатая и примерно того же возраста, что и Джоанна. Незнакомка прыгает на землю и поднимает обе руки, показывая, что она не вооружена.

– Привет, – здоровается она, нервно улыбаясь. – Меня зовут Зоя. Это – Амар.

Она кивает на водителя, который тоже выходит из грузовика.

– Амар мертв, – заявляет Тобиас.

– Нет, я живой, Четыре, – отвечает Амар.

На лице Тобиаса – страх. Я не виню его. Не каждый день видишь такое. Лица тех, кого я потеряла, вихрем мелькают в моем сознании: Линн, Марлен, Уилл, отец, мать.

Что, если они еще живы? А занавес, который разделяет нас, это не смерть, а просто сетчатая ограда? Я не могу удержаться от своей глупой детской надежды.

– Мы работаем на организацию, которая основала ваш город, – произносит Зоя. – Эдит Прайор была ее членом. И еще…

Зоя лезет в карман и достает помятую фотографию, сверяется с ней и смотрит на меня в упор.

– Я думаю, ты должна увидеть ее, Трис. Сейчас я шагну вперед и положу фото сюда, хорошо?

Она знает мое имя. Причем не только имя, но и прозвище, которое я сама себе выбрала, войдя во фракцию лихачей. У меня ком подкатывает к горлу.

– Хорошо, – хрипло повторяю я.

Зоя кладет фото на рельсы, а затем возвращается назад. Я выхожу из нашей группы, чувствуя себя беззащитной, наклоняюсь и хватаю снимок. Потом осторожно отступаю.

На фото заснят ряд людей, стоящих вдоль забора. Нахожу среди них маленькую Зою, – девчонку с веснушками. Я собираюсь спросить у нее, какое отношение ко мне имеют эти люди, но внезапно узнаю молодую женщину с тусклыми светлыми волосами. Моя мать. У меня перехватывает дыхание. Я чувствую горе, боль и тоску.

– Нам надо о многом с тобой побеседовать, Трис, – произносит Зоя, – но здесь не самое лучшее место. Мы хотели бы отвезти вас в нашу штаб-квартиру.

Держа пистолет, Тобиас касается моего запястья.

– Тут твоя мама? – уточняет он.

– Наша мама? – восклицает Калеб, отпихивая Тобиаса и заглядывая мне через плечо.

– Да, – отвечаю я.

– Ты им доверяешь? – вполголоса спрашивает Тобиас.

Зоя не похожа на лгунью. Значит, слухи о том, кто такая Эдит Прайор – правда. И еще есть Амар, теперь бдительно наблюдающий за каждым движением Тобиаса.

– Мы сами хотели их найти, – признаюсь я. – Мы должны кому-то здесь доверять, не так ли? Иначе нам просто останется бродить по этой пустыне, пока не подохнем с голоду.