Страница 20 из 22
Сигизмунд сказал с упреком:
– Сэр Ричард, я слышу в вашем голосе шуточки в адрес этой несчастной, а это нехорошо!
– Да. Но это только типа шуточки, – согласился я, – но не сама шуточка. Я в самом деле ей глубоко сочувствую. Она еще молодец, никакого визга! Приняла все достойно. Как и то, что в жертву, так и освобождение.
Он просиял, как будто я расхваливал долго и самозабвенно его самого.
– Она превосходный человек, превосходный!
– Согласен, – сказал я, – вообще, у женщины нет недостатков, пока не похвалишь ее перед подругами. Но ее подруг здесь нет, а мы с тобой видим только милашку с хорошенькой мордочкой. Да еще и блондинку!
Сигизмунд заподозрил подвох, спросил подозрительно:
– Да, волосы просто золотые… И что?
– Когда же ты поймешь, что блондинка – это не цвет волос?
Глава 7
Мы разливали остатки вина по чашам, когда хлопнула дверь, ввалились трое поджарых мужчин, покрытых пылью, усталых. Они заняли ближайший к выходу стол, сразу же потребовали вина промочить пересохшие глотки, а еду потом, потом. Хозяева засуетились, а мы допили свое и отправились наверх, провожаемые заинтересованными взглядами. Судя по плотному загару, эти трое с юга, с очень далекого юга.
В просторной комнате на втором этаже, что отвели нам для ночлега, крупнозадая служанка стелила постели. У нее оказалась настолько пышная подпрыгивающая грудь, что едва не вываливалась из глубокого выреза. Я совершенно не запомнил ни лица, ни фигуры, вообще ничего не запомнил, а она, быстро управившись, хотела проскользнуть к выходу, но я ухватил за руку и, глядя в низкий вырез платья, спросил:
– А где девушка, что была с нами?
– Она… – ответило там, немного выше груди, хотя голос звучал низкий, грудной, – ее уже увели… Хозяйка тут же сообщила родне. Пришли родители, сестры. Она плакала и не хотела уходить, но утащили…
Я сказал с облегчением:
– Вот видишь, Сигизмунд, а ты уже собирался жениться!
– Да я, – пробормотал он, – не совсем так уж, чтоб… Но если родители ее приняли обратно, то…
Я отпустил руку служанки, такую пухленькую и горячую, словно я уже держался за ее грудь, служанка благодарно пискнула и ускользнула, унося роскошные полушария. Я краем глаза заметил, как смотрит Сигизмунд, подумал, что да, женское платье должно так плотно обтягивать грудь, чтобы дыхание перехватывало у мужчины, ибо мужчина больше всего в женщинах ценит три достоинства: лицо и грудь, ведь грудь – это лицо женщины!
Я со вздохом облегчения опустился на ложе, что поближе к окну.
– Ты прав, Сиг, не в грудях счастье, а в их количестве…
Сигизмунд явно хотел возразить, что он такого не говорил, но из почтительности не рискнул, покряхтел и подтащил лежанку ближе к двери, он очень серьезен в роли вассала, который обязан жизнью защищать своего господина. Я раскинул руки и ноги, распустил мышцы, отдаваясь отдыху, рассеянный взгляд зацепился за крохотного паучка, тот пробежал по стене, устроился на подоконнике. Я начал присматриваться к нему внимательнее, что-то царапнуло изнутри, по спине пробежал предостерегающий холодок.
– Сэр Ричард, – донесся встревоженный голос Сигизмунда, – что-то случилось?
– Полагаю, да, – ответил я.
Он в мгновение ока оказался посреди комнаты с обнаженным мечом в руке, пригнулся, развел руки, глазами шарил по комнате, бросал быстрые взгляды на окно и дверь.
– Опасность?
– Еще не знаю, – ответил я, – но была… и была очень большая.
Паучок сидел смирно, из таких засадников, что не плетут сети, а либо прыгают из засады, либо бросают лассо, а то и метко швыряются каплей клея на длинной нити. Обычный такой паучок, если на взгляд Сигизмунда или хозяина корчмы, но я-то вижу, что у этого паучка всего шесть ног!.. Я нарочито присматривался внимательно, чтобы не попасться, как Пантагрюэль, тьфу, Паганини, когда тот потерял очки и не заметил, что неуклюжий негр попросту оторвал пару лап у пойманного в дебрях Африки паука…
Сигизмунд проследил взглядом за мной, спросил шепотом:
– Этот паук… что с ним?
– Не бывает шестиногих, – ответил я. – Это не жук и не муравей. Это паук!
– Сэр Ричард… полагаете, он не настоящий? Волшебство?
– Ага…
– Злое?
– Еще какое, – ответил я и зябко повел плечами, словно над ухом затрещал счетчик радиации. – Но оно было… раньше. Паук… просто попал под удар.
Паучок внезапно подобрался, приник брюшком к струганому дереву. Я увидел на той стороне оконного косяка толстую жирную муху, наглую и сытую, с белым раскормленным брюхом, такими становятся осенью, когда приходит пора откладывать яйца, а сейчас еще тощие…
Сигизмунд тихонько ахнул. Паучок исчез, просто исчез, а не прыгнул или скакнул, но в то же самое время муха свалилась, дрыгая лапами, а паучок уже у нее на загривке, холицеры вонзились ей в раскормленный загривок, разом перекусив хорду.
– Чудо? – прошептал он и перекрестился.
Я молчал в затруднении. Пауки прыгают не силой мышц, они умеют нагнетать кровяное давление в лапах в десятки раз, благодаря чему такой стремительный прыжок, но все равно чересчур быстро. То ли паучок умеет замедлять время, то ли овладел телепортацией на ограниченные расстояния. Скорее всего, телепортация.
– Не совсем, – ответил я тоже шепотом. – Но мы вторгаемся в южные земли, сэр Сигизмунд…
– Но где еще христианские земли!
– Уже с вкраплениями, – уточнил я. – Злое… многолико, сэр Сигизмунд.
Сон долго не шел, а ночь, как назло, оказалась жаркая, душная, словно мы не вступили на краешек южных земель, а уже забрались на самый что ни есть южный полюс. Заснули оба, как отрубились, чуть ли не под утро, но очнулись посвежевшие, бодрые, выспанные. Рассвет едва брезжил за окном, я вскочил, быстро оделся.
Сигизмунд проснулся на мгновение позже, но сразу такой виноватый, словно это он поджег рейхстаг или плюнул на святые реликвии.
– Сэр Ричард…
– Нам осталось ехать пару суток, – ответил я. – Если не будем засиживаться по злачным местам. Одевайтесь, сэр Сигизмунд! Тише едешь – хрен приедешь!
Я говорил зычно, уверенно, сам собой залюбовался, хоть щас в майоры, именно в майоры, это ж майоры везде зычные и наглые, хоть и туповатые, зато популярные, слово-то какое-то поганое – популярные, почему-то сразу задница перед глазами, нет – в паладинах лучше…
Сигизмунд долго и мучительно облачался в доспехи, я даже хотел помочь, но он отчаянно взмолился, я ж его позорю, это он обязан помогать мне в одоспешивании.
В корчме за столами пусто, только вчерашняя служанка, повернувшись к нам крупногабаритным задом, вытирает большой цветной тряпкой столы. Пахнет кислым, запах ухи уже выветрился, со стороны кухни громко булькает.
Заслышав звяканье металла, служанка подпрыгнула, схватила со стола две палки, так мне показалось, поспешно загородилась ими, держа крест-накрест. Я не понял, были это какие-то священные предметы или же просто первые попавшиеся палки, но она изображала ими именно крест. Белейшая грудь двумя полушариями выступает над тонким краем платья, а в талии платье настолько туго перетянуто поясом, что я подумал, как бы заставить ее кашлянуть или хотя бы чихнуть.
Сигизмунд сказал поспешно:
– Мы не тролли!.. Вот смотри!
Он быстро перекрестился. Девушка перевела испуганный взгляд на меня. Я хоть и смотрел на ее грудь, дивное творение природы, но понял немой вопрос.
– Тебе одного недостаточно?
Она поколебалась, медленно опустила свой крест на стол. Теперь я рассмотрел, что это обыкновенные скалки для раскатывания теста в лепешки. Когда наклонилась, я увидел в узкую щель между ее грудями нежный и белейший, как у придонной рыбы, живот, соблазнительные валики, даже впадинку пупка.
– И что? – спросил я с недоверием. – Это помогает?
Она все еще смотрела исподлобья, пробормотала с неохотой:
– Говорят, что если с верой, то помогает…
– Но ты не очень-то уверена в своей вере, – сказал я понимающе. – Верно? Чего ты такая испуганная? На постоялом дворе что-то не так?