Страница 6 из 11
Она сделала слабую попытку вырваться, но, видимо, поняла, что это бесполезно. Пожав плечами, она двинулась со мной к «олдсмобилю». Я втолкнул ее в салон, потом сам забрался внутрь. Включил зажигание.
– Это твоя машина? – В ее вопросе был неподдельный интерес.
– Нет, детка, мне ее дали на время. Я все еще не при деньгах, так что я всерьез намерен выбить из тебя свои тридцать долларов. Как ты поживала с тех пор, как мы расстались?
Она сморщила нос и сползла на сиденье:
– Так себе. У меня нет ни цента.
– Ну что же, недолгое пребывание в тюрьме пойдет тебе на пользу. По крайней мере, там кормят три раза в день.
– Ты не посадишь меня в тюрьму.
– Нет, если отдашь мне деньги.
– Прости меня, пожалуйста. – Она кокетливо выгнула спину и положила ладонь мне на руку. – Понимаешь, мне срочно нужны были деньги. Но я отдам, честное слово, обещаю.
– Мне не нужны твои обещания, мне нужны мои деньги.
– У меня нет денег. Я их потратила.
– Дай сюда сумку.
Рима сцепила руки на потрепанной сумке:
– Нет!
Я затормозил у обочины.
– Ты слышала, что я тебе сказал? Отдай мне сумку, или мы немедленно едем в полицию.
Она сверкнула глазами, в которых теперь стояли слезы:
– Отстань! Нет у меня никаких денег! Я их истратила!
– Детка, меня это не касается. Отдай мне сейчас же сумку или будешь разговаривать с полицией!
– Ты пожалеешь об этом, – сказала она. – Я не шучу. Я таких вещей не прощаю.
– Да мне наплевать, что ты прощаешь, а что нет, – отрезал я. – Давай сюда сумку!
Потрепанная сумка упала мне на колени. Там я нашел пять долларов восемь центов, пачку сигарет, ключ и очень грязный носовой платок. Деньги я положил в карман, сумку закрыл и сунул ей обратно.
Она вцепилась в нее и глухо произнесла:
– Я никогда тебе этого не забуду.
– Ну и отлично, – ответил я. – Я покажу тебе, как воровать у меня деньги. Где ты живешь?
Ее лицо превратилось в застывшую маску. От обиды голос дрожал. Она сказала, что снимает комнату в пансионе недалеко от того места, где жил я.
– Туда мы сейчас и поедем.
Рима сухо показывала дорогу, и скоро мы оказались у пансиона. Место оказалось еще на порядок грязнее и запущеннее, чем то, где жил я.
– Придется тебе поехать со мной, детка, – заявил я. – Ты будешь петь, заработаешь денег и отдашь мне все, что украла. Отныне я твой агент и буду забирать десять процентов от всех твоих доходов. Мы все это оформим в письменном виде и заключим с тобой контракт. Сейчас же ты соберешь вещи и уедешь из этой дыры.
– Я не буду петь ради денег. У меня не получится.
– Получится. Предоставь это мне. Ты будешь делать то, что я говорю, или отправишься в тюрьму. Выбирай, что тебе по нраву, только поскорее.
– Что ты ко мне пристал? Я тебе сказала, я не буду петь ради денег.
– Решай: идешь со мной или в тюрьму?
Она долго, пристально смотрела на меня. Ее глаза пылали ненавистью. Но меня это не беспокоило. Она была у меня в руках и могла ненавидеть себе сколько угодно. Я должен был получить с нее свои деньги.
Наконец словно удар тока прошиб ее:
– Хорошо, пойдем.
Сборы длились недолго. Из пяти долларов, отобранных у нее, четыре пришлось выложить за комнату. Мы сели в машину и поехали ко мне.
Комната, в которой она остановилась в первый раз, все еще пустовала, и она снова заняла ее. Пока она разбирала свои вещи, я составил соглашение, где была масса юридических формулировок, по большому счету не имевших смысла, зато придававших солидности. Главное, в договоре говорилось, что я являюсь ее агентом на условиях десяти процентов комиссионных.
Я взял соглашение и понес к ней в комнату.
– Распишись здесь. – Я указал ей на пунктирную линию.
– Не буду я ничего подписывать, – с вызовом бросила она.
– Или ты подписываешь, или мы немедленно идем в полицейский участок.
В ответ я снова получил взгляд, полный ненависти, однако она расписалась.
– Так, – сказал я, пряча документ в карман. – Сегодня мы идем в «Голубую Розу», ты будешь там петь так, как никогда еще не пела. Получишь контракт на семьдесят пять долларов в неделю. Я из них забираю свои десять процентов и тридцать баксов. И мы в расчете. Отныне, детка, ты работаешь сначала на меня, а потом на себя.
– Я не буду работать ни на тебя, ни на себя. Вот увидишь.
– Да что с тобой такое? Ты ведь можешь заработать целое состояние!
Она глубоко затянулась сигаретой. И вдруг как-то вся поникла, сползла вниз на стуле, словно ее кости в одно мгновение сделались мягкими.
– Хорошо. Как хочешь.
– Что ты думаешь надеть?
Она с видимым усилием встала и открыла гардероб. Там висело всего одно платье, довольно простое. Но я знал, что публика, которая собирается в «Голубой Розе», не очень-то разбирается в одежде, так что оно вполне подходило. Тем более выбора все равно не было.
– Можно мне что-нибудь поесть? – спросила она, словно растекаясь по стулу. – Я целый день ничего не ела.
– Ты только и думаешь о еде. Вот получишь работу, тогда и поешь. Куда ты дела все деньги?
– Я на них жила. Как, по-твоему, я держалась целый месяц?
– Ты что, вообще не работаешь?
– Работаю, когда могу.
Наконец я решился задать вопрос, который все это время не давал мне покоя:
– Как ты подцепила того наркомана, Уилбура?
– Он был при деньгах. И не такой жадный, как ты.
Я сел на кровать:
– А откуда у него деньги?
– Не знаю, не спрашивала. Одно время он ездил на «паккарде». Если бы не эта история с полицейскими, мы бы до сих пор в нем разъезжали.
– А когда он попал в переплет, ты сбежала?
Она залезла под рубашку и поправила бретельку бюстгальтера.
– А что тут такого? Его разыскивала полиция, я была ни при чем, я и свалила.
– Это было в Нью-Йорке?
– Да.
– А откуда ты взяла деньги на билет, чтобы приехать сюда?
– У меня тогда были деньги. А тебе какое дело?
– Наверняка ты прикарманила его деньги, так же как и мои.
– Можешь думать, что хочешь, – равнодушно бросила она. – Мне все равно.
– Что ты будешь петь? Лучше начать с «Тела и души». А что ты споешь на бис?
– С чего ты взял, что меня вызовут на бис? – спросила она с вызовом.
Я еле удержаться, чтобы не ударить ее.
– Будем делать ставку на старые песни. Ты знаешь «Мне не любить его нельзя…»?
– Знаю.
Это было очень кстати. Ее громкое серебристое контральто всех покорит.
– Отлично. – Я посмотрел на часы. Стрелка приближалась к без четверти семь. – Я скоро вернусь. Ты пока переоденься. Я зайду за тобой через час.
Я подошел к двери и вынул ключ:
– Придется запереть тебя, детка. Просто на всякий случай, чтобы не сбежала.
– Я не сбегу.
– Об этом я позабочусь.
И я ушел, закрыв за собой дверь на ключ.
Занеся Расти его вывеску, предупредил, что вечером не приду. Он смущенно взглянул на меня и почесал в затылке:
– Слушай, Джефф, нам надо серьезно поговорить. Понимаешь, в этом баре никто не понимает твоей музыки, тебя никто не слушает. Я не могу тебе больше платить по тридцать баксов в неделю. Может, ты возьмешься за ум и поедешь домой? Такая жизнь тебя до добра не доведет. Короче, мне больше не по средствам держать тапера. Я собираюсь купить музыкальный автомат. Так что ты у меня работаешь последнюю неделю.
Я улыбнулся:
– Все в порядке, Расти. Я знаю – ты желаешь мне добра, но домой я не поеду. Когда ты увидишь меня в следующий раз, я буду разъезжать на «кадиллаке».
Я нисколько не расстроился, что лишился своих тридцати баксов в неделю. Я знал, что уже через месяц-другой Рима принесет мне золотые горы. С ее голосом успех нам был обеспечен. В этом я был твердо уверен.
Я позвонил Вилли Флойду и сказал, что вечером, около половины десятого, я приведу ему Риму на прослушивание. Он ответил, что не возражает, но энтузиазма в его голосе не было.