Полнолуние

– «За рулем» – третья полка сверху. И, пожалуйста, побыстрее: через двадцать минут закрываемся.

– Я м-мигом.

Войдя в читальный зал, Астахов выглянул из двери и убедился в том, что библиотекарша увлеченно протирает свои очки. Он быстро отыскал нужные ему подшивки, не имевшие с водительским журналом ничего общего, раскрыл их в нужных местах и достал из кармана складной нож. Вся операция заняла меньше минуты и когда библиотекарша пришла прогонять любителя позднего чтения, тот мирно листал журнал «За рулем».

– П-простите, п-пожалуйста, что з-задержал.

Выйдя из библиотеки, Астахов сел в машину и отъехал до ближайшей мусорной урны.

Там он поборолся с искушением прочитать напечатанное на реквизированных листах, но передумал и просто освободил карманы от макулатуры. Весь остаток дня он метался по своим лесопильным делам.

Возвращался в Липовку уже в сумерках, но был в отличном настроении и несколько раз поглядывал на заднее сидение. Там лежала вещица, за которую стоило хорошенько поторговаться и, в случае успешной сделки, серьезно поправить дела своей фирмы.

Предприятие Астахова внешне выглядело как колхозная ферма, каковой и являлась во времена своей социалистической юности. Потом она пришла в упадок, и хитрый предприниматель выкупил полуразвалившийся коровник за гроши. Приволок туда из дома громоздкую пилораму, сверлильный станок, спер несколько старых верстаков из колхозной слесарки и зарегистрировался предпринимателем.

Дела шли ни шатко, ни валко. Зимой доски никому не требовались и на дороге к пилораме вырастали сугробы. Зато летом, когда в окрестностях начинали строительство дачники, Николай чувствовал и вел себя, как потомственный дворянин.

Впрочем, наступлением застоя в лесопильном бизнесе не мешало Астахову обогащаться. Самогон, который ему поставляла Натаха Устинова, шел нарасхват в любом месте и при любой погоде.

Делу несколько мешало упорное нежелание рыжего участкового понимать тонкости текущего момента, но Астахов надеялся поумерить пыл Платова среднего размера взяткой.

Короче, планов и амбиций у Николая хватало, а его желанию заграбастать деньгу мог бы позавидовать любой из олигархов.

Ближайшая сделка, при правильном подходе, тоже сулила знатный барыш, отчего душа предпринимателя пела и плясала.

Ко времени приезда в Липовку стемнело окончательно и Астахову пришлось включить фары. Он взглянул на наручные часы и удовлетворенно хмыкнул. Уж он-то покажет, кто является хозяином положения!

Дорога на подъезде к пилораме стала совершенно невыносимой. На каждом ухабе ржавые суставы «мерседеса» грозили развалиться по болтикам и винтикам, но Астахов стойко перенес все дорожные неприятности и припарковался у входа.

В помещение было легко проникнуть, просто оторвав несколько гнилых досок, но для Николая был главным вопрос престижа. Поэтому он оснастил входную дверь такими внушительными замками, что все нормальные люди давились от смеха, глядя на эти чудеса технической укрепленности.

Предприниматель справился с очередным замком и, воткнул ключ во второй, когда внутри пилорамы отчетливо прозвучали чьи-то шаги. Астахов напрягся и застыл с ключом в руках. Ворюги? Да кто осмелится покуситься на его имущество! Николай вдруг совершенно успокоился и улыбнулся.

– К-крысы! К-конечно же, эти хвостатые т-твари!

Он без опаски вошел в душную темноту, нашарил на стене рубильник. Несколько засиженных мухами лампочек осветили нехитрое хозяйство предпринимателя, сделав темноту в дальних углах фермы только гуще. К Астахову окончательно вернулось хорошее настроение. Он прошелся по цеху и, усевшись на ящик, закрыл глаза, строя планы на светлое будущее. Шорох в темном углу нарушил ход его мечтаний. На этот раз не оставалось сомнений в том, что во мраке прячется зверь, покрупнее крысы.

– Эй, к-кто з-здесь?

Когда Астахов напряг глаза, то различил силуэт высокого человека. Тот скрестил руки на груди и неподвижно застыл в углу.

– К-как в-вы сюда п-попали? – занервничал бизнесмен. – Я ж-ждал в-вас п-позже.

– В-включи с-свою машин-нку, – донеслось из мрака. – Я не люблю тишины.

– Понимаю, – когда Николай волновался, то заикался еще больше. – Вы боитесь, что нас могут подслушать. Зря. Кто будет бродить в такой час?

Он бросился к пилораме, щелкнул тумблером и помещение наполнилось мерным гудением. Астахов пытался собрать свою расплывшуюся волю в кулак, но попытка не увенчалась особым успехом.

Его более хладнокровный собеседник сделал шаг вперед. Стало видно, что он одет в кожаную, ниже колена куртку и высокие черные сапоги. Бледное лицо по-прежнему оставалось в тени.

– Т-ты п-принес п-принадлежащую мне вещь?

– П-пожалуйта, не п-передразнивайте м-меня, а говорите н-нормально.

– Я т-тоже иногда заикаюсь, к-когда в-выхожу из с-себя. Да, когда выхожу из себя.

Николай немного успокоился. Опять уселся на свой ящик.

– В-вещь о к-которой идет речь пока еще не ваша. С-скажу б-больше: она н-никогда не станет вашей за ту с-смехотворную цену, к-которая мне предложена. П-приходилось тратиться на Витьку, поскольку вижу, что вы б-большой любитель работать через третьих лиц и оставаться в т-тени. Д-думаю, что мне причитается сумма, по к-крайней мере на два порядка большая. Или вы имеете другое м-мнение?

– Им-мею. Витька с-сдох.

Собеседник Астахова выступил на свет и, жадному предпринимателю стало предельно ясно: сейчас его будут убивать. Он увидел лицо, которое не могло быть лицом живого существа и завизжал, как визжит свинья, в горло которой втыкают лезвие ножа.

Старый сарай, который уныло доживал свой век на склоне холма между лесопильной резиденцией Астахова и кладбищем не был занесен в списки ЮНЕСКО и считался незаконорожденным, поскольку того, кто его построил, не помнили и старожилы.

В него редко кто заглядывал. Не потому, что жители Липовки боялись совать туда нос, а просто из-за отсутствия необходимости. У Натальи Устиновой такая необходимость появилась после того, как рыжий участковый ее окончательно достал. Она могла бы оказаться для следствия ценной свидетельницей, могла услышать последний крик Астахова, но была слишком занята.

Кряхтя, как паровоз дореволюционного образца, Наташка отнесла последнюю сорокалитровую бутыль с мутной жидкостью в угол сарая, тщательно забросала ее сеном и принялась разбирать самогонный аппарат.

Время от времени она замирала и навостряла уши. Убедившись в том, что ей никто не помешает, вновь принималась за свои манипуляции, напоминая солдата, который разбирает «калаш» с завязанными глазами.

Дородной, с рубенсовским бюстом Наталье было сорок два, и она успела трижды побывать замужем. Покидали Устинову не мужчины. Обычно она выгоняла их из своего по-купечески добротного дома. Гнала с таким скандалом, что об очередном разводе Наташки знали не только в Липовке.

– Сдались они мне! – комментировала Устинова свои расставания. – Все – кобели и пьянчуги! Или налево зенки пялят или на стакан с сивухой! Без мужиков управимся!

Поглядывая на здоровенные Наташкины кулаки и ее мощные формы не согласиться с таким доводом было нельзя.

Устинова лишь номинально считалась дояркой: на колхозной ферме ее видели только при обмене самогона на комбикорм. Наталья занималась домашним хозяйством. Держала двух коров, но основным источником дохода была торговля не молоком, а сивухой.

Сам Остап Бендер позавидовал бы количеству рецептов самогона, которые знала экс-доярка Устинова. Она была настоящей поэтессой самогоноварения. Наташкина сивуха успешно продавалась во всех окрестных деревнях, и существуй советская система ОТК, Устинова давно бы получила право ставить на свои бутылки пятиугольник знака качества.

Нет ничего удивительного, что при таком роде бизнеса участковый Платов был заклятым врагом Устиновой.

– Из пуза ног своих не видит! – брызгала слюной Наталья. – А мой самогон не хуже собаки – за версту чует! Наступит праздник и на моей улице: я этому рыжему недомерку еще уши пообрываю!