Далеким знойным летом

Он положил цветы на Лелино окно - в доме все спали с открытыми окнами - и постоял несколько секунд, прислушиваясь. Тишина...

Тогда он пошел к себе, на цыпочках миновал скрипучий коридор и нырнул под одеяло, но тут же спохватился: сдвинулся на кровати так, чтобы ступни были на весу: ноги-то немытые, перепачкаешь простыни - достанется от бабушки!

Перед тем как уснуть, он представил себе весь прошедший день, улыбнулся и подумал: "Хорошо!" И это означало: "Все хорошо". С улыбкой он и уснул, едва-едва ощущая, как приятно щиплет и стягивает ноги после холодной земли, росы и крапивы.

Утром он вскочил с постели, переполненный предчувствием какой-то развязки, словно внутри натянулась живая струна. Чуть дотронешься - она вздрогнет и зазвенит.

Вышел в сад. Услышал голос - мужской, незнакомый. Весь обратился в слух. Встал за углом дома. Машинально ковырял пальцем мох между бревен, машинально следил глазами за жуком, который как-то странно - рывками двигался по бревну... Незнакомый голос произнес:

- Ну, так что, поедем на Долгое? Это же близко - пятнадцать километров. Пользуйтесь, я сегодня выходной...

- Если признаетесь, поеду... - Это Леля.

- В чем признаться?

- Сережа... (укоризненно). Ну, говорите, когда вы принесли цветы?

Мальчик замер.

- Цветы? - Искреннее удивление в голосе.

- Не притворяйтесь, вот эти. (Пауза, покашливание, растерянный смех.)

- Вы знаете, это как-то странно...

- Угадала! Угадала! По глазам вижу! Признался! Признался!..

- Честное слово, не знаю. Но если вам так хочется... Пожалуйста.

Паша почувствовал, что краснеет с головы до ног. Он хотел потихоньку уйти, но неловко ступил на щепку - она треснула под ногой. Из-за угла выглянула Леля.

- Каша! Иди сюда!

Он пытался вырваться, но она крепко держала его за руку, и чем больше он вырывался, тем настойчивее она его удерживала.

- Каша, ты что? Совсем одичал! Сережа, помогите мне Кашу притащить.

- Какую кашу?..

Симпатичное круглое лицо. Толстые, чуть оттопыренные уши. Крепкие плечи под светлой ковбойкой. Соломенная косая челка на лбу. И взгляд зеленовато-серых глаз - одновременно хитрый и простодушный.

- Познакомьтесь. Это Сережа. Оттуда. - Она показала пальцем вверх и передразнила: - "Все в порядочке, все в порядке..." А это Каша, мой верный приятель Каша, храбрый человек Каша, Каша - мятые уши... Его за уши подвешивали, а он хоть бы что! Посмотрите, Сережа, на Кашу - брови-то у него какие странные - домиком! Я и не замечала раньше!.. - И она расхохоталась.

В эту минуту он ее просто ненавидел. Кривляка, пижонка, дрянь... А он стоит, как дурак, и ковыряет землю большим пальцем ноги...

Выручил летчик, спросил:

- Как зовут?

Отрезал, не глядя:

- Павел.

- Ну, давай знакомиться.

Мальчик ощутил свою руку в широкой твердой ладони, попытался ответить на пожатие, как следует, но при этом так явно напружинился, что летчик не удержался от смеха. Про Лелю и говорить нечего.

- Паша! Дед проснется - скажи: я на Долгое озеро уехала. Слышишь?

- Слышу, - ответил как можно небрежнее и добавил нарочно: - Не спросишься - попадет.

- Что-о? - И пошла, потянув за собой летчика.

Мальчик проводил их глазами и повернулся к окну: пионы стояли на подоконнике в большой стеклянной банке и заслоняли пол-окна.

* * *

Паша вытаскивал из колодца бидон с молоком и слушал разговор у крыльца.

- Мой в сорок третьем погиб, - тихо говорила бабушка, - здесь, под Ленинградом. И подробностей никаких. Вам-то сколько?

- Мне? Семьдесят вроде, - отозвался Лелин дед.

- Значит, мы одногодки с вами. А моему было бы сейчас... шестьдесят семь годочков. Он помладше меня был.

- Три года - это пустяк, - сказал Лелин дед.

- Конечно, пустяк, - подтвердила бабушка.

А Паша подумал: "А у нас какая разница? Пять? Или шесть лет? Разве это пустяк?.."

Он не знал еще, что одно и то же соотношение возрастов воспринимается людьми по-разному в детстве, отрочестве, юности, зрелости, старости... Разница одна и та же, а оценка ее, отношение к ней меняются.

Мальчик охватил ладонями холодный бидон. Хотелось прижаться к нему щекой.

- А моя старуха младше меня на семь лет была, и вот... - Дед вздохнул.

- Царство ей небесное, - сказала бабушка.

"А Сергей? - подумал Паша. - На сколько он старше ее? На семь? На восемь? Нет, это не пустяк..."

Паша открыл бидон и, зажмурив глаза, стал пить большими глотками ледяное молоко. Оно прекрасно утоляло жажду. А кроме того, обладало еще одним удивительным свойством: с каждым глотком дурные мысли исчезали, уступая место хорошим.

* * *

Они сидели на скамейке друг против друга, верхом. Он добродушный, мягкий, широкий, весь такой спокойный и домашний, в распахнутой на груди ковбойке, в синих спортивных брюках. Ничто в нем не напоминало о его профессии, о небе, о самолетах - словом, о том, что в представлении мальчика неразрывно было связано с серыми, стального оттенка глазами, крутым подбородком, строгим профилем... А тут что-то круглое, розовое, и это: "Все в порядочке... В порядке... Грей щи..."

Леля крутилась напротив него на скамейке, порывалась встать, вела себя неспокойно и дерзко. Паша, сидевший на траве рядом с ними, переводил взгляд с одного на другого и испытывал странные, противоречивые чувства. Несмотря на свою простоватость, этот Сергей ему нравился. В нем была спокойная уверенность и щедрое добродушие, которыми так часто отличаются сильные люди. Пашу тянуло подойти, сунуться головой ему под руку, почувствовать тяжесть его ладони на своем плече, бежать куда-то по поручению этого человека...

Но сначала пусть они поссорятся. Да, пусть поссорятся. Он мечтал об этом. Он ждал очередной Лелиной насмешки, колкости, шутки и подзадоривал ее про себя, и высматривал на лице Сергея следы обиды, и злился, что тот непробиваем: благодушная улыбка не сходила с его лица.

- Сережа, - говорила она, - почему вы такой сонный?

Он добродушно пожимал плечами.

- Больше не поеду на вашем мотоцикле.

- Почему?

- А заснете за рулем - и врежемся.

- Честное слово, не засну! - уверял Сергей.

- Ну вот, все понял буквально. Вы совершенно лишены чувства юмора.