Рассветники

Собственно, общество уже созрело и доросло до того, чтобы не считать грабителей героями, оставалось это мировоззрение подкрепить законодательными актами. Для первого нарушения предусматривался штраф, правда, высокий. А за второй следовало лишение права заниматься творческой деятельностью, включая издание печатной продукции, рисование картин и даже изготовление сувениров.

Правозащитники подняли ожидаемый вой, но они давно скомпрометировали себя противодействием любым действиям и предложениям правительства, так что на них смотрели с любопытством, как на уличных клоунов, но внимания уделяли намного меньше.

Большинство киностудий тут же закрылись, это и понятно, хорошего добропорядочного человека изображать неимоверно трудно, да и кому это интересно, кассовые сборы тут же упадут. В баймах и того хуже, там почти все построено на сплошной мочиловке, разве что перевести все сервера на ПвЕ, но и там достанут защитники животных…

Я прикидывал, как это отразится на работе Энн, с одной стороны – помощь, с другой – меньше работы, а это значит, меньше влияния, меньше оклад, меньше азарта.

– Энн, – позвал я, – откликнись…

Через пару секунд экран вспыхнул, появилось ее спокойное лицо с внимательными глазами.

– Да, Грег, – ответила она, – что-то случилось?

За ее спиной старинные шкафы, с ходу и не скажешь, что это серверы, где собраны все фильмы и сериалы со всего света, несколько экранов, где идет действие в ускоренном режиме, а особые проги высматривают элементы насилия, расизма или неполиткорректности.

– Только сегодня услышал про новый закон, – признался я. – Ну, который о культурном наследии. Как-то не слежу за политикой…

– Ничего страшного, – ответила она ровным голосом. – Но что-то у тебя глазки бегают…

– Ты права, – признался я. – Культурное наследие мне как-то по овощу. Даже парниковому. Могу тебя сегодня встретить?

– Сегодня можешь, – ответила она, – но ненадолго. Я обещала приехать к родителям повидаться.

– А где они?

– В Подмосковье.

Я сказал живо:

– Могу отвезти!

Она улыбнулась, покачала головой:

– Нет уж, нет уж. Мой отец не любит, когда приезжают без спроса. Он человек старых правил.

– Жаль, – сказал я. – Хотелось бы повстречаться с твоими родителями.

Она сделала большие глаза, расхохоталась, на щеках выступили ямочки.

– Ты, наверное, единственный на всем белом свете, кто хотел бы увидеть родителей твоей девушки!

Она отключила связь, надо работать, но я остаток рабочего дня ходил и улыбался, как дурак, в ушах все звучат ее слова «твоей девушки». Все-таки хоть и видимся редко, во всяком случае реже, чем мне бы хотелось, она считает себя моей…

Амебы, когда им жрать нечего, собираются в огромный ком, напоминающий виноградную улитку, и передвигаются, уже как улитка, и до сих пор никто не может понять, как достигается такая абсолютная синхронизация движений: образуется ли центр управления или же это нечто вообще небывалое?

Со школьной скамьи навяз пример с гидрой, которую можно растереть в ступке в кашицу, но если оставить ее там, то разобщенные клетки снова соберутся в гидру. Ну, как по команде «Вольно» все разбредаются, а по команде «Становись!» выстраиваются в упорядоченную структуру.

То есть амебы предпочитают жить порознь и, только когда нужда припрет, собираются в Сверхсущество, а вот гидры настолько привыкли жить единым организмом и получать от этого бонусы, что разбегаются только в случае, если их разгоняют силой.

Я постоянно ищу аналогию с человеком, потому что все, что мы делаем, и вообще, что делают все ученые на свете, чем бы ни занимались, это человеку и для человека, так вот мы, люди, – амебы или гидры?

Кириченко по моему указанию все перепроверил и подтвердил, что клетки обмениваются не только медиаторами, но и информационными пакетами. Передача упакованной РНК абсолютно новый вид коммуникации между клетками, однако пока никто даже не приблизился к разгадке, какую функцию выполняют экзосомы, несущие молекулу РНК. Кириченко азартно поклялся, что именно он сообщит изумленному и благодарному человечеству, что, как и зачем.

Урланис фыркнул, он-то знает, что панэмэтцирцэнзенному человечеству на все насрать, кроме чемпионата мира по футболу, но сам над своими жуками просто трясется и надеется первым сообщить о прорыве в изучении темных связей.

Энн не догадывается, на что способен человек, мало-мальски знакомый с современной техникой. При следующей встрече она встретила меня сияющими глазами и немножко удивленной улыбкой.

– А ты знаешь, железнячник, ты моим родителям понравился!

Я сделал вид, что невероятно удивлен, тоже вскинул брови, а еще и развел руками.

– Шутишь?

– Нет, правда! Сама бы никогда не подумала.

– Но… прости, мы же никогда не виделись! Или ты что-то такое сказала?

Она помотала головой:

– Нет, я о тебе вообще стараюсь ничего не говорить, чтобы их не…

– …раздражать?

– Не печалить. Просто мама сильно расстроится. А папа напоминает, что он же хотел второго ребенка, а мама воспротивилась. Дескать, второй был бы удачнее…

Я сказал осторожно:

– Твой отец бывает… слишком строг.

Она поправила:

– Жесток, ты хотел сказать? Да, он не знает меры. Говорит, что это свойство молодости, и гордится такой бескомпромиссностью, как он ее называет. Но ты ему понравился.

– Ума не приложу, – пробормотал я, но сердце радостно застучало.

– Помнишь, – сказала она, – мы вчера заходили в какой-то противный магазин, где ты купил какую-то гадкую железку?

– Ну-ну?

– А мои родители, – сказала она победно, – как раз выходили из супермаркета. Они обратили на тебя внимание, когда ты вышел из машины, обошел ее и открыл передо мной дверь. Дескать, какой воспитанный молодой человек, теперь таких не осталось!.. И как же удивились и обрадовались, когда оттуда выползла я, а ты мне к их восторгу еще и руку подал!..

Я пробормотал:

– Ну, это же естественно…

Она рассмеялась:

– Это только твоя причуда, а больше так никто не делает. Моя мама всю дорогу щебетала, какой ты замечательный.

Я спросил с надеждой:

– А отец?

Она посмотрела на меня хитрыми глазами.

– Не поверишь.

– Что?

– Он долго слушал маму, меня не спрашивал ни о чем, дети всегда врут родителям, а потом обронил, что хорошо бы мне как-нибудь привезти тебя к ним на чай.

Мое сердце подпрыгнуло, расправило крылышки и сделало несколько восторженных кувырков в безоблачной сияющей голубизне.

– В самом деле не верю, – пролезло между моих расползшихся в стороны губ. – Это просто… нет, не верю.

– А придется, – сказала она авторитетно, – в общем, подготовься, вытри слюни, подстригись, оденься поопрятнее, и мы заскочим на эту самую чашку чаю. И даже чаю попьем! Если дадут.

Я сказал торопливо:

– Поедем сейчас?

Она отшатнулась:

– С ума сошел? Не такой уж ты и старомодный, как они решили. Родителей нужно предупреждать хотя бы за неделю.

– Хорошо-хорошо, – сказал я торопливо. – Как скажешь.

– А вот так и скажу, – отрезала она почти сердито. – А еще подстригись, а то, знаешь…

– Сделаю, – сказал я. – Как подстричься?

Она наморщила нос:

– Им все равно, главное – подстрижен, аккуратен, воспитан.

– Все сделаю! Клянусь, чем хочешь.

– Не надо, – сказала она великодушно. – Это в твоих интересах, если в самом деле хочешь пройти через этот ад.

И снова она упорхнула, а я со сладкой тоской смотрел вслед. Как-то получилось, что из девушек у меня были только те веселые и общительные, кто всегда стремится к тусовкам, дискотекам, обожают парней на байках, всегда готовы в кино, кафе, на пляж, на сиюминутный секс, веселую болтовню, пьют пиво и вино, покуривают травку, обожают шутки и приколы. И хотя я вроде бы не в их вкусе, но иногда замечают и меня, но так же легко и просто расстаются, словно ничего и не было, хотя у меня обычно после такого на сердце шрамик, впрочем, легко рассасывающийся.