Страница 16 из 19
Везде тихо, однако сердце колотится бешено, что-то уловило еще раньше, чем это что-то доползло до мозга, мышцы напряглись.
Я сбросил скованность усилием воли, медленно слез, все еще прислушиваясь, взял меч и тихо вышел из кельи.
В коридоре пусто, свечи на стене горят ровно, клиновидные оранжевые огоньки не шелохнутся, здесь сквозняков не бывает, полнейшая тишина…
…мои ноздри дрогнули, по жилам пробежала дрожь, умом еще не понял, но инстинкт подсказал быстро: там кровь! Свежая.
Стены коридора пронеслись навстречу по обе стороны, я выметнулся в прямоугольный зал с колоннами, а там невольно затормозил. Мягко освещенный зал, тишина, и только посредине лежит, подобрав под себя руки, монах, уткнувшись лицом в пол.
Длинный кровавый след тянется за ним через весь зал, изорванная ряса пропитана кровью.
Я торопливо присел перед ним, ухватил за плечи, осторожно переворачивая на спину. На меня взглянуло смертельно бледное лицо молодого монаха, где-то я его уже видел, но не среди заговорщиков.
Правая щека страшно распорота в двух местах, меня передернуло, когда сквозь рану, что побольше, увидел окровавленные коренные зубы.
– Господи, – прошептал он едва слышно, – прими… душу… мою…
– Рано, – ответил я, – еще поживешь…
Мои ладони почти не ощутили холодок, хотя монах уже одной ногой в ладье Харона. Лицо его медленно порозовело, он задышал чаще, всмотрелся с растущим изумлением в мое лицо.
– Брат пала… дин?
– Он самый, – ответил я скромно. – Давай помогу добраться до кельи, а ты расскажи по дороге, что стряслось. Женщин здесь вроде бы нет, из-за чего подрались?
– Драка, – прошептал он. – Какая… вы не… вы совсем не…
Холод прокатился по рукам, вошел в грудь и кольнул в сердце. На миг увидел, как мелькнула вдали по стене темная тень, похожая на огромного безобразного паука.
Монах сказал слабо:
– Нужно… к отцу… Муассаку… Я брат Брегоний…
– Хорошо, – сказал я быстро. – Я помогу добраться. Где он?
– Я смогу, – сказал он все еще слабым голосом. – Но если сможете проводить меня, брат, за счет своего личного времени…
– Не болтай, – прервал я.
Он дышал все еще часто, приходя в себя, но я чувствовал, как силы постепенно возвращаются в еще истощенное, но молодое тело. Когда добрались до двери с большим серебряным крестом на третьем этаже, я уже почти не поддерживал его, а дышал он без хрипов и надсадности.
Я ждал в сторонке, он постучал в дверь трижды. Мне показалось, что стук условный, между вторым и третьим чувствуется нарочитая пауза.
За дверью послышался совсем не сонный голос:
– Брат Брегоний?
– Да, – ответил монах. – Поскорее, отец…
Дверь распахнулась, я увидел крупного человека с густыми черными бровями и такими же черными глазами. Он сразу же впился взглядом в покрытое кровью лицо монаха.
– Брегоний?.. Что с тобой?
Я зашел следом и прикрыл за собой дверь. Брегоний без сил повалился на широкую дубовую лавку, словно путешествие на третий этаж забрало последние силы, и, прислонившись к стене, сказал трепещущим голосом:
– Отец Муассак… на меня что-то напало… Я не успел даже рассмотреть, не то чтобы защититься святым словом или книгой… а исчезло так же быстро… Я думаю, брат паладин спугнул…
Священник повернулся ко мне, я покачал головой.
– Вряд ли. Я не видел, что именно там случилось.
– А что успели?
– Брат Брегоний полз, волоча за собой кишки. Когда я прибежал, он уже был почти без сознания.
Он посмотрел на меня остро.
– Похоже, у вас есть какие-то предположения?
– Вы очень проницательны, отец Муассак, – ответил я. – Весьма. Предположений у меня нет, но есть серьезные подозрения, что с ним произошло…
Отец Муассак спросил резко:
– Выкладывайте все!
– Я трижды, – сказал я, – нет, уже четырежды видел некую темную тень. Носится по Храму… Конечно, вы так уверены в неприступности Храма, что никто мне и не подумал верить, но сейчас-то что?
Брат Брегоний часто дышал и закатывал глаза. Я создал чашу с коньяком и сунул ему в ладонь. Он ощутил по запаху вино, жадно выпил, а потом застыл с вытаращенными глазами, не в силах дохнуть, зато на мертвенно-бледных щеках выступил яркий румянец.
– Да вы лекарь, – проговорил отец Муассак странным голосом.
Я создал еще чашу, но уже с ликером. Отец Муассак осторожно принял из моей руки, но принюхиваться не стал, выпил быстро, не скривился, только ненадолго задержал дыхание.
В коридоре послышались голоса, топот, а внизу под дверью замелькали оранжевые огни факелов.
В дверь, не постучав, просунул голову брат Жильберт с отчаянно расширенными глазами.
– Что, – вскрикнул он, – правда?.. Мы сейчас облаву…
Заметив меня, сделал вид, что не узнал, конспиратор хренов, исчез, я не успел даже спросить, откуда все так быстро узнали. Двери распахнулись шире, темные тени страшно и суматошно заметались по комнате, пугая резкими изломами, когда перескакивали со стены на стену.
Отец Муассак и еще один из священников высокого ранга, судя по рясе с красной окантовкой, склонились над братом Брегонием. Я видел, что врачуют не столько уже подлеченное мною тело, как душу, а бедный монах все еще трясется в ужасе и с трудом выговаривает слова, пытаясь рассказать, что его покалечило и как это случилось.
В коридоре слышится требовательный голос брата Гвальберта, велит усилить охрану жилых помещений, зато брат Смарагд рассылает людей на поиски того, что могло повредить Брегонию, и выяснить, был ли это человек, нежить, демон или что-то новое, против чего еще нет защиты.
Я поднялся с лавки, священники обратили вопрошающие взоры в мою сторону.
– Я буду у себя, – сказал я кротко. – Если понадоблюсь, только позовите. Здесь я пока без надобности.
Через час молодые монахи торопливо прошли по кельям и сообщили всем, что в большом зале для общих молитв сейчас срочно собирается капитул, всем оставить все дела, присутствовать будет также сам аббат.
До этого я так и не вернулся в келью, переходил от одной группки возбужденно переговаривающихся монахов к другой, слушал, иногда что-то вставлял в разговор или, говоря простым языком, подкидывал в огонь дровишек.
Кворума на этом капитуле не требуется, потому если на собрании придут к какому-то решению, то оно станет обязательным вне зависимости, сколько человек явится, но я видел, как из самых глубоких пещер поднимаются монахи, с лицами, обожженными глубинным огнем, и покрытыми мозолями ладонями, которых здесь наверху встретить просто невозможно, так что кворум будет точно.
Один из монахов зажег особую свечу и установил так, чтобы ее видели все собравшиеся. Собрание будет длиться ровно столько, сколько горит свеча, затем прения прекращаются, начинается голосование за различные варианты решения проблемы.
Брат Жак, чувствуя ко мне смутную симпатию, как к человеку такого же роста и, как предполагал, полному желания где-то да подраться, встал со мной рядом и вполголоса комментировал, давая характеристики входящим, как священникам высокого ранга, всяким должностным лицам, а их здесь масса, так и особо заметным монахам.
Я все поглядывал на свечу.
– А если не успеют? – спросил я шепотом.
Он буркнул:
– Тогда завтра на свежую голову снова.
– А продлить сейчас на часок?
Он скривил рожу.
– Считается, что за это время у всех мозги и так свернутся в трубочку. Это точно! Еще не началось, а мои уже сворачиваются.
После того как последние монахи вошли стайкой и встали смиренно и сложив руки на груди, без всяких фанфар медленно появился аббат в сопровождении приора, помощников и советников, на этот раз я лучше рассмотрел его тонзуру из коротких волос сияющего серебра, с жестким, хотя и предельно старым изношенным лицом, словно вырезанным из дерева, сейчас уже изъеденного жуками-короедами и местами трухлявого, и, как мне почудилось, весь неестественно прямой и негнущийся.