Беглянка (сборник)

– С женщинами, – сказал он, – заговаривают чаще, чем с мужчинами. Это проще.

– Да. Верно.

– Женщины считаются более приветливыми.

– Но ему просто хотелось с кем-нибудь перемолвиться словом, – возразила она, незаметно меняя позу. – И это желание было сильнее моего нежелания. Теперь я это понимаю. На мне не написана черствость. На мне не написана жестокость. Но я проявила и то и другое.

Пауза. Джулиет еще раз сдержала хлюпанье и слезы.

Он спросил:

– А прежде вас никогда не тянуло так поступить?

– Тянуло. Но я этого не допускала. Держала себя в рамках. Что на меня нашло… наверное, это из-за его безропотности. А он был одет во все новое – видимо, купил перед поездкой. У него, наверное, была хандра, вот он и решил отправиться в путешествие, побыть на людях, с кем-нибудь подружиться… Может, если бы он хоть выходил на следующей остановке… – продолжила она. – А так он сказал, что едет до Ванкувера, – сколько же мне было его терпеть… День за днем.

– Да.

– Я серьезно.

– Да.

– Ну вот.

– Не повезло, – сказал он с еле заметной улыбкой. – В кои веки набрались смелости кого-то отбрить, так он под поезд бросился.

– А если эта встреча была для него последней соломинкой? – возразила Джулиет с некоторым вызовом. – Такое вполне возможно.

– Думаю, впредь вам следует быть осмотрительней.

Джулиет поглядела на него в упор, вздернув подбородок.

– Хотите сказать, я преувеличиваю. – Тут произошло нечто столь же неожиданное и непрошеное, как ее слезы. У нее задергались губы. В ней поднимался бесстыдный смех. – Пожалуй, я перегибаю палку.

– Немножко, – ответил он.

– По-вашему, я драматизирую?

– Это естественно.

– Но вы считаете, что я ошибаюсь, – сказала она, сдерживая смех. – Вы считаете, что покаяние – это не более чем индульгенция?

– Я считаю… – начал он. – Я считаю, что это – второстепенное. В вашей жизни будут происходить события… скорее всего, в вашей жизни будут происходить события, по сравнению с которыми это покажется второстепенным. Совсем другие события, за которые вы станете себя винить.

– Разве не все так говорят? Тем, кто моложе? Все говорят: «Ох, время пройдет – ты совсем по-другому запоешь. Вот увидишь». Как будто у человека нет права на глубокие переживания. Как будто он к ним не способен.

– То – переживания, – сказал он. – А я имею в виду опыт.

– Но вы, кажется, подразумевали, что раскаяние бессмысленно. Многие так считают. Это правда?

– Лучше вы сами ответьте.

Они долго беседовали на эту тему приглушенными голосами, но так азартно, что проходившие мимо пассажиры бросали на них изумленные, а то и оскорбленные взгляды, как бывает, если люди становятся свидетелями неоправданно отвлеченной, с их точки зрения, дискуссии. Через некоторое время Джулиет поняла, что, отстаивая – причем, как ей казалось, успешно – необходимость публичного и внутреннего раскаяния, она (в данную минуту) от него избавилась. Можно даже сказать, начала получать удовольствие.

Он предложил ей перейти в салон, чтобы посидеть за чашкой кофе. Оказавшись там, Джулиет сразу почувствовала голод, но обеденное время давно миновало. Им подали только сухие крендельки и орешки. Она так на них набросилась, что вдумчивая, даже в чем-то состязательная беседа необратимо сошла на нет. Поэтому они заговорили о себе. Его звали Эрик Портеос, жил он в поселке Уэйл-Бей, к северу от Ванкувера, на западном побережье. Но сейчас он ехал не к себе, а в Реджайну, чтобы навестить каких-то людей, с которыми давно не виделся. Он был рыбаком, занимался ловлей креветок. Она спросила, каковы же его упомянутые познания в медицине, и он ответил:

– Да так, не слишком глубокие. Получил кое-какую подготовку. В лесу, в море что угодно может случиться. С твоими напарниками. Да и с тобой самим.

Он был женат, жену звали Энн.

Восемь лет назад, поведал он, Энн попала в автомобильную катастрофу. Несколько недель пролежала в коме. Потом пришла в себя, но осталась парализованной, не могла самостоятельно ходить и даже принимать пищу. Его, похоже, узнавала, и сиделку тоже (без помощи этой сиделки он бы не управился), но все попытки Энн заговорить, понять, что происходит вокруг, вскоре сошли на нет.

Они с ней были в гостях. Ее туда не тянуло, но он хотел пойти. Через некоторое время что-то ей не понравилось, и она решила отправиться домой пешком, одна.

Ее сбила пьяная компания, мчавшаяся на машине после гулянки. Молокососы.

Счастье, что у них с Энн не было детей. В самом деле счастье.

– Рассказываешь людям, а они считают себя обязанными приговаривать: какой ужас. Какая трагедия. И так далее.

– Можно ли их винить? – спросила Джулия, которая как раз собиралась произнести что-то в этом духе.

Нет, ответил он. Только дело обстояло сложнее. Ощущала ли Энн эту трагедию? Видимо, нет. А он? Человек ко всему привыкает, для него просто началась другая жизнь. Вот так-то.

Для Джулиет приятные знакомства с мужчинами были из области фантазий. Один-два киноактера, дивный тенор – не тот бессердечный мужественный герой – со старой пластинки с записью оперы «Дон Жуан». Генрих Пятый, каким его описал Шекспир и сыграл в известном фильме Лоуренс Оливье[7].

Нелепо, печально, только кому какое дело? В реальной жизни были только унижения и разочарования, которые она старалась поскорее забыть.

Ей случалось подпирать стену на школьных вечерах, возвышаясь над стайкой таких же лишних девчонок, и скучать, но неумело изображать радость на студенческих свиданиях с юношами, которые не слишком ей нравились и сами не питали к ней особых чувств. А в прошлом году ее угораздило поздно вечером отправиться на прогулку в Уиллис-парк с заезжим племянником своего научного руководителя и подвергнуться надругательству (она твердо решила не называть это изнасилованием).

На обратном пути он объяснил, что она не в его вкусе. А она от унижения не смогла ответить (и в тот момент – даже понять), что он тоже не герой ее романа.

У нее никогда не бывало фантазий, связанных с конкретными живыми мужчинами, а уж тем более с преподавателями. Мужчины постарше (в реальной жизни) виделись ей слегка отталкивающими.

Какого же возраста этот человек? Женат по крайней мере восемь лет, плюс еще два-три года, а то и больше. Значит, ему где-то тридцать пять – тридцать шесть. Волосы темные, вьющиеся, с сединой на висках, лоб широкий, обветренный, мощные, чуть сутулые плечи. Ростом примерно с нее. Широко посаженные глаза, темные, внимательные и вместе с тем настороженные. Подбородок округлый, с ямочкой, задиристый.

Она рассказала ему о своей работе, упомянула название школы – «Торранс-Хаус». (На что поспорим – ее называют «Транс»?) Призналась, что она не настоящий педагог, но там готовы были взять любого студента, занимающегося древнегреческим и латинским. За эти языки нынче мало кто берется.

– А вы почему взялись?

– Ну, наверное, чтобы выделиться.

А потом она сказала ему то, что, по своему убеждению, никогда не смогла бы открыть ни одному мужчине, ни одному юноше, чтобы их тотчас же не отпугнуть.

– И еще потому, что я это люблю. Люблю эти науки. Правда.

Ужинали они вместе (выпив по бокалу вина), а потом поднялись в неосвещенный панорамный вагон, где оказались наедине. В этот раз Джулиет не забыла свитер.

– Люди, наверное, думают, что вечером здесь не на что смотреть, – сказал он. – Но взгляните на эти звезды – они видны только в ясную погоду.

Вечер и в самом деле был ясным. В безлунной – пока еще безлунной – темноте плотными гроздьями висели звезды, слабые и одновременно яркие. Как всякий, кто живет и трудится на море, он знал карту звездного неба. Джулиет смогла распознать только Большую Медведицу.

– Это ваша исходная точка, – сказал он. – Отметьте для себя две звезды на боку ковша, против рукоятки. Нашли? Это указки. Смотрите, куда они ведут. Смотрите хорошенько – и увидите Полярную звезду.

7

Имеется в виду фильм «Генрих V» (полное название: «Хроника короля Генриха V и его битвы с французами при Азенкуре»), вышедший на экраны в 1944 г. Главную роль сыграл Лоуренс Оливье (1907–1989), выступивший также постановщиком фильма.