Страница 10 из 47
Рассказала ли княгиня мужу про интерес рязанского князя к дочери, неизвестно. А может, и не до того было, потому что закрутили другие события. Но сама Евдокия не могла забыть внимательный взгляд умных глаз. Тосковало девичье сердечко, вдруг разбуженное мужским вниманием и почувствовавшее мужской зов в неведомую даль. Сестра Маша ходила вокруг нее, как вокруг больной, все оберегала от грубого слова, от ненужного взгляда. Это была их девичья тайна, от которой становилось страшно и сладко одновременно. Обе почувствовали, что совсем скоро приедут к ним сваты, увезут из родимого дома, от пусть и строгой, но родимой матушки.
Поездки в Орду
– Дмитрий, – на людях митрополит Алексий звал его только князем Дмитрием Ивановичем, даже при матери, а наедине просто Дмитрием, все же во внуки годится, если не в правнуки, – пора в Орду собираться.
Молодой князь почему-то подумал, что, услышь это мать, всплеснула бы руками, запричитала, что не пустит, что не поедет… Верно сделал митрополит, что без нее стал говорить. Правда, и самому страшновато в такой путь пускаться. Он знал, что не раз князья возили сыновей в Сарай на показ ханам, иногда даже и сами не ехали, а мальчиков с боярами отправляли. И все же дома оставался отец, хоть какая защита, а он сам как князь ехать должен. А вдруг не понравится тамошнему хану и тот даже ярлык на Московское княжество отберет?!
Нет, об этом лучше не думать. Да и Алексий обещал с ним поехать. Как митрополит не боялся сам далеко в путь пускаться, не только ведь в Орде бывал, но и до Царьграда дважды ездил, по морю бурному, среди совсем чужих людей без большой охраны. И в полон попал, а не испугался, смог выбраться и убежать.
Вот бы ему таким же бесстрашным стать! Однажды Дмитрий спросил Алексия, не боялся ли он. Старик скупо улыбнулся:
– Не испытывают страха только глупцы. Умный человек хотя и боится, но умеет страх побороть. Есть такое слово «надо», сынок. Оно иногда важнее любого страха. Все под богом ходим, ему одному ведомо, кого сберечь, а кого и не стоит. Если страшно, не думай о том, чего боишься.
– А о чем думать?
– О том, что сделать должен. Тогда и страх сам собой пройдет, ему места не останется.
Как княгиня ни причитала, а вот оно – стоят крепко слаженные ладьи у пристани подле крутого берега, готовые отплыть, чтобы унести московского князя и его сопровождающих в неведомую даль, в Орду на показ хану и, если получится, за ярлыком на великое княжение. Самого Дмитрия это великое княжение и не интересует вовсе, но он твердо знает, что так для Руси надо, для Москвы, для всех, а потому едет и будет делать все, что скажут. Кто скажет? Митрополит Алексий да бояре, им виднее.
Мать долго махала платом с берега вслед уплывавшим ладьям. Не одна она, рядом с княгиней Александрой стояла мать княжича Владимира Андреевича княгиня Мария, а дальше по берегу еще множество таких же женщин, что проводили в далекий опасный путь своих мужей и сыновей. Каждая думала: вернется ли, не обидят ли? И у каждой в душе рождалась досада: когда же это проклятье с русского народа Господь снимет? Сколько можно под Ордой жить, всякий год ей дань платить?! Ладно бы только злато да серебро, а то и людские жизни кладутся!
Видно, сильно провинился русский люд пред Господом, много грешен, если одно лихо за другим на него. То моровая язва всех подряд косила, то теперь вот сушь стоит такая, что едва лето началось, а трава как дрова в печи, вот-вот сама по себе полыхнет. Берега у рек открылись на безводье, вместо того чтобы пойменные луга заливать. Про татар как-то и забывалось за другими бедами. Только когда приходилось родных людей к ним отпускать, вспоминали…
А сам молодой князь уже давно забыл о провожавших, едва успевал крутить головой, разглядывая берега. Боярин Федор рассмеялся:
– Князь Дмитрий Иванович, голову открутишь, шея переломится…
Посмеялся по-доброму, не один князь метался от борта к борту, умудренные жизнью мужи, и те глаза таращили на новое. Митрополит тоже усмехнулся:
– Смотри, князь Дмитрий Иванович, это твоя земля, тебе она завещана, тебе защищать, с тебя и спросится.
И снова защемило сердце у Дмитрия, Алексий умеет вовремя подчеркнуть, что он князь, на нем и ответственность. Зазнаться не даст, а к спросу крепкому приучит быстро.
Но сидеть спокойно ни Дмитрий, ни двоюродный брат Владимир не могли, слишком много интересного вокруг. Пока плыли Москвой-рекой да Окой, вокруг были свои родовые земли, потом пошли соседние княжества. Земля Русская и люд тоже, но уже не свое, хотя бояться нечего, разве только разбойников. Но ладьи вели опытные люди, не раз плававшие по этому пути. Они-то как раз и утверждали, что вдоль русских земель можно плыть спокойно, вот от Булгара держаться стоит подальше.
Даже Алексий подивился:
– Это почему? Там всегда торг хороший бывал и русских купцов привечали. На посаде православных много, если в сам город не ходить, так никакой угрозы.
Рослый, крепкий в плечах купец, что был проводником в этот раз, нахмурился:
– Новгородцы похозяйничали… Ушкуйники в прошлом году налетели, как стая голодных псов, Жуковин разграбили, вот булгары и держат зло на русских. В ответ многим городам и весям досталось. Нет на них, татей, управы никакой! Добро бы татар грабили или соседей новгородских, так нет, лезут от своих берегов подальше, безобразничают так, чтобы другие за них отвечали!
И столько досады было в голосе и словах бывалого купца, что Дмитрий поневоле запомнил, что ушкуйники – это зло, тати, которые грабят без разбора, а головами потом русским отвечать.
– А Новгород что, куда же смотрит? – не выдержал княжич Владимир.
– Там вольница, чуть что – разводят руками, сами, мол, ребятушки разбойничать бегали, мы и не ведали…
– Может, и правда не ведали?
– Не-ет… откуда оружие? Купцами новгородскими оплачено. Им выгодно, чтобы в ответ по Волге и Каме плавать кроме них остальные боялись, да чтобы русских купцов по булгарским и татарским городам грабили.
Дмитрий смотрел на митрополита, ждал, что ответит. Но тот лишь головой покачал: не время сейчас с ушкуйниками разбираться, самим бы удержаться. Ничего, и их под свою руку поставим…
Рязань даже со стороны не увидели, княжичам только показали место на крутом берегу, где прежняя стояла. Так пожег ее Батый, так поиздевался над рязанцами, что не стали город возрождать. Новый Переяславль-Рязанский князь Олег подальше поставил на одном из протоков, чтобы с ходу не добраться, и сказывают, стеной обнес, укрепив знатно. Вообще, об Олеге Рязанском, пока плыли мимо, мальчики наслушались много. Все говорившие сошлись в одном: крепок князь, силен, только трудно ему, крайнее княжество, любой, кто снизу идет, Рязань не минет, а значит, руку приложит.
Дмитрий даже в душе порадовался, что не столь близко от Орды сидит. Вроде как Рязанское княжество для Московского заслоном служит.
Мимо Булгара и впрямь плыли быстро и по стрежню, чтоб с берега не достали стрелой. Бог миловал, не тронули булгары московское посольство, до самого Сарая все было спокойно. Княжичи смотрели на высокие крепостные стены, окружавшие Булгар, и недоумевали: как же смогли ушкуйники на своих небольших лодках осилить такую махину?
Им объяснили, что те обманули местных и подошли волоками с другой стороны.
– Значит, город со всех сторон крепить надо вот такими стенами! – блестел глазами Дмитрий. – Вокруг Москвы тоже каменный заслон ставить пора.
– Пора, князь, пора, да только недосуг все. Вот возьмешь великий ярлык, тогда и станешь, – чуть усмехнулся Иван Вельяминов.
Этот из братьев Вельяминов самый большой насмешник, особенно против Дмитрия. При любой возможности намекает на его, князя, неуклюжесть и неловкость. А еще на нелюбовь к книжной премудрости. Дмитрий и сам за собой эти недостатки знает, понимает, что Иван Васильевич прав, а оттого еще больше злится. Ну что делать, если плотным уродился?! Не станешь же голодом себя морить, чтобы вон таким, как брат Володя, тонким быть?