Страница 7 из 11
Люся тем временем неслась к туалету. Ей необходимо было уединиться и выплакать те чувства, которые затопили ее душу. Благодарность к Клебовникову и одновременно жгучий стыд за свой поступок. Конечно, нельзя было позволять ему брать на себя разбитую чашку, но это было так... сладко: сначала испугаться, а потом вдруг совершенно неожиданно оказаться в безопасности. Она никак не могла проглотить комок, застрявший в горле, поэтому спряталась в кабинке, за неимением носового платка оторвала клочок туалетной бумаги и уткнулась в него носом.
Однако поплакать ей не дали. Наружняя дверь открылась, стукнув о стену, и по кафельному полу заклацали шпильки. В редакции практически все женщины ходили на высоких каблуках, и было непонятно, кто вошел. Люся закусила губу, чтобы не всхлипывать. Однако шпильки не двинулись в соседнюю кабинку, они замерли на месте. Почти тут же дверь хлопнула снова, и раздался голос уборщицы Зинаиды:
– Вот ты где, засранка! А ну-ка, дай ее мне сюда!
Говорила она сердито, прямо как Полусветов, и Люся страшно удивилась: кого это уборщица могла назвать таким пошлым словом. Кого-то из редакции? Быть не может.
– Уйди, дура! – раздалось в ответ, и Люся с изумлением узнала голос Ирины Аршанской. – Уйди, или я за себя не отвечаю.
– А вот я возьму и все ему расскажу, – выплюнула Зинаида. – Получишь тогда на орехи.
– Я приказываю тебе отвалить! Приказываю!
– Да хоть обприказывайся!
– Отдай, гадина!
Было ясно, что они что-то отнимают друг у друга, и уступать ни одна, ни вторая не собираются. Послышалась возня, сдавленные ругательства, вскрик – и Люся, позабыв про свои заплаканные глаза, неожиданно для всех, и для себя самой тоже, вывалилась из кабинки. Вероятно, у нее в крови жил какой-то опасный вирус, который заставлял ее – чуть что – бросаться на помощь ближнему.
Аршанская стояла возле умывальника вся красная, с растрепавшимися на висках волосами и раздувала ноздри. Зинаида, острогрудая и мощная, как ледокол, прижималась спиной к стене. В руках она держала изящную бархатную сумочку с логотипом известной фирмы. Эта вещь по определению не могла принадлежать Зинаиде, откровенно презиравшей все миниатюрное. Она постоянно иронизировала над крошечными кофейными чашками в кабинете Белояровой и ворчала, протирая корешки коллекционных книг размером с ладонь. Если уж покупать вещь, так значительную, а не какую-то фигню.
– Простите, – сказала Люся решительно. – Могу я вам помочь?
Она переводила взгляд с одной женщины на другую. Обе не шевелились, глядя на нее одинаково обалдевшими глазами.
– Помочь? – наконец выдавила из себя Аршанская, сдувая со лба взмокшую прядь. – Зачем это? Мы просто немного поспорили. Иди, Зинаида.
– Иду, иду, – проворчала та уже совершенно по-доброму. Словно нянька, которая легко прощает нерадивое чадо. – И эту штуку с собой возьму.
Она потрясла в воздухе сумочкой, потом сунула ее под мышку и вышла. Люся тут же вспомнила слова Клебовникова: «В дамских сумочках находятся ответы на многие вопросы». Правда, у самой Люси в голове не было ни одного достойного вопроса.
Аршанская распустила волосы, пригладила их двумя руками и весьма ловко закрутила в пучок, повернувшись лицом к зеркалу. Так что на Люсю зыркнула не она сама, а ее отражение. Потом Ирина Макаровна похлопала ее по плечу и ушла, покачивая бедрами. Когда она открывала дверь, в туалет ворвались мужские голоса. Люся прислушалась. Это снова были фотограф и арт-директор, застрявшие в коридоре. Судя по всему, они забыли о голубе и нашли другую интересную тему для разговора – женщин.
Люсе не хотелось проходить мимо них с заплаканными глазами. Она побрызгала себе в лицо холодной водой, чтобы охладить покрасневший нос, но не преуспела. Ненадолго застыла у двери, решая – идти или не идти. И услышала, что€ мужчины обсуждают. Вернее, кого. Полину Ландарь, редактора отдела «Путешествия».
– У нее фигура классная, – мечтательно протянул фотограф. – Это огромная редкость. Обычно бабы бывают или радикально толстыми или дохлыми, как недокормленные канарейки. А у этой? Всего в меру, не придерешься. Я хочу куда-нибудь ее пригласить. Начать, так сказать, официальное ухаживание.
– Но ты должен знать, Андрей, – заявил подлый Свиноедов, – раз она немолода и так хорошо выглядит, это означает только одно. Ее тело подверглось серьезному воздействию извне.
– Какому это? – ревниво спросил тот.
– Его мяли свирепые массажисты и резали пластические хирурги. Ну, если не резали, то обкалывали ботоксом. Отсасывали лишний жир с бедер. И что-нибудь наверняка засунули в бюст – я случайно задел его локтем, он твердый, как хрящ.
– Меня сейчас вырвет, – сказал Милованов. – Тебе не нужны два билета на мюзикл? А то у меня лишние... образовались.
Люся решила, что стыдно стесняться таких идиотов, как эти двое, и гордо вышла из туалета. Вернее, это ей показалось, что гордо. На самом деле выглядела она совершенно убитой. Свиноедов мгновенно это усек и громко спросил:
– Люся, что у вас случилось?
– Чулок поехал, – бросила она, прибавляя шаг.
– Но вы ужасно расстроены!
– Для меня это страшная неприятность, – не оборачиваясь, ответила она. – У меня зарплата маленькая.
Позади нее повисла трагическая тишина. Люся решила, что ответила удачно. На самом деле, у нее редко так получалось. Чаще всего она не умела найти с ходу нужную фразу – чтобы от нее отвязались. Начинала лепетать и выглядела глупо.
Ковровая дорожка лежала посреди коридора, как линейка, четко знающая, где всему начало и где конец. Люся шагала по ней, жалея, что в жизни нет таких же понятных ориентиров и каждый поступок заносит тебя то на одну сторону, то на другую, а то и вовсе выкидывает на обочину.
Клебовников сидел в ее собственном рабочем кресле и разговаривал по мобильному телефону. Одновременно он рисовал на каком-то документе кривые ромашки – одну за другой. Десятки ромашек, заполонивших белые поля на странице. Увидев Люсю, он во второй раз за день подмигнул ей и быстро свернул разговор.
– Ну, чего вы расстроились? – спросил он вполне человеческим тоном. – Вместо того чтобы обрадоваться...
– Я обрадовалась, Николай Борисович. Я вам ужасно благодарна, но вы не должны были...
– Да нет, вы ошибаетесь. Мужчины иногда кое-что должны. Прекратите самобичевание и принимайтесь за работу. Алла Антоновна оставила вам целую кипу писем. – Он встал, уступая ей место. – Кстати, вы завтра идете на вечеринку, которую устраивают спонсоры? Вот конверт с вашим приглашением. Приглашение на два лица.
Тут Клебовников снова проявил чудеса героизма и успел предвосхитить Люсину панику.
– Но если вы придете одна, это не страшно. Там многие будут в единственном лице. Я, например, тоже без пары. И наш арт-директор, и Милованов, да было бы вам известно. Наденьте завтра что-нибудь нарядное... Ну, бусы какие-нибудь или брошку, и вечером отправимся. Если хотите, я вас на машине подвезу. У вас ведь нет машины?
Машины у Люси не было, и она молча помотала головой. Клебовников был слишком добрым, и ее глаза снова сверкнули влажной благодарностью.
– Еще раз спасибо... С чашкой вышло так глупо...
– Пусть это будет самой большой неприятностью в нашем коллективе, – ответил Клебовников искренне.
Перед тем как выйти из приемной, он незаметно посмотрел в окно. Тип в сером полушубке, замотанный шарфом по самый нос, по-прежнему отирался возле киоска, под самым фонарем. С такого расстояния Клебовников не мог видеть его глаз, но был уверен, что они неприятные. Выходить на улицу не хотелось. Там было холодно, и валил снег, притупляя темноту и скрадывая звуки. Окно висело на стене, как черный лист, на котором кто-то густо и неразборчиво писал белыми чернилами. Клебовников с трудом перевел дух. Рабочий день заканчивается. К сожалению. Вполне возможно, что как только он шагнет за порог, тусклая пуля с крошечным отблеском на острие рванет ему навстречу.