Час ноль

— Они хотят взорвать мост, — сказал мельник. — Вы должны с ними поговорить.

Ефрейтор пошел в кухню, однако вместо того, чтобы говорить с эсэсовцами, прошел дальше в свою комнату. Мельник, которому было уже за шестьдесят, вместе с женой проследовал за ним. Круг уселся. Через окно своей каморки он смотрел на железнодорожный мост, который начинался сразу за домом.

— Тогда дом тоже взлетит на воздух, — сказала жена мельника.

— Путь на Зиммерн уже перекрыт, на Трир тоже, — добавил мельник. — Если они еще и мост взорвут, деревня будет отрезана.

— Вы должны поговорить с шарфюрером, — сказала жена мельника.

— Я видел этого человека, — ответил ефрейтор. — Это бесполезно.

— И все же, — настаивала жена мельника.

— Я попытаюсь, — согласился ефрейтор.

Под вечер он вошел в кухню. Четверо как раз ужинали: шарфюрер, какой-то жилистый вертлявый тип и другой, который то и дело смеялся и явно не отличался умом, а еще мальчишка. Вид у него был измотанный. Он смотрел только в тарелку.

Должно быть, и я когда-то так выглядел, подумал ефрейтор Круг. Это же я.

Когда он заговорил с шарфюрером о взрыве, тот только рассмеялся и отмахнулся. Это вообще не его дело. Ефрейтор ушел в свою комнату.

Альбин Круг до сих пор не мог объяснить, как он попал на эту мельницу. Потому что не мог объяснить, как он оказался в том поезде, который с четырехчасовым опозданием ясной морозной ночью в январе сорок пятого отошел от трирского перрона. Как бы то ни было, именно в этом поезде обнаружил его Йоханнес Брюкер, мельник, застал его в нетопленом, освещенном только слабым лунным светом купе, когда брал в Трире этот поезд приступом, держа в руках два небольших, но, очевидно, весьма увесистых пакета. Выяснилось, что ефрейтор ехал из Кёльна, десять минут он постоял в Эренфельде перед горой развалин, под которой, как заверило его несколько прохожих, лежали его родители. Потом снова вернулся на Главный вокзал и сел в первый же отходящий поезд. Прошло довольно много времени, прежде чем Йоханнес Брюкер сумел выжать из него хоть эту скупую информацию, а когда наконец через четыре часа (на два часа позже обычного) поезд прибыл в деревню, Брюкер прихватил вместе со своими двумя увесистыми пакетами еще и ефрейтора — тот впал в беспамятство и бредил, — погрузив все на повозку, с которой жена встречала его на вокзале. Брюкеру удалось достать в Золингене запасные части для своей мельницы.

Дома они уложили ефрейтора в постель, а на следующее утро вызвали доктора Вайдена. Мельница была расположена в стороне от деревни, в глубокой и узкой долине, поросшей лесом. В Арденнах провалилось последнее германское наступление. Третья армия генерала Паттона готовилась прорваться к Мозелю.

Почти весь январь ефрейтор проспал. Жар постепенно спадал, и в начале февраля он уже делал первые попытки вставать. В хорошие дни в вечерние часы он карабкался на костылях по лесной тропинке, от мельницы вверх, туда, где с высоты открывалась ему на западе узкая долина, а на востоке — длинный и невысокий горный кряж, за которым можно было различить несколько домов деревни и шпиль церковной колокольни. Он наблюдал за американскими истребителями-бомбардировщиками, видел, как они кружили над деревней, пикировали, снова набирали высоту и снова пикировали. Позднее ему удавалось подниматься еще выше, до сосен, росших по склону над долиной, отсюда он просматривал все пространство между обоими тянущимися с северо-запада на юго-восток горными кряжами, поросшими темным лесом. Холмистая долина между ними была белой от снега. Неделями один и тот же безыскусный пейзаж. И вдруг, как открытие, серебристая, поросшая мхом дубовая кора, трепещущий на ветру сухой листок, а то следы разных птиц на снегу, светящиеся по краям голубоватым светом.

В облачные дни, когда для штурмовиков была плохая видимость, он отправлялся вместе с мельником на повозке в деревню к врачу. Мокрый, раскисший снег, развалины, дохлые животные со вздутыми животами, колонны оборванных и голодных, насильственно угнанных рабочих. Школу переоборудовали в перевязочный пункт.

Поговорив с шарфюрером, ефрейтор Круг ушел в свою комнату. Мельник и его жена бросились за ним.

— Они легли спать, — сказала жена мельника.

— Они сделают это рано утром, — сказал ефрейтор. — Мы ведь услышим, как они встанут. И если он сделает все по правилам, с домом ничего не случится. Лучше всего раскрыть окна. Это единственное, что мы можем предпринять.

Мельник и его жена решили всю ночь не смыкать глаз. Ефрейтор лег спать. На рассвете его разбудила жена мельника. Те четверо исчезли. Мельник с женой и ефрейтор позавтракали на кухне. Потом подождали.

— Вот, — сказал ефрейтор.

В зарослях кустарника над мельницей началось какое-то движение. Солдаты в оливково-коричневой форме спускались вниз по склону. Ефрейтор ушел в свою комнату. Он размотал бинты. Полагаться только на документы и на свой плохой английский он не хотел. Они носом должны почуять, что с ним.

Это и в самом деле оправдало себя. Даже слово demobilized[32] удачно пришло ему на ум. Было слышно, как во дворе причитал мельник:

— Мост. Мост. Бум. Бум.

Постепенно все стихло. Жена мельника закрыла окна.

— Они перерезали шпур, — крикнула она через окно в кухню. В этот миг все и случилось. Мост взлетел на воздух. А потом еще мост чуть подальше, в долине. Но дом стоял, хотя почти все стекла были выбиты и половину крыши снесло.

Стоя во дворе, они разглядывали, что осталось от моста. Обломки уже начали запруживать воду в речке. Тут по лесной тропинке к ним поднялся, ухмыляясь, шарфюрер. Он прошел мимо них, вошел в сарай, вывел оттуда велосипед, вскочил на него и уехал.

И тогда Альбин Круг расхохотался. Ведь на руле шарфюрерова велосипеда висел окорок. Альбин Круг буквально корчился от смеха. Этот окорок на руле показался ему вдруг невыносимо смешным.

— Вы немедленно оставите мой дом, — заявил мельник, у которого от обиды дрожали щеки, и это тоже показалось Альбину Кругу, бывшему студенту теологии, достаточно смешным.

Так что, когда часа два спустя мельник отправился с первым возом муки в деревню, на мешках, держа рядом рюкзак и костыли, сидел бывший студент теологии Круг. Было по-летнему тепло, первый по-настоящему солнечный день за долгое время.

Кстати, свой отказ вступить в любые переговоры о судьбе моста шарфюрер аргументировал следующим образом: в Восточной Пруссии, откуда сам он был родом, уже стояли русские. Потому здесь тоже не должно ничего сохраниться. Такова логика. И речь теперь может идти только о том, чтобы погибнуть с достоинством.

Они молча уставились на огонь. Потом Фредди сказал, что уже поздно и ему пора домой. Он ушел, не спросив разрешения. Вскоре после него точно так же ушел Герман. Улли и Георг загасили костер, потом и они отправились по домам.

Не так-то просто было им собраться. Поначалу они избегали друг друга, но и это было совсем не просто. Когда Улли увидел Фредди в первый раз, он охотней всего повернул бы назад. Он знал, что Фредди выписали из больницы, но, когда увидел его с другими ребятами возле «Почтового двора», почувствовал вдруг, как у него подгибаются колени. Однако повернуть назад было уже невозможно.

— Привет, Фредди.

Подбородок у Фредди задрожал.

— Убирайся! — пробормотал он.

Никто не посмел шевельнуться. Рядом с Улли стоял Освальд, его одиннадцатилетний брат. Но, вместо того чтобы набить рожу этому недотепе, чего, естественно, ожидал Освальд от старшего брата, Улли сделал что-то, чего Освальд совсем уж не понял.

— Мне надо поговорить с тобой, Фредди, — сказал Улли.

— Убирайся, — повторил Фредди.

И Улли ушел. Освальд не поверил своим глазам. Его брат проглотил такое.

— Трус, — бросил Освальд.

Но Улли продолжал идти, словно ничего не слыша.

— Заячья душонка! — крикнул Освальд. Слезы потекли по его щекам. Он нагнулся, поискал камень.

32

Демобилизован (англ.).