Час ноль

С первых же строк автор вводит нас в остроконфликтную ситуацию. Американские войска вошли на запад Германии, заняли и ту деревню, о которой пойдет в дальнейшем речь, а в соседнем лесу еще осталась группа юных гитлеровцев, вервольфов, — в последние дни войны они держали в страхе своих же сограждан, а теперь не хотят выходить из укрытия… По после динамичного начала темп повествования замедляется. Перед читателем встают все новые лица, иногда они очерчены лишь очень бегло, эскизно; рассказ о событиях первых послевоенных дней перебивается эпизодами прошлого, которые неожиданно, наплывами, вторгаются в повествование; живая речь автора подчас сменяется строгим стилем публицистических вставок, документов, исторических экскурсов. Картина жизни одной деревни перерастает в панораму — писатель хочет передать через биографии действующих лиц закономерности германской истории, иногда недавнего, а иногда и более давнего времени. Богатство материала тут в самом деле впечатляющее. Однако принцип панорамности, которого придерживается писатель, оборачивается и неизбежными потерями. Мозаичность повествования, частые переходы от одного времени к другому, от одного персонажа к другому — все это иной раз затрудняет читательское восприятие. Не все лица, не все эпизоды оказываются эстетически значимыми, не всегда улавливается в них строгая художественная необходимость. Но при всем том Герду Фуксу удалось сказать свое слово о послевоенных днях, показать связь между судьбами отдельных персонажей и судьбой страны в целом.

На первых страницах появляется энергичная седая женщина, зажиточная крестьянка Леа Грунд. Когда-то ее муж был бургомистром деревни, не угодил гитлеровцам и погиб в концлагере. Теперь американские власти назначают бургомистром вдову погибшего, и она с готовностью берется за дело. Лишь постепенно выявляется ее подлинная политическая позиция. Ненависть к гитлеровцам у нее вполне искренняя: эта ненависть уходит корнями в то далекое прошлое, когда католики прирейнских земель сопротивлялись антиклерикальным мероприятиям прусских властей. Леа Грунд преданно хранит память о своем дяде, видном церковном деятеле, противнике Бисмарка; несколько затянутое авторское отступление, экскурс о религиозно-политических распрях в Германии XIX века, в конечном счете оказывается нелишним, помогает увидеть истоки «партии центра», предшественницы нынешней, весьма влиятельной в ФРГ партии ХДС/ХСС. Бургомистр Леа Грунд — пусть она и вдова человека, замученного гитлеровцами, — ни в коей мере не расположена к каким бы то ни было общественным преобразованиям, напротив, именно она представляет в ансамбле персонажей романа те политические силы, которые хотят сохранить и укрепить в послевоенной Западной Германии власть крупных собственников.

Еще менее расположен к социальным переменам американский лейтенант Уорберг, становящийся после краха третьей империи военным комендантом деревни. Свою задачу он — как и посоветовал ему его начальник, полковник, — сводит к тому, чтобы дать немцам возможность «самим разгребать свою грязь». Заместителем бургомистра он назначает рабочего Кранца: пусть этот коммунист возьмет на себя самую неблагодарную черновую работу — до поры до времени… Вообще же Уорберг, как и его подчиненные, глубоко равнодушен к судьбе побежденного народа. Американские солдаты спекулируют, развлекаются, заводят себе немок-любовниц, которым можно платить сигаретами и консервами, выменивают у местного населения нацистские «сувениры»: будет чем похвастать дома. А лейтенант охотно общается в свободное время с местными «именитыми лицами», в сущности от души их презирая, ведь все они то и дело что-нибудь выпрашивают для себя, вот разве только учитель Хаупт держится более или менее независимо, но и он на прямо поставленный вопрос о его отношении к фашизму ничего толком ответить не может.

В середине действия романа — наплывом, через воспоминания Уорберга, фамилия которого по-немецки звучит «Варбург», — выясняется и его предыстория. Еще в 1933 году его родители сменили особняк в Гамбурге на квартиру в Бруклине. (Известно, что правительство США очень неохотно впускало в пределы страны эмигрантов из гитлеровской Германии, но лица, располагающие капиталом, получали и въездные визы, и американское гражданство.) Подросток, которого в немецкой школе дразнили из-за его еврейской внешности, попал в американскую школу, где его снова стали дразнить, на этот раз за то, что он немец. Но за годы, прошедшие с тех пор, Уорберг проникся безразличием к своей бывшей родине и при первой возможности возвращается в Штаты. Искоренение фашизма на немецкой земле — не его забота.

А происходит ли искоренение фашизма, а возможно ли оно вообще в социально-политических условиях ФРГ? Герд Фукс отвечает на этот вопрос логикой действия своего романа, отвечает честно, не облегчая и не упрощая своей задачи. Да, конечно, нацистское государство разгромлено, его главари исчезли с лица земли. Но многие из тех, кто процветали и наживались при фашизме, продолжают процветать и наживаться — на новый лад, в новых условиях. Мотив живучести фашизма, разработанный в лучших книгах писателей-реалистов ФРГ, проходит и через роман Герда Фукса, обретает в нем новую конкретность. Гитлер ушел — гитлеровцы остаются: так обстоит дело во всей стране, так обстоит дело и в той деревне, о которой рассказано в романе «Час ноль». Влиятельные люди деревни, те, кто главенствовал в ней в годы третьего рейха, присмиревшие было на первых порах после окончания войны, довольно быстро опять выходят на поверхность, восстанавливают свое прежнее привилегированное положение. Изменились лозунги, изменились формы господства, но основы прежней социальной структуры остались незыблемыми.

Разгром гитлеровского рейха на первых порах дает повод передовым трудящимся надеяться на торжество социальной справедливости, пусть частичное, пусть на отдельных участках. Слесарь Кранц, назначенный заместителем бургомистра, принимает свое назначение всерьез, берется за трудное дело: он организует на развалинах мебельной фабрики Цандера мастерскую на кооперативных началах. Деревенские бедняки получают работу и заработок, а беженцы, переселенцы, остро нуждающиеся в простейшей мебели, могут удовлетворить свои нужды. Довольны и работники мастерской, довольны и те, кто приобретает их продукцию. Непрочность этой ситуации раскрывается с помощью наглядной психологической детали. «Время от времени в одном из окоп цеха появлялось лицо Цандера. Средь шума машин нельзя было разобрать, что он кричит. Они видели лишь искаженное злобой лицо, иногда он грозил им кулаком. В ответ они смеялись и подмигивали ему. Однако начиная с июня смеялся уже Цандер. В Штутгарте выступил с речью американский государственный секретарь Бирнс. С тех пор Фриц Цандер смеялся, глядя на них в окно». Проходит еще немного времени — и бывший фабрикант с благословения американских оккупационных властей снова берет в свои руки и помещение, и станки, набирает и увольняет рабочих по собственному усмотрению. А Кранц, забаллотированный на выборах в местные органы самоуправления, вынужден уехать из деревни.

Фабрикант Цандер как бы воспроизводит в малых масштабах судьбу и образ действий тех промышленных магнатов, которые на протяжении долгих лет финансировали Гитлера, воздерживаясь от прямого участия в его политических авантюрах. В годы фашистского господства Цандер был «меценатом» нацистов, не вступал в их партию, но поддерживал щедрыми пожертвованиями гитлеровских штурмовиков и держал всю округу в своих руках. А в послевоенные годы его постепенно оттесняет его сын Олаф, быстро забывший, что еще совсем недавно он был одним из активных деятелей местного отделения гитлерюгенда. Теперь он один из руководителей недавно созданной в деревне организации ХДС и, не краснея, уверяет, что всегда, мол, ненавидел нацизм. Олаф более образован, чем отец, нахватался экономических познаний и управляет предприятием более гибко и ловко, чем Цандер-старший. Так романист демонстрирует на конкретном примере характер перемен в Западной Германии первых послевоенных лет и пределы этих перемен. Изменилась политическая фразеология, методы управления. Но отношения эксплуататоров и эксплуатируемых остались, в сущности, теми же.