Страница 47 из 80
О красоте Эйде твердили с детства. Но не будь она "смазливой" - с ней не случилось бы ничего. Насилия. Похищения Мирабеллы. Последнего плена и купели с розами...
Или судьбу не обмануть? Ревинтерам было плевать, как жертва выглядит.
Так что глупо врать себе - тем более, сейчас. Будь Эйда невзрачной - с такой покорностью судьбе ее ждал бы монастырь. Дело ведь не во внешности, а в характере.
Разве что Ревинтеры не явились бы совсем.
И тогда - только монастырь. И Мирабелла бы не родилась.
А если б враги явились - повторилось бы всё то же. Только Роджер Ревинтер смотрел бы на жертву еще и с отвращением. Ничья красота не влияет на чужую алчность. Только на любовь, но Эйду Таррент не любил никто и никогда.
- А мягкие какие... - нимфа в златотканой тунике в последний раз коснулась их гребнем.
Какая разница, красива ли жертва? Кровь на алтаре у всех одинакова.
Холеные руки, скользящие движения. Случайно или нет задевают порой ребра? Колотится ли сердце Эйды громче военных литавров, или это ей только кажется? Если служительницы что-то заподозрят - свяжут. А то и силой зельем опоят.
Заподозрили или нет?
Разумно переодеть ее самим. Даже если бы Эйде удалось спрятать тот серебряный, легко гнущийся фруктовый ножик, коим курицу не зарезать... Или осколок чего-нибудь. Не для того ли ее и облачали дважды?
Золоченые сандалии - как у принцессы с затонувшего Анталиса. Отродясь не носила такую обувь. Довелось!
- Идем, Эйда.
Раскрывается с легким скрипом дверь. Впереди - знакомый коридор. С наверняка незнакомым поворотом.
Сколько шагов от камеры до эшафота? Ирия и Иден два года назад отмерили почти до ворот Ауэнта. Сестренкам было четырнадцать и одиннадцать лет. Почти двенадцать. А старшая сестра, за трусость удостоившаяся отсрочки, тряслась и молилась в особняке Ревинтеров. В спальне того, кто привез ее в Лютену на казнь родных.
Полутемный коридор, свечи в руках жриц, факелы у стен. Шаги - почти бесшумны. Сандалии - не сапоги и даже не туфли. Они тут все в сандалиях - и жертва, и конвой.
"Чудесные волосы". В одной сказке, которую Эйда вряд ли сможет рассказать Мирабелле, запертая в башне принцесса спускала в окно свои длиннющие косы. И по ним взбирался принц - ее спаситель. Ну и больно же ей, наверное, было!
Эйда свои растила с детства. Но они и до колен не достают. И уж ее-то ни один принц спасать не явится. Во-первых - нормальные рыцари давно вымерли. А во-вторых - приходят на помощь они невинным девам, а не падшим грешницам.
В сказках злодеи всего лишь требуют от пленниц замужества и запирают в башнях. Какие, однако, вежливые и куртуазные. Тоже рыцари, наверное...
Угадала - вот он, новый поворот. И лестница - вниз...
Ваш праздник - в подземелье, златые девы? В еще более глухом, чем это?
Спас бы какой-нибудь рыцарь Мирабеллу! Она-то точно невинна.
Стоп!
А с чего они вообще приносят в жертву мать незаконнорожденного ребенка? Во всех романах еретические секты режут на алтарях девственниц и детей.
Вот и выговорилось... Теперь только бы не задохнуться - от окончательно осознанного ужаса.
Зачем дурманить рассудок жертвы? Чтобы не закричала? Вряд ли - милосердие не в их привычках. А вот мать нужно опоить вдосталь - чтобы смогла убить собственное дитя!
2
В первый миг она решила, что Октавиан ее предал. Поняла, что ошиблась, - лишь увидев неподдельные ужас и отчаяние на его лице.
Серый камень. Просто - ровная плита. Такая же, как другие - поодаль. Вон, смутно сереют среди мрачных деревьев.
Разве что мхом поросла чуть меньше. Или это - обман зрения?
Садануть бы по камню кулаком! Просто чтобы выплеснуть ярость. Так ведь оставленных в лесочке лошадей спугнешь. Кони - умницы. Во всяком случае - куда умнее бестолковых хозяев. Но и они с тряпками на мордах могут испугаться. Ржать не получится, но копыта-то у них есть.
- Ты точно ничего не перепутал?! Октавиан, думай быстрее - это важно! - Элгэ сдерживалась из последних сил. Злость рвется выплеснуться хоть куда-нибудь. В том числе - и на перепутавшего направление товарища. - Эти развалины были?
- Луны тогда не было! - Октавиан тоже вот-вот сорвется. - Но тропу я запомнил хорошо! И ту сломанную березу, а рядом - малинник...
- Малинник... - девушка устало осела вдоль умеренно-мшистой древней плиты.
Что это руины какого-то доисторического города - и без Октавиана ясно.
Вот это валуны - причем сплошные! Как их предки поднимали - Темный со змеями знают!
И что теперь делать?!
- Давай обойдем по кругу...
- Обходили только что. Так, ладно... - Элгэ стиснула виски руками.
Можно сколько угодно беситься, что время уходит. И каждым нервом ощущать, как оно исчезает действительно! Безвозвратно. А еще можно даже поорать - на развлечение ночным птицам. И ногами потопать. Но от этого Диего не отыщется и сам по себе не спасется. Так что - спокойно, Элгэ, думай. Не дергайся! Поспешишь - ворон насмешишь. И ворогов.
Стоп. Что только что... Вороны. Нет, не совсем. Ночные птицы! Ты - умница, Элгэ. И дура - раз догадалась только сейчас.
- Октавиан, птицы! Не поют. И не пели, когда мы пришли. Не шумели, не свистели, не ухали! Здесь недавно были люди. Вход где-то рядом - у нас под носом. Ты не ошибся. Ты просто...
- Перепутал плиту! - хором сообразили они.
- Ты видел только одну каменную глыбу. Потому что на небе не было луны. И это - не та. Идем! Ты - направо, я - налево.
Элгэ приходилось читать о древних городах - по неизвестной причине оставленных людьми еще до Воплощения Творца. Те это развалины или вдвое моложе - уже не узнать.
И остается надеяться, что предки строили поселения много меньше современных. Иначе несчастным потомкам просто не отыскать в ночном лесу все древние замшелые плиты...
3
Эйда прошла ровно двадцать восемь ступеней.
- Падай...
Девушка едва не завертела головой - увидеть того, кто так громко орет. В самое ухо! Но умное тело опять успело раньше. Уже оседая на серый, прохладный камень, Эйда осознала: кричали не вслух!
- Ну наконец-то!.. - еле различимый шепот внезапно оборвался. Шепот того, кого не видно с закрытыми глазами. Зато слышно без помощи ушей.
Эйда, увы, не героиня легендарной баллады. У нее нет многоярдовых кос, и смотреть сквозь ресницы она не умеет. А учиться здесь - под пристальными взглядами врагов - слишком поздно и опасно!
Единственная хитрость, на которую ее хватило, - прижать при падении руки к груди. Будто хватаясь за сердце. Может, хоть это помешает им понять, как дико для обморочной оно колотится?
- Носилки! - это уже не шепот, а негромкий приказ. Совершенно другим голосом.
Одна из жриц оказалась старшей. А Эйда так и не догадалась, которая.
Две пары не по-девичьи крепких рук цепко подхватили пленницу - ей и с одной из этих дев не справиться. Прохладный камень стены прильнул к спине и плечам. Может, хоть свешенная на грудь голова скроет дрожь век?
Мучительно, невыносимо хочется открыть глаза! Хоть чуть-чуть...
Нельзя. Рано. Да и что здесь увидишь? Кроме лживо улыбающихся или уже стерших улыбки лиц? А еще - серых ступеней и бледно-лунных факелов?
Кажется, отряхивают платье. Точно.
Надо было нести с самого начала - вот и не пришлось бы... Ступени казались чистыми, но белое везде грязь найдет. Так говорила мать. А еще - что дочери лорда не должны выглядеть замарашками. И потому одевала в белое только Эйду. Ирия карабкалась на деревья и бегала взапуски с Леоном. А Иден всегда была слишком неловкой.
Впрочем, Ири предпочитала мальчишескую одежду. А Иден никогда не шли светлые тона.
Поднимают. Только бы не дрогнуть и не моргнуть!
Все-таки носилки. Теплое прикосновение дерева к спине.