Страница 36 из 80
- Так... - сквозь смех-хохот-истерику выкрикнула она. Вполголоса, страшно, с диким надрывом. - Так это ты меня к казни готовил?! А то вдруг... законы поменяются? Твой папаша с шайкой решат, что квиринские - лучше...
- Эйда...
Встряхнуть ее? Влепить пощечину? А смысл? И то, и другое уже делал раньше. Хоть раз помогло?
Неуклюже попытался обнять - дернулась, как от гремучей змеи. И так теперь и будет. Всегда.
Роджер беспомощно отступил назад, бессильно опустив руки.
Каждый пятый сюжет модных романистов - красавица влюбляется в насильника. Вот только то ли там герои - загадочные писаные красавцы, в отличие от Роджера, на котором природа, вылепив Бертольда Ревинтера, решила сделать передышку во всех смыслах, то ли девицы в романах какие-то другие.
А сам Роджер еще раньше знал, что у него ни змеи бы не вышло. Сбежать ему хотелось от Эйды. Навсегда. И забыть обо всём, и чтобы она забыла. Чтобы ничего этого не было. И больше никогда и ни за что не смотреть ей в глаза!
Она успокоилась сама - резко и сразу. Прекратила вздрагивать и рыдать. Только уголки губ еще чуть кривятся.
- Убей меня вместе с остальными. Я ведь всё равно жить не буду, - тихо и отрешенно проронила Эйда. - И чтобы родить вам ребенка - тоже не буду. Так убейте сразу.
Роджер промолчал. Взять пистолет и застрелиться? И тогда... тогда обезумеет всегда спокойный и выдержанный отец. Когда мачеха упала с коня, Бертольд Ревинтер приказал сломать несчастной лошади сначала все четыре ноги, потом - шею. Хотя по справедливости ломать нужно было любому из братцев. Или обоим.
Что сделает отец теперь? Убьет Эйду? Швырнет ее "быдлу"?
Застрелить сначала ее, потом - себя? И отец вместо Эйды отдаст своим ублюдкам Иден? Раз уж именно эту из злополучных сестер Таррент упоминал перед смертью кретин-сыночек.
В голове плывет, перед глазами - хоровод взбесившихся огней. Болотных.
- Скажи мне, Ревинтер: а если бы я уже умерла? Если бы мы с Ирией утонули - как хотел Анри Тенмар? Или она убила бы меня? Как тогда вы с папашей получили бы Лиар? С помощью Иден? - Эйда вновь рассмеялась, но уже - сухо, едко. Ядовито.
Яд Карлотты, ярость Ирии - всё это было и в Эйде. Просто спало.
- Она, конечно, никого еще не родит. Но ведь обесчестить ее - уже достаточно, не так ли?
Небо обрушилось, придавило...
- Считай меня кем хочешь, но я бы никогда...
- Не верю. А если даже и нет, - она усмехнулась, - тогда - твой отец. А ты бы молчал и напивался. Как молчишь сейчас - когда ваши солдаты до смерти насилуют лиарских женщин. Они еще и спорят при этом - "под кем", да? Пари заключают на...
- Эйда, ты...
Напиться!
Не поможет.
- Да, я выходила сегодня... в лагерь. Сейчас. Пока тебя не было. - Больше нет ярости и огня. Только тихий, безучастный пепел. - Меня сопровождали твои псы. Удерживать не стали. Но и не заступились ни за кого.
Молчание. Тяжелое, горькое, невозможное. Единственно возможное.
- Убей меня. Если ты сможешь жить после всего этого, то я - нет.
2
Площадь перед тюрьмой. Плаха под алым сукном, палач с топором наперевес. Сегодня здесь умрут родственники Эйды. Тихой, безучастной Эйды. Она вновь замолчала после той, единственной вспышки. Ни слова не возразила даже против того, чтобы остаться сегодня дома... точнее - в особняке Ревинтеров. Впрочем, кому охота смотреть, как убивают родных?
Роджер и сам предпочел бы здесь не появляться. Это отец жаждет в полной мере насладиться победой, а сыну она будет до конца его дней в кошмарах сниться. Но выбора нет. Парадный мундир - и извольте присутствовать на действе. От начала и до конца.
Бертольд Ревинтер - рядом. На белом коне. И штатское идет министру финансов куда больше, чем пресловутый мундир - его сыну.
Замерла площадь. Тишина. Молчат аристократы, палач у алой плахи, золотодоспешная стража. Со скрипом отворяются тяжелые тюремные ворота...
На самом деле всё наверняка не так. Где-нибудь на том конце площади пересмеиваются простолюдины. Кто-то чавкает, шумно и со вкусом жует пироги с потрохами. Или хлеб с солью. Горожане заигрывают с горожанками. Лают собаки, мяукают кошки. Каркает воронье - куда ж без него?
Просто Роджер ничего этого не слышит. Может, потому приближение одного из отцовских людей заметил даже раньше, чем сам отец?
- Что случилось? - послушный сын едва дождался ухода гонца. Сердце бешено застучало сумасшедшей, невозможной надеждой.
Вот сейчас... Сейчас произойдет что-то, что предотвратит казнь невинных людей! Пожалуйста...
- Плохо, - хмуро ответил Бертольд Ревинтер. И Роджеру вмиг стало ощутимо легче. "Плохо" - это значит "хорошо". - Тенмар жив. Анри Тенмар.
А вот это - и плохо, и хорошо сразу. Скверно, потому что если жив Анри Тенмар - не жить Роджеру Ревинтеру. Хорошо, потому что то убийство - слишком подлое. Хоть его, оказывается, не было!
- Точно известно?
Они с отцом - конь о конь. Хоть картину пиши о трогательно любящих друг друга родственниках!
- Его видели в лагере Всеслава! - сквозь зубы процедил министр.
Роджер несколько удивленно взглянул на почти всесильного родителя. На глазах младшего сына отец за почти двадцать лет терял выдержку считанные разы. И сегодня - один из них.
Ладно - Роджер, но почему Бертольд Ревинтер так боится Анри Тенмара? Регент - государственного преступника и разбитого в пух и прах мятежника? Причем - даже не главнокомандующего мятежников.
- Отец, - паника Ревинтера-старшего неожиданно придала уверенности младшему, - Анри Тенмар с тремя пулями в груди рухнул в ледяную воду. Вряд ли амалианки стали бы спасать его. Скорее сдали бы нам за хорошую плату. Значит, ему пришлось плыть к берегу. В Месяце Рождения Весны - когда лед две недели как вскрылся. Плыть, истекая кровью.
- Значит, он в огне не горит и в воде не тонет! - раздраженно прошипел отец. Прошипел?!
- Ошибка исключена?
- Не исключена. Но я знаю, это - он.
- Возможно...
Вся тяжесть прошедших шести недель в Лиаре навалилась разом. Тенмар выжил. Враг - жив... а заложников это не спасет. Даже если переодетый под простолюдина или наемника Тенмар сейчас в толпе - он лишь бессильно сжимает кулаки. Просто будет смотреть на казнь тех, кого не сумел спасти. На казнь Ирии Таррент.
Кто из солдат пялился в замочную щель и пялился ли вообще? Но сплетня пошла кругами по воде. Весь лагерь три недели судачил, что Ирия Таррент - любовница погибшего мятежника Тенмара. Одна из любовниц.
Отец, услышав, ухмыльнулся и сказал:
- Вполне возможно.
А Роджер...
Тенмар - красавец и герой. Лихо прыгнул прошлой осенью через два повышения. Подполковник в двадцать пять лет. Любимец дам - особенно светских красавиц. И всё же...
Никто прежде не говорил, что Анри Тенмар - любитель незрелых фруктов. С четырнадцатилетними путаются или безусые юнцы, или траченные молью "седина в бороду, бес в ребро" почтенные отцы семейств. Анри Тенмару - двадцать пять, и в женщинах он недостатка не знал. А средней дочери бунтовщика Таррента не дашь больше ее четырнадцати.
Роджер первым посмеялся бы над такой сплетней - не будь упомянутая, едва вступившая в брачный возраст девица яростной зеленоглазой ведьмой Ирией Таррент. Во всяком случае, сам он...
Красавицей ее не назовешь. Черты лица слишком резки, а фигура... как у любой северянки в таком возрасте.
Но даже сейчас стоит ее вспомнить - и кровь закипает в жилах! Именно Ирию, а не Эйду выбрал тогда пьяный от крови "победитель". Ее жаждал подчинить, заставить покориться, понять, кто здесь хозяин! И сколько ни убеждай себя, что отец - прав... Даже не зарежь девица такого "хозяина" при первом удобном случае - вопрос о главенстве был бы решен очень скоро. И не в пользу Роджера.
И всё равно!..