Страница 25 из 26
– Ты разбудила дракона, – вскрикнул Визерис, ударяя ее. – Разбудила дракона, разбудила дракона. – Бедра ее увлажняла кровь. Она закрыла глаза и заскулила. И словно бы отвечая ей, послышался жуткий хруст, затрещал великий огонь. Когда она поглядела снова, Визерис исчез, вокруг поднялись великие столбы пламени, а посреди него оказался дракон. Он медленно поворачивал свою огромную голову. А когда огненная лава его глаз коснулась ее взгляда, она проснулась, сотрясаясь в холодном поту. Ей еще не случалось так пугаться…
…до дня, когда наконец свершился ее брак.
Обряд начался на рассвете, продолжался до сумерек; бесконечный день заполняли пьянство, обжорство и сражения. Посреди травяных жилищ была возведена высокая земляная насыпь, откуда Дэни наблюдала за происходящим, сидя возле кхала Дрого над бурлящим морем дотракийцев. Ей еще не приводилось видеть столько людей вокруг себя, тем более людей столь странных и страшных. Табунщики, посещая Вольные города, наряжались в самые богатые одеяния и душились благовониями, но под открытым небом они сохраняли верность старым обычаям. И мужчины, и женщины надевали на голое тело разрисованные кожаные жилеты и сплетенные из конского волоса штаны в обтяжку, которые удерживались на теле поясами из бронзовых медальонов. Воины смазывали свои длинные косы жиром, взятым из салотопных ям. Они обжирались зажаренной на меду и с перцем кониной, напивались до беспамятства перебродившим конским молоком и тонкими винами Иллирио, обменивались грубыми шутками над кострами; голоса их звучали резко и казались Дэни совсем чужими.
Облаченный в новую черную шерстяную тунику с алым драконом на груди, Визерис сидел ниже ее. Иллирио и сир Джорах находились возле брата. Им предоставили весьма почетное место, как раз чуть ниже кровных всадников кхала. Однако Дэни видела гнев, собирающийся в сиреневых глазах брата. Визерису не нравилось, что Дэни сидит выше, и он кипел уже оттого, что рабы предлагали каждое блюдо сначала кхалу и его невесте, а ему подавали лишь то, от чего они отказывались. Тем не менее ему приходилось скрывать свое раздражение, и оттого Визерис впадал во все более мрачное настроение, усматривая все новые и новые оскорбления собственной персоне.
Дэни никогда еще не было так одиноко, как посреди этой громадной толпы. Брат велел ей улыбаться, и она улыбалась, пока лицо ее не заболело и непрошеные слезы не подступили к глазам. Она постаралась сдержать их, понимая, насколько сердит будет Визерис, если заметит, что она плачет, и опасаясь того, как отреагирует кхал Дрого. Ей подносили еду: дымящиеся куски мяса, черные толстые сосиски, кровяные дотракийские пироги, а потом фрукты, отвары сладких трав и изысканные пентошийские лакомства, но она отмахивалась от всего. В горле ее словно встал ком, и она понимала, что не сумеет ничего проглотить.
Поговорить было не с кем, кхал Дрого обменивался распоряжениями и шутками со своими кровными, смеялся их ответам, но даже не глядел на Дэни, сидевшую возле него. У них не было общего языка. Дотракийского она не понимала, а сам кхал знал лишь несколько слов на ломаном валирийском Вольных городов, и ни одного на общем языке Семи Королевств. Дэни была бы даже рада беседе с Иллирио и братом, однако они находились слишком далеко внизу, чтобы слышать ее.
Так сидела она в своих брачных шелках, с чашей подслащенного медом вина, не в силах поесть, безмолвно уговаривая себя. «Я от крови дракона, – говорила она про себя. – Я Дэйнерис Бурерожденная, принцесса Драконьего Камня, от крови и семени Эйгона Завоевателя…»
Солнце поднялось вверх по небу лишь на четверть пути, когда Дэйнерис впервые в жизни увидела смерть человека. Били барабаны, женщины плясали перед кхалом. Дрого бесстрастно следил за ними, провожая взглядом движения и время от времени бросая вниз бронзовые медальоны, за которые женщины принимались бороться. Воины тоже наблюдали. Один из них вступил в круг, схватил плясунью за руку, кинул на землю и взгромоздился на нее, как жеребец на кобылу. Иллирио предупреждал ее о том, что подобное может случиться. «Дотракийцы спариваются как животные в своих стадах. В кхаласаре нет уединения, они не знают ни греха, ни стыда в нашем понимании».
Осознав происходящее, Дэни в испуге отвернулась от совокупляющейся пары, но тут шагнул в круг второй воин, за ним третий, и скоро глаза некуда было прятать. Потом двое мужчин схватили одну женщину. Она услыхала крик, увидала движение, и в одно мгновение они обнажили аракхи: длинные и острые, как бритва, клинки, смесь меча и косы. Смертельная пляска началась, воины сходились, рубились, прыгали друг вокруг друга, махали клинками над головой, выкрикивали оскорбления при каждом ударе. Никто не сделал даже попытки вмешаться.
Схватка завершилась так же быстро, как и началась. Аракхи замелькали быстрее, чем Дэни могла уследить, один из мужчин споткнулся, клинок другого описал широкую плоскую дугу. Сталь впилась в плоть как раз над поясницей дотракийца и развалила его тело от позвоночника до пупка, внутренности вывалились наружу. Когда побежденный умер, победитель схватил ближайшую женщину – даже не ту, из-за которой они поссорились, – и немедленно взял ее. Рабы унесли тело, пляска возобновилась.
Магистр Иллирио предупреждал Дэни и об этом. Свадьбы хотя бы без трех смертей кажутся дотракийцам скучными, сказал он. Ее свадьба оказалась особо благословенной: прежде чем день окончился, погибла дюжина мужчин.
Шли часы, и ужас все сильнее овладевал Дэни; наконец она едва могла сдерживать крик. Она боялась дотракийцев, чьи обычаи казались ей чудовищными и чуждыми, словно бы они были зверями в человеческом обличье. Она боялась своего брата, того, что он может сотворить, если она подведет его. Но более всего она боялась того, что случится ночью под звездным небом, когда брат отдаст ее этому великану, который сидел возле нее и пил, храня на лице жестокий покой бронзовой маски.
«Я от крови дракона», – сказала она себе снова.
Когда наконец солнце опустилось к горизонту, кхал Дрого хлопнул в ладони, и все барабаны, пир и крик вдруг остановились. Дрого встал и поднял Дэни на ноги. Наступило время свадебных подарков.
Она знала, что после подарков, когда опустится солнце, настанет время для первой езды и осуществления брака. Дэни попыталась отогнать эту мысль, но не смогла. Она обняла себя, чтобы не дрожать.
Братец Визерис подарил ей трех служанок. Дэни знала, что подарок ничего не стоил ему. Вне сомнения, девиц предоставил Иллирио. Меднокожих дотракиек с черными волосами и миндальными глазами звали Ирри и Чхики, светлокожую и синеглазую лиссенийку – Дореа.
– Это не обычные служанки, милая сестрица, – сказал брат, когда девушек поставили перед ней. – Мы с Иллирио специально выбирали их для тебя. Ирри научит тебя верховой езде, Чхики – дотракийскому языку, а Дореа наставит в женственном искусстве любви. – Он тонко улыбнулся. – Она очень хороша в нем, мы с Иллирио оба можем это подтвердить.
Сир Джорах Мормонт извинился за свой подарок.
– Это пустяк, моя принцесса, но большего бедный изгнанник не может себе позволить, – проговорил он, положив перед ней небольшую стопку старинных книг. Это были истории и песни Семи Королевств, написанные на общем языке. Дэни поблагодарила рыцаря от всего сердца.
Магистр Иллирио пробормотал приказ, и пятеро крепких рабов вышли вперед с огромным кедровым сундуком, окованным бронзой. Открыв его, она обнаружила груды лучших бархатов и дамастов, которые умели делать только в Вольных городах; поверх мягкой ткани лежали три огромных яйца. Дэни охнула. Она не видела ничего прекраснее, каждое отличалось от других и переливалось невероятно богатыми красками; сначала ей даже показалось, что они украшены драгоценностями. Яйца были такими большими, что их пришлось брать обеими руками. Дэни поднимала их бережно, предполагая, что они изготовлены из тонкого фарфора, хрупкой эмали или даже дутого стекла, но они оказались гораздо тяжелее, как если бы были сделаны из цельного камня. Поверхность скорлупы была покрыта крошечными чешуйками, которые, если покрутить яйцо в руках, отливали полированным металлом в лучах заходящего солнца. Одно яйцо было темно-зеленое с бронзовыми крапинками, которые появлялись и исчезали в зависимости от того, как она его поворачивала. Другое оказалось бледно-желтым с золотыми прожилками. Последнее было черным, как полночное море, но со множеством алых завитков и волн.