Фрося

- Алесик, неужели ты думал, что я откликнусь на твои предложения, ради спокойного

будущего забуду твоё предательство, твоё пренебрежительное отношение к себе и твою

неспособность понять, оценить любящую женскую душу.

Мне не в чем оправдываться перед тобой, если я в чём-то виновата, то только перед

детьми, но и тут, все мои ошибки и поступки совершены из-за тебя, из-за моей

выдуманной любви к тебе.

Я не буду реагировать на ту грязь, которая пролилась из твоих уст по отношению к

Семёну, одно скажу, ты его мизинца не стоишь.

Я тебе сейчас кое-что скажу и очень надеюсь на твоё благородство, что ты не будешь

распространяться об услышанном.

Семён попал в беду, я и сама пока не знаю в какую, но в ближайшее время я поеду за ним,

и сколько продлится моя поездка, не знаю.

Слышала, что ты всё же не вернулся к Шурочке, а обитаешь в какой-то каморке при

школе.

После моего отъезда возвращайся сюда в дом, поживи вместе с сыном, который в тебе

души не чает и скрась его существование без меня, хотя, в случае твоего отказа, с этим

отлично справится Аглая.

Летом, после окончания учебного года мы с Андрейкой по любому возвращаемся в

Поставы.

О твоём пребывании здесь, я договорюсь с Аглаей, за это можешь не волноваться.

Как сложится твоя дальнейшая жизнь, решать только тебе, я тут не советчик и не

попутчик.

Я только умоляю тебя, не обидь Андрейку...

Вот, и весь мой сказ.

Алесь молча поднялся с побитым видом, опустив плечи, двинулся на выход к дверям.

Уже на пороге, оглянулся:

- Жаль Фрося, очень жаль, я всё же рассчитывал на твоё благоразумие, но может всё и к

лучшему, с твоим темпераментом мне по жизни было бы не справиться.

С твоим предложением пожить здесь я, безусловно, соглашусь, подготовь только сына и

Аглаю.

Мне нет дела до твоего Семёна, поэтому твои предупреждения напрасны...

И уже перешагнув порог, вдруг оглянулся:

- Я тебя никогда не забуду и буду любить, а этому ты уже не помешаешь...

Уже давно закрылась за Алесем дверь, а Фрося всё сидела и сидела на лавке, безвольно

опустив руки на колени.

Не было больше слёз, не было и гордости за себя, а была пустота, из которой она не

видела выхода.

Только что она своими руками уничтожила спокойное будущее, но не жалела об этом, как

когда-то не пожалела об отвергнутом Степане.

Она понимала, что ей лучше пробиваться по жизни одной, чем с мужиками, к которым не

было уважения, с которыми она себя чувствовала сильным полом, а мужчины эти видели

в ней только ломовую лошадь, двухжильную бабу, за спиной которой можно спокойно

нести бремя жизни.

Не повстречайся на её жизненном пути Семён и кто его знает, может быть, она, и приняла

бы предложение Алеся, ведь в его словах было достаточно здравого смысла, что мало баб

живёт с мужьями, не годящимися ему в подмётки.

Семён, дал почувствовать ей, что такое быть по-настоящему любимой, желанной

женщиной, принял её такой, какая она есть, не пользовался, а высоко оценил её

достоинства, о которых она и сама не подозревала.

Он пробудил в её теле своими ласками, своим испепеляющим огнём такой вулкан страсти,

с которым можно теперь жить в памяти до конца своей жизни.

Но она не хочет жить только памятью, не хочет она присутствие рядом с собой ни

Степана, ни Алеся, никакого другого мужчины, она хочет быть рядом с Семёном.

Где же ты, почему так поступил, куда уехал, зачем?!...

Душа разрывалась на части от всех этих дум, от всех этих вопросов, в ней было место для

любви, но не для осуждения Семёна.

Душа подсказывала, просто вопила, ему плохо, он в беде и я должна быть рядом с ним,

неважно осуждённым, ограбленным или больным

Конечно же, больным, боже мой, какая она была слепая, его болезненный вид, худоба,

бледность, потерянный взгляд... как она могла не распознать в этом плохое самочувствие,

поверила в усталость, в плохое настроение и чёрт знает во что.

Дура и есть дура, он смертельно болен, в памяти выстроились все слова в письме, которое

он оставил ей на прощанье.

Глупец, он не хотел доставить ей хлопот, а оставил с разбитой душой.

Но он же писал, что есть лучик надежды, что они ещё возможно встретятся, а если есть, то

они встретятся, и не собирается она жить и ждать, хватит, наждалась.

Надо, надо его найти, во что бы это мне не стало, надо его найти, подставить руки и

любящим сердцем поддержать в трудную минуту, у него же нет на земле ни одной родной

души.

Сердце, сердце... - ну, конечно же, сердце, эх, как же я забыла, он ведь рассказывал что-то

об осколке, который до сих пор сидит под сердцем.

глава 88

Фрося быстро собралась и побежала в поселковый медицинский пункт.

Она знала, что там работает старый врач, но как говорится, бог миловал и она с ним не

встречалась.

Возможно, надо было бы дождаться Аглаю, но потерять столько времени, это выше её

сил, надо было срочно кое-что для себя выяснить и для этого она несла небольшую

торбочку с бутылкой водки и лёгкой закуской.

Если на её родине в Западной Беларуси многие двери открывали деньги, то в Сибири

главным ключом всегда была, есть и будет водка, это не столько плата, сколько дань

уважения, оценка услуги, традиция и характер русской души.

И, вот она на ступеньках высокого порога в медпункт.

Постучав в дверь, решительно вошла внутрь здания, но попала в прихожую, где за столом

сидела молоденькая сестричка.

Фрося поздоровалась, и спросила:

- Скажите, пожалуйста, не могу ли я увидеть доктора?...

Девушка оценивающе смерила Фросю с ног до головы:

- Вы, что не знаете, на приём надо записываться, я для этого здесь и сижу.

Фрося пыталась объяснить заносчивой секретарше, что она не больна, а ей нужно по

личному делу.

На что та ответила свысока, что по личным делам приходят не в медпункт, а домой.

Раздосадованная Фрося, решила без спросу пройти в кабинет, но девушка спрыгнула со

своего стула и преградила ей дорогу, обрушив на голову нахалки такую брань, что не у

сведущего уши завяли бы.

На шум из кабинета вышел щупленький мужчина, с пышной седой шевелюрой и в очках:

- В чём дело барышни, из-за чего такой шум, очереди вроде нет, никто не рожает?...

Он улыбаясь смотрел на разъярённых фурий.

Медсестра и секретарша по совместительству начала сбивчиво рассказывать:

- Григорий Матвеевич, эта нахалка рвётся в кабинет без записи, без документов.

Толкует про какие-то личные вопросы, а так у нас не полагается, так нас учили и вы так

требуете...

Поселковый доктор смотрел сквозь очки прищуренными близорукими глазами на Фросю

и по-прежнему улыбался:

- Если я не ошибаюсь, ко мне пожаловала мадам Фрося, с которой я, к сожалению, не

имел счастье быть знакомым, ваш... хм. Алесь не нашёл нужным нас познакомить, хотя

думаю напрасно, очень даже напрасно.

Леночка, душечка, успокойся милая, не бывает правил без исключений, будем считать это

исключением, такие женщины зря ко мне не приходят, будь добра, принеси нам,

пожалуйста, чуть попозже чаёк...

И с этими словами, на глазах изумлённой девушки он открыл перед Фросей дверь в свой

кабинет:

- Ну, проходите, проходите барышня, присаживайтесь, меня зовут Григорий Матвеевич.

Что вас привело ко мне, по внешнему виду не скажешь, что плохо себя чувствуете, а

здоровые сюда не приходят.

Не смущайтесь, поставьте свою котомочку на пол, я слушаю...

Фрося присела на край стула, смотрела в доброе лицо поселкового доктора и понимала,

что её бутылка здесь будет не кстати, но ей была необходима информация, и надо было