Фрося

Меир отлично сознавал весь риск, и из специальной литературы знал, что лишь пятая

часть женщин после такой операции остаётся в живых, но он не мог отказать Фросе в

праве на жизнь. Хотя он ставил под угрозу благополучие, и возможно, даже жизнь своей

семьи.

Об этом он сообщил Риве, почему-то нисколько не сомневаясь в её ответе, потому что

прекрасно знал свою обожаемую жену:

Ривочка, ты осознаёшь степень ответственности, ведь не дай бог что, и наша участь будет

незавидной.

Ты же видела этого мужлана, если что не так, у нас прямая дорога в Сибирь, а то и того

хуже...

- Милый Меирчик, ты же великолепный хирург и господь тебе поможет, посмотри какая

она красивая и какая она несчастная, мужу, такое чувство, безразлична её судьба, он

только о ребёнке, похоже, беспокоится...

- Дорогая, я ведь могу без проблем освободить женщину от плода, и тогда её жизни

ничего не будет угрожать...

- Меирчик, но ведь есть шанс спасти жизнь обоим, я верю в силу твоего таланта, я

уверенна ты это сделаешь успешно, ведь какое будет для неё горе, потерять втаких муках

выношенного ребёнка...

А если бы я была на её месте...

- Я бы спасал вас обоих...

- Так представь, что это я...

Лицо эскулапа приняло одухотворённое выражение и смелым движением руки, он нанёс

на низ огромного живота роженицы вертикальный надрез.

Нет смысла описывать течение этой сложной операции, которую делали ещё много веков

назад, но в результате которой, чаще всего мать погибала, да и младенца далеко не всегда

удавалось спасти.

Уже через четверть часа Меир подал Риве спасённого от пут пуповины, почти

задохнувшегося и захлебнувшегося ребёнка, а это был мальчик, а сам продолжал бороться

уже за жизнь женщины.

Рива бережно обтёрла тёплой влажной пелёнкой тельце малыша, тихонько шлёпнула его

по попке, и мальчик зашёлся таким криком, что и Степан услышал на улице, и улыбка

осветила мрачное его лицо.

Рива уложила быстренько завёрнутого в пелёнки малыша и вернулась к операционному

столу, где Меир испачканный кровью и слизью, своими тонкими изящными пальцами

колдовал в чреве опавшего после извлечения плода, живота.

Уже с помощью своей незаменимой ассистентки он наносил и наносил один за другим

шов, и молил бога, что бы хватило у пациентки сил, крови и везения.

Все швы внутри завершены, последний стежок на коже живота, и врач сорвал с лица

Фроси марлевую тряпочку, смоченную морфием.

Отойдя от операционного стола, он с хрустом потянулся, и швырнул резиновые перчатки

в мусорный бачок:

А теперь будем молиться мы нашему, а они своему богу.

Уставший врач вышел из операционной привести себя в надлежащий вид, и что бы

побыстрей вернуться к умирающей, а возможно спасённой роженице, надо срочно

подменить не менее уставшую жену, которой было совсем нелегко на восьмом месяце

беременности выдержать все эти испытания физического и морального толка.

Путь ему заслонила мощная фигура Степана, и тот вопрошающе взглянул на доктора:

- Ну, что скажешь...

- Мальчик живой и похоже здоровенький, а жизнь вашей жены в руках божьих, я сделал

всё, что мог, всё, что может сделать современная медицина, но она потеряла очень много

крови, очень много крови, простите мне надо умыться, и подменить уставшую жену.

Степан сиплым от недосыпания и огромного количества выкуренной махорки голосом

спросил:

- Только минуточку доктор, а что нужно от меня, и когда я смогу забрать малыша... -

- На ваше усмотрение, на ваше усмотрение... быстро несколько раз повторил доктор и

поспешил уйти, приводить себя в порядок.

глава 5

Степан даже не помыслил, взглянуть на, возможно, умирающую жену и на только, что

родившегося ребёнка.

Он запряг коня в подводу и поехал в сторону дома, надо было подумать о замочке с

друзьями первенца, подыскать кормилицу в случае смерти жены, приготовить люльку и

много, много всего надо было сделать и обдумать.

Неделю Степан замачивал своего наследника, заходя под вечер в пьяном виде каждый

день к доктору, справиться о здоровье и о состоянии не приходящей в сознание жены и

новорожденного.

Он привозил продукты и деньги врачу, и уезжал, подержав парочку минут на руках

малыша, и только издалека смотрел на бледное лицо не приходящей в сознание жены.

Неделю сражалась за жизнь Фрося с помощью сердобольной Ривы и искусного врача

Меира, и молодой здоровый организм женщины победил, на седьмые сутки после

операции она открыла глаза и вопрошающе взглянула на докторшу, сидевшую возле её

кровати, и прошептала:

Скажите, что с ребёночком...

Рива смочила с доброй улыбкой потрескавшиеся губы Фроси:

- Миленькая, ребёнок жив и здоров, у тебя замечательный мальчик, дай бог здоровья и

долгих лет жизни моему Меиру, благодаря его таланту и самоотверженности, вы оба

остались живы...

Через неделю после того, как Фрося пришла в сознание, Степан увозил от доктора очень

ещё слабую жену и хорошо набирающего вес сына.

Всё время пока Фрося была без сознания, жена доктора подносила к груди матери

новорождённого, и диво, у той пошло молоко, поэтому не пришлось искать кормилицу

или начинать поить ребёнка коровьим молоком.

Дома Фрося быстро приходила в себя, появился аппетит, на исхудавшем лице начал

появляться румянец, большие, тяжёлые наполненные молоком груди буквально разрывали

сорочку, и Степан, задерживая на них взгляд, не раз уже смотрел на Фросю осоловевшими

от вожделения глазами, но та в ответ только качала отрицательно головой:

- Нельзя, доктор говорит нельзя...

Фрося представить даже не могла, что она допустит к своему телу мужа, она поняла, как

она мало значит для него, что в дом он взял не подругу, а удобную хозяйку, будущую

мать его детей, и близость с ней, только нужна ему для удовлетворения своей мужской

похоти, а никаких нежных чувств он к ней не питает, и питать уже не будет.

Ей было даже страшно подумать, что Степан вновь овладеет её телом, и у неё не раз уже

возникали мысли покинуть его и уйти в свою деревню.

Ещё две недели Фрося наведывалась на проверку к врачу, и Меир её заверил, что всё уже

в порядке, молодой организм победил, она целовала его руки и благодарила, благодарила,

благодарила...

Уходя от доктора, она крепко обняла уже дохаживающую последние дни перед родами

Риву, расцеловала несколько раз нежно в обе щёки и заверила:

- Милая Ривочка, я никогда не забуду твои добрые руки и сердце, и буду до конца жизни

молиться за твоё здоровье и за здоровье и благополучие твоих близких.

Для меня вы с Меиром святее, чем дева Мария.

Дай бог тебе успешно разродиться, я буду любить твоего ребёнка, как своего, вы для меня

стали, как родные... -

Ох, кто тогда мог подумать, насколько её слова окажутся пророческими...

Не смотря на то, что Степан входил в различные комиссии и правления новой власти, они

тайно, по традиции в окружении родни и друзей молодого отца окрестили мальчика в

местном костёле.

Службу проводил старый ксёндз, дядя Алеся.

Мальчика окрестили Станиславом, и все присутствующие на крещении приложились

поцелуем к руке священника.

Фрося, когда наклонилась поцеловать руку ксёндзу Вальдемару, взглянула вопрошающе в

глаза дяди бывшего жениха, и тот чуть заметно покачал отрицательно головой.

Через несколько дней проезжавшая на телеге в сторону леса соседка сообщила, что у пани

докторши родилась девочка, а на завтра было двадцать второе июня сорок первого года.

Весть о начале войны между Германией и Советским союзом пришла в Поставы