Фрося

я уложил деток спать, они нам не помешают послушать Степана, не торопи его, раньше

или позже узнаем правду, от этого уже ничего не изменится, а пока будем узнавать то, что

до сих пор не знали...

глава 25

Степан курил, опустив голову почти до колен, и Фрося почувствовала к нему щемящую

жалость, даже захотелось погладить по седым волосам.

Она поняла, сколько этому человеку пришлось пережить и с чем ещё придётся жить, и

даже представить было трудно.

Вернулся Вальдемар, принёс поллитровку водки, нарезанное сало, краюху хлеба и

солёные огурцы.

Степан дрожащими руками скрутил сургучовую пробку с бутылки, и посмотрел на Фросю

и ксёндза... Те отрицательно покачали головой. Он налил почти до краёв железную

кружку и в три глотка осушил её до дна, шумно выдохнул, понюхал хлеб, и захрустел

огурцом...

Они увидели, как мало зубов осталось во рту у Степана.

Тот взялся опять за бутылку, но Фрося решительно задержала своей рукой его руку, и

показала на закуску:

- Закусывай Стёпа и рассказывай, пожалуйста дальше, а то завалишься, питок ты, похоже,

хороший, а силёнок пока явно маловато...

Он не стал спорить, сокрушённо вздохнул, положил на хлеб кусочек сала и стал

тщательно жевать, не поднимая взгляда.

Закинул оставшиеся крошки с ладони в рот, закурил очередную папиросу, и продолжил

рассказ:

- Алесь мне сказал, ты Степан не держи на меня зла, и, так умно пояснил, это выше нас,

то судьба, а от неё не сбежишь.

С первого взгляда мы полюбили с Фросей друг друга, а вмешательство в нашу судьбу

моего дяди и тебя

только создали нам дополнительные сложности и лишние переживания, но всё равно мы

оказались вместе и теперь, только та же судьба сможет нас разлучить.

И, даже если бы не было этой проклятой войны, мы с ней, всё равно связали бы свою

жизнь одним узлом. Мы все трое совершили ошибки и за это платим сполна.

Неизвестно, как мы выйдем из этой передряги, но поклянись, если останешься, жив, то не

обидишь её и моего ребёнка, как и сиротку Анечку, которая может быть, и не узнает

никогда своих родителей. Ведь сердце и руки Фроси стали для неё материнскими...

Для меня же все трое деток были родными, я никогда не делал между ними различия...

Вдруг рассказ Степана прервали рыдания Фроси, она обхватила голову руками и

медленно раскачивалась в такт горькому плачу

Степан замолк, а Вальдемар ласково гладил её по пышным волосам, а у самого в глазах

стояли слёзы...

Она быстро взяла себя в руки и кивнула Степану, чтоб он продолжал рассказывать:

- А я ему говорю, ты вот здоровый и сильный, а я весь перекалеченный, так скорей ты

вернёшься к ней и к детям.

Я даже не буду тебя просить воспитать, как следует моего сына, я знаю, что он будет в

надёжных руках, просто, когда он повзрослеет, расскажи ему обо мне.

А он задумался, и говорит, не всё в руках божьих, многое зависит от воли людей и

обстоятельств, будем уповать на то, что мы оба останемся живыми и пусть вряд ли будем

друзьями, но, по крайней мере, не останемся врагами.

Я ему говорю, ну, какой я могу быть тебе враг, ведь ты спас мне жизнь и я должен быть

тебе обязанным до гробовой доски. А он в ответ, я тебя спас, как бы спас и любого

другого, кто был бы на твоём месте, просто так распорядилась судьба.

Но, я почему-то рад этому факту, как-то легче мне от этого на душе.

Так мы с ним проговорили почти целый день, а на завтра к ночи мы двинулись дальше на

восток, туда, откуда наступали наши войска и откуда слышалась канонада.

Сопровождавший крестьянин покинул вскоре наши ряды, ведь дальше начинались

незнакомые для него места.

А мы старались днём отсидеться где-нибудь в болоте или в бурьяне, а по ночам

продолжали движение, благо было тепло и для лошади хватало травы.

Правда, съестные запасы подходили к концу, и пожилой подпольщик, участвовавший

вместе с Алесем в нашем освобождении, рискнул пойти в село что-нибудь раздобыть нам

на пропитание, но видно нарвался на засаду немцев или полицаев и не вернулся. Мы

слышали пальбу с двух сторон, скорей всего его убили.

На шестую ночь мы оказались между двух огней, между наступающими нашими

войсками и отступающими немецкими.

Мы попали в настоящий ад, вокруг взрывались снаряды, наши самолёты бомбили позиции

фашистов, вокруг ревели танки, самоходки и мы затаились в какой-то канаве.

Лошадь убило шальным снарядом почти вначале этого боя и нас в живых осталось только

трое, Алесь, я и один из тех, кто был с нами в том подвале в Поставах, которого мы

практически не знали.

На утро нас обнаружил передовой отряд наступающих бойцов, и доставил в тыл, где мы

попали в руки особистов... -

Степан заёрзал на лавке и умоляюще посмотрел на Фросю.

Та взяла бутылку водки, налила пол кружки, и подала Степану, тот одним глотком жадно

осушил содержимое и стал медленно закусывать, было видно, что дальше рассказывать

ему будет ещё трудней.

глава 26

Степан закурил очередную папиросу, всмотрелся в лица внимательных слушателей,

вздохнул, и продолжил:

- Мы сидели возле какого-то штаба и вдыхали запах свободы, и солдатской кухни, ведь

мы последние дня два почти ничего не ели, и говорили между собой, что скоро нас

определят кого в госпиталь, а кого на передовую.

И так станет хорошо, не надо будет скрываться, и искать врага, он будет перед тобой, бей

его гада, и гони назад в неметчину. А нам даже не дали покушать, а сразу потащили на

допрос.

По кабинету прохаживался капитан.

Вы, даже представить себе не можете, что у него был за взгляд.

Он смотрел на нас сразу, как на врагов. Наверно минут десять так ходил и буравил нас

взглядом поочерёдно, а мне и сидеть то было трудно, болела раненная нога, гноился

выбитый глаз, страшно хотелось пить, и кушать.

А тут он резко выдернул пистолет из кобуры и как заорёт:

- Лазутчики, предатели, немецкие прихлебатели!!!... и каждому из нас тычет этим

пистолетом в лицо.

И тогда наш третий уцелевший, которого мы толком и не знали, вдруг быстро заговорил:

Товарищ капитан, этот он кивнул в мою сторону, точно из партизан, а этот, он кивнул в

сторону Алеся, был переводчиком у немцев, сам лично это видел.

А я из крестьян, помогал партизанам, чем только мог.

А капитан так ехидно: помогал партизанам, говоришь, разберёмся, кому ты помогал,

поищем свидетелей, вы, западники все одним миром мазаны, немецкие прихлебатели...

Ну, а ты великий партизан, как туда попал, из-под бабьей юбки или окруженец?

И на меня уставился... -

А я, как было, так и рассказываю, Что мол, был в окружении.

Нас захватили в плен. Потом какое-то время я был в лагере для военнопленных.

Нас посылали на работу, восстанавливать мост. Оттуда я бежал вместе с другими

ребятами. Пробирался в родные места, наткнулся на партизан и остался в этом отряде, где

и провоевал до тех пор, пока меня не захватили эсэсовцы во время карательного рейда.

Ведь мы тогда с небольшой группой партизан отвлекали фашистов от основного отряда.

А он на меня, опять как закричит: трус поганый, когда другие жизни отдавали за Родину,

он в плен сдавался, шкуру спасал! Ещё выясним, может ты немцами был завербован и к

нам подослан, ничего, расколем и тебя.

А потом он резко повернулся к Алесю: ну, а ты вражеская морда, что скажешь, почему не

воевал в рядах красной армии, дезертир?

Почему на фашистов служил, сытой жизни хотел?