Авиатор

Голос показался Лизе знакомым, но прошло несколько секунда, пока она не вспомнила. Судя по всему, это была та самая женщина, которая взялась ее давеча поправлять.

— Надя?

— Значит, меня все-таки помнишь… — женщина отложила книгу и посмотрела на Лизу. — Это ничего, если я не буду устраивать истерику?

— А ты умеешь? — Лиза уже поняла, что, как это ни странно, их — ее и эту совершенно незнакомую ей Надежду Федоровну, — связывали давние и весьма близкие отношения. Родственница? Подруга? Сослуживица?

«Сослуживица!»

Воспоминания упали на нее, как обвал, и едва не раздавили своей тяжестью. Лиза вспомнила, кто она и откуда, как вспомнила и то, как «пошла» на задание. У них был прорыв и захват, и локализованная женщина лет двадцати пяти — тридцати, в подсознание которой Лиза должна была нырнуть, чтобы увидеть чужими глазами один из миров, лежащих «за стеной». Термин дурацкий, разумеется. Тем не менее, как-то прижился, и даже перекочевал из рабочего жаргона в документы.

«За стеной!»

До Лизы на «ту сторону» — еще один идиотский эвфемизм, — ходили всего несколько человек, но самым успешным оказалось хождение Полынина. Он минут двадцать боролся с подсознанием на редкость негостеприимного реципиента, но все-таки «прорвался» к зрительному каналу и увидел городскую улицу, людей, одетых по европейской моде двадцатых годов, какие-то незнакомые машины, — Полынин утверждал, что навстречу ему ехал по проезжей части огромный локомобиль, — многоэтажные каменные дома, магазины, рестораны… К сожалению, он ничего так и не услышал, и поэтому не мог сказать, на каком языке говорили окружающие его люди, но утверждал, что все вывески были написаны латиницей, хотя и на каком-то явно славянском языке. Все-таки, прежде чем подсознание реципиента обнаружило и выдавило «подселенца», — а так, в конце концов, случалось до сих пор со всеми «разведчиками», — Полынин успел увидеть одну вывеску на кириллице. «Русская книга». И окно закрылось.

Вообще, технология «внедрения» оставляла желать лучшего. Новое дело, недостаточно исследованная область, да и техническая база в Институте была так себе. Тем не менее, группа профессора Константинова свой хлеб ела не зря. Энтузиасты! Работали день и ночь, и лабораторными методами выяснили немало интересного по поводу взаимоотношений реципиента и «трансплантата». Так что, когда Лиза «нырнула в никуда», она твердо рассчитывала на окно длительностью от получаса до часа. Предполагалось, что в отличие от Полынина ей удастся «совместиться» и не только увидеть, но и прочувствовать чужой мир. Может быть даже, взять контроль над телом. Пусть ненадолго, но все-таки взять. На минуту, две… Но семь месяцев?! И еще эти слабость и боль?!

«Я что, застряла?!»

— Лиза? — встревоженно спросила Надежда, вставая из кресла и наклоняясь над кроватью.

— Ох, да! — «очнулась» Лиза. — Извини! Я долго спала?

— Четыре часа, — бросив взгляд на часы, ответила женщина.

— Надя, я… — несмотря на слабость, соображала Лиза на редкость быстро. Не то, чтобы на нее «снизошла божественная ясность», но и туман, застилавший сознание, умалился и растаял. — Я…

— Ты! — подсказала женщина.

— Я ничего не помню! — решилась Лиза, словно бросилась в полынью.

— Но меня-то ты помнишь? — нахмурилась женщина.

— И тебя не помню, — призналась Лиза. — Твое имя назвал врач, вот и все.

— Совсем ничего?

— Совсем!

— Адрес? Звание? Имя мамы? — начала перечислять Надежда. Держалась она, на удивление, хорошо. Не растерялась. Не запаниковала. Не впала в истерику. — Петра помнишь?

— Не помню! Звание доктор назвал… Леопольд Карлович.

— Профессор.

— Что?

— Леопольд Карлович Ахо — профессор военно-медицинской академии.

— Не знала… А где я служила?

— Значит, совсем ничего?

— Ничего!

— Это плохо! — покачала головой женщина. — На флот, конечно, в любом случае, не вернут. Но, если признают невменяемой, о личной свободе и правах собственности забудь!

— Что же делать? — почти искренно растерялась Лиза.

— А я на что? — подняла бровь Надежда. — Ты вон семь месяцев в коме пролежала, пришла в себя и сходу запомнила и меня, и профессора, и звание. Значит, голова-то работает!

— Ну, возможно… — неуверенно признала Лиза.

— Хорошо! — кивнула женщина. — Тогда не станем терять времени! Пить хочешь?

— Хочу!

— На вот! — протянула Надежда поильник. — Клюквенный морс, сама знаешь! Или нет? Ну, все равно, пей, и за дело!

— Значит, так, — сказала Надежда, когда поильник вернулся на свое место на прикроватной тумбочке. — Ты Елизавета Аркадиевна Браге. Баронесса и капитан-лейтенант флота, чем обычно и гордилась немерено. Званием, а не титулом, хоть ты и родственница, пусть даже дальняя, датским Браге, а значит, и самому Тихо. Мать — Антонина Павловна, урожденная Берг, отец…

Учились, сколько хватило сил. Но и то правда, утомляемость зашкаливала, и Лиза то и дело вынуждена была прерываться на отдых или вовсе задремывала. Но когда утром рядом с ее кроватью объявился средних лет подтянутый «доктор», Лиза была уже готова и в грязь лицом не ударила.

— Итак, — сказал доктор, назвавшийся Иваном Христофоровичем, и раскрыл блокнот, — давайте, Елизавета Аркадиевна, проверим немного вашу память.

— Давайте, — согласилась Лиза. — Только недолго. Я быстро устаю.

Голос все еще не восстановился. Звучал тускло и сухо, слабый и прерывистый, так что на самом деле Лиза и не говорила вовсе, а как бы нашептывала, то и дело, теряя при этом дыхание.

— Вы, простите, с какого года? — спросил, тогда, подтянутый доктор.

Ох, знала Лиза таких почетных чекистов из Первого отдела, и голос такой — вкрадчивый, — пару раз в жизни слышала. С этими не ошибешься. Что там, что здесь, из одного полена струганы!

— С девяносто девятого, — сказала она вслух, хорошо усвоив с вечера «основные вехи».

— То есть, вам сейчас двадцать девять лет?

— Нет, Иван Христофорович, — не согласилась Лиза. — Мне сказали, я в коме семь месяцев пролежала. Стало быть, мне сейчас тридцать. День рождения как, раз в январе был.

— А в армии с какого года? — ничуть не смутившись, продолжил расспрашивать «доктор».

— На службе с четырнадцатого, но не в армии, а на флоте. Есть разница.

— Считаете флотских круче? — прищурился Иван Христофорович.

— А тут и считать нечего! — отрезала Лиза, вживаясь в образ. — Это все признают.

— Допустим, — кивнул «доктор». — Вы где живете?

«Интересный вопрос…»

— Когда где! — если бы могла, пожала бы плечами, но правое плечо ломило не по-детски, да и голову лучше было оставить в покое. — Иногда на базе, иногда на борту. Но вы, верно, имеете в виду мой официальный адрес. Тогда, Шлиссельбург, Смолянка, дом Корзухина, двенадцатый этаж.

— Вам принадлежит весь этаж?

— Да, — подтвердила Лиза, — но мои апартаменты именные. Просто «Браге», без номера.

— Дорогая собственность.

— По наследству досталась.

— От родителей?

— Нет, от дяди — брата отца.

— От Андрея Николаевича?

— Нет, возразила Лиза, — от адмирала Дмитрия Николаевича Браге. И вот, что, доктор. Хочу сразу же прояснить. Я знаю, чем отличается опросник психиатра от допроса контрразведчика. А вы даже не флотский, а кирза паршивая! И звание у вас, наверняка, невысокое. Что за притча? Я только из комы вышла, а вы ко мне с допросом? Я старший офицер, между прочим, и по званию равна армейскому штаб-майору. К тому же, как мне сообщили, награждена Полярной звездой! Хотите, напишу жалобу адмиралу Георгиевскому?

— Э! — опешил «доктор». — Я…

— Пошел вон, гаденыш! — прошипела по-змеиному Лиза, благо, что на ор сил все равно не нашлось. — И чтобы духу твоего здесь больше не было! Выблядок!

«Кто? — не поверила Лиза своим ушам. — Выблядок? Я и слова такого…»

Но нет! Знала, разумеется. Вот только не употребляла никогда. Но это полдела. А дело в том, что все здесь отчего-то говорили по-польски.