Страница 46 из 52
Комната была точно такой же, как та, где лежал невезучий Семен. И опоясанная проводами и кабелями фигурка на койке выглядела еще более беззащитной, несчастной…
Алиса!
Я боялся, да. Боялся, что ей окажется пятьдесят, что она будет старой страшной каргой, что виртуальные путешествия иссушат ее, как пустыня корежит дерево, превращая гладкий стройный ствол в изогнутый, кривой, шершавый обрубок.
Реальность оказалась милосерднее.
Ей было лет двадцать пять, хотя выступающие на бледном лице мальчишеские скулы и роскошные когда-то рыжие волосы, теперь остриженные жалким тускло-медным ежиком, заставляли казаться моложе. Но это была она, это была Алиса.
Моя Алиса.
Ее веки чуть дрогнули, когда я легко провел ладонью по тонкой, обветренной коже.
— Ничего не бойся, Алиска, — прошептал я. — Миелофон у меня.
***
На поверхности все было как обычно. В кронах деревьев шелестел утренний ветерок, со стороны пляжа доносился визг и плеск малышни, на небе не было ни облачка. Еще один солнечный день в реальности бесконечного лета. В этом маленьком кусочке рая, кружащемся в черном ужасе холодного и беспощадного космоса.
А совсем рядом шла своим чередом зима. Зима, в которую нам предстояло вот-вот вернуться.
На площади, прямо у постамента так и оставшегося неизвестным Геннадия — а может, и не Геннадия вовсе — сидела Алиса. Просто сидела и смотрела в небо. Я подумал, подошел, да и плюхнулся рядом.
— Все хорошо? — Алиса глянула искоса.
— Терпимо. Скучно, правда. Хоть бы дождь пошел.
— Если его нет, значит, ты не хочешь, чтобы он пошел, — резонно указал я. — И никто не хочет. Хотя скоро от нас в этом плане уже ничего зависеть не будет. Черт, до чего же неохота опять в холод и слякоть…
— Какой еще холод? Что происходит? — Алиса непонимающе нахмурилась.
Я покивал.
— Да, я же забыл сообщить, замотался… Десять минут назад президент Рейган объявил о начале ядерной атаки на СССР. Ближайшие три года нам придется пересидеть в бункере, потом — как повезет.
— Ружичка! — Алиса уже занесла руку, но неожиданно улыбнулась и превратила удар в короткое, нежное касание. — Дуралей ты. Можешь хоть раз что-нибудь серьезное сказать?
— Могу, — согласился я. — Я тебя люблю.
— Я же сказала — серьезное… — начала Алиса и осеклась. Уставилась на меня.
Широко распахнутые карие глаза. Смешные «петухи», выбившиеся, как обычно, из ее прически. Белая, завязанная узлом на животе, рубашка и красный галстук на руке. Такая взбалмошная и своенравная. Резкая и грубоватая, нежная и беззащитная. Самая лучшая. Любимая.
И внезапно что-то случилось, и стало вдруг неважно, что вокруг ясный день, и центральная площадь, и малыши носятся, и под землей таятся мрачные секреты, и за нами следит теперь наверняка руководство базы с трех как минимум точек. Хочется людям поцеловаться рядом с памятником — пускай себе целуются. На то и молодость, верно?
— А вообще есть еще одна хорошая новость, — сказал я, наконец, оторвавшись от ее губ.
— Еще лучше, чем эта? — Алиса показала мне язык, и я чуть было не передумал рассказывать, но чудовищным усилием воли сдержался.
— Она про другое, — не стал сравнивать я. — Только что нам — тебе, Славе, Лене и Мику, плюс мне, конечно, было выдано официальное разрешение покинуть лагерь и отправиться куда глаза глядят. Так что, в общем-то, свищи всех наверх, собирай девчонок, мы выезжаем через час.
— Куда? — Алиса, по своему обыкновению, не стала терзаться вопросами «как же это так?» и «зачем это надо?» Глаза ее уже горели, она была готова сорваться с места в любую секунду. «Главное — ввязаться в бой, а там видно будет!» Идеальная авантюристка.
Вместо ответа я запрокинул голову и уставился в небо. Синее, совсем не выгоревшее, как часто бывает поздним летом. Оно такое просто потому, что десяток ребят захотело сделать его таким. Здесь царит мир и дружба только потому, что кому-то захотелось, чтобы было именно так. Не политикам, не мега-корпорациям, а горстке простых, обыкновенных подростков. Что из этого следует?
Это не так уж и сложно.
И пускай в морской глубине плавают киты и касатки. В бездонном небе парят медленные птицы. А под землей во тьме продолжают работать страшные черные машины. Я помог своим друзьям и любимой девушке. Я без потерь вышел из очень щекотливой ситуации с участием сильных мира сего. Я сделал мир вокруг себя хотя бы чуть-чуть лучше. Насколько сумел. Кто сможет — пусть сделает больше.
— Не знаю, Алиска, — честно ответил я. — Но мне отчего-то кажется, что там, куда мы приедем в итоге, будет очень, очень жарко, опасно и интересно! Тебе наверняка понравится.
И знаете что? Так и вышло.
Но об этом позже.
***
Эпилог
И была комната, и в комнате были двое.
— Он так и не понял, — ухмыльнулся Петр Иванович. Виола отрицательно покачала головой. — Он так и не понял, мама!
— Не особо умен, — пожала плечами «медсестра», улыбаясь так, как вообще-то совсем не должна улыбаться молодая, красивая женщина. — Система «Звезда», как должно быть понятно любому нормальному человеку, состоит из шести фрагментов: пяти лучей и центра. Центром, ключевым элементом, был он, это чистая правда. А одним из «лучевых агрегатов» была я. Всегда я…
Как настоящему ученому, первый эксперимент с кортексифаном мне пришлось провести на себе — еще тогда, тридцать лет назад. Результат оказался не слишком удачным, и базового тела, в которое хотелось бы возвратиться, у меня, можно сказать, не осталось. Зато осталась «идеальная я», осталась навсегда.