Страница 1 из 92
Александр Фитц
Легенды старого Ташкента
и
Другие истории
С-Петербург
Алетейя
2015
Эта книга о Ташкенте, которого нет, и никогда больше не будет, о
событиях, запечатлевшихся в памяти людей когда-то в нём живших, а теперь
разбросанных по всему миру: от Канберры, Лос-Анджелесе, Калининграда и
Хайфы до Санкт-Петербурга, Торонто, Минска, Лондона, Аугсбурга, других
больших и малых городов и посёлков. Во вторую её часть включены истории,
случившиеся в основном в Германии, а также в России, главные герои которых
эмигранты и переселенцы, перебравшиеся сюда, в том числе из Ташкента.
Легенды старого Ташкента
После взятия в июне 1865 года русскими войсками
Ташкента видный государственный и общественный
деятель, меценат, в то время госсекретарь Российской
империи Александр Александрович Половцев в своём
дневнике написал: «Сегодня пришло сообщение, что
генерал Черняев взял Ташкент. Никто не знает, почему и
зачем. Есть всё-таки что-то эротическое в происходящем
на границах нашей империи».
Тайны ресторана «Шарк»
Армия Андерса и путаны в погонах
Не верьте, если вам скажут, что летом в Ташкенте сухо и жарко, словно в
тандыре1, из которого выгребли золу и закладывают первую партию лепёшек. В
Ташкенте случаются летом дожди. Не часто, но случаются. Один такой
дождь: шумный, пахнущий грозой и свежесорванными среднеазиатскими
колокольчиками, (в России и Западной Европе они, как уверяют, не пахнут),
обрушился на город в июле 1978 года. Число я забыл, а месяц запомнил.
Итак, в июле мы вышли из редакционного корпуса на «Правде Востока»,
миновали, построенный японскими военнопленными по проекту выдающегося
архитектора Алексея Щусева театр оперы и балета им. Алишера Навои и уже
спускались в прохладный бар в полуподвале под рестораном «Шарк», как в
небе загрохотало и по асфальту ударили тяжёлые, словно из ртути, капли
дождя.
Витя Энкер, он заведовал отделом строительства в ташкентской
«Вечёрке», моментально запел любимую тогда одинокими девушками и
разведёнками песню Андрея Эшпая на слова Евгения Евтушенко:
А дождь идёт, а дождь идёт,
И всё мерцает и плывёт,
За то, что ты в моей судьбе,
Спасибо, дождь, тебе…
– Не дождь, а снег, – поправила его сдобнотелая барменша Марина.
– Окстись, Маринка! Какой снег? Разве не видишь – дождь, – радостно
закричал Энкер. – У нас теперь всё время будут дожди, как в Венеции. И, чтоб
ты не опаздывала на работу, мы в складчину купим тебе гондолу.
– Я и так не опаздываю, – ответила Марина и с некоторым сомнением
в голосе добавила: – А насчёт Венеции – врёшь. Там море, а не дожди.
– И у нас будет море, – прогудел мой коллега по отделу информации, но
не «Вечёрки», в которой я тогда работал, а республиканской «Сельской
правды» Саша Сафронов. – Или ты не веришь Энкеру?
– А ну вас, – махнула рукой наша верная подруга и выручальщица, -
чего заказывать будете?
– Пару белого бургундского, бутылочку шабли, естественно сыр. Только
понежнее. Лучше – козий, – програсировал, копируя французскую речь, Энкер.
– Понятно, – не удивилась Марина, – Есть пол-ящика «Ок Мусаласа» и
виноград. Лежалый. Берёте?
– Не глядя, – сказал Сафронов – только деньги завтра. Завтра у нас
гонорарный день.
– Знаю, – усмехнулась Марина. – И не только у вас.
– Я, Мариночка, угощаю этих пираний пера, если они согласятся
присесть к моему столу, – раздался голос с неизменно насмешливой
интонацией, который мог принадлежать только одному человеку из мне
известных – Раулю Мир-Хайдарову.
И я не ошибся. Именно Рауль – одно из чудес застойного Ташкента
скромненько и одиноко сидел за столиком в углу. Почему «чудес»? А потому, что
1 Тандыр – глиняная печь сферической или конусообразной формы с круглым
отверстием вверху для выпечки лепёшек, самсы и пр.
первым из узбекистанских литераторов пишущих по-русски издал книгу в
Москве. Это был сборник рассказов «Оренбургский платок», вышедший в
издательстве «Молодая гвардия» в 1978 году. А ещё раньше, в 1974-м и 1975 –
м его рассказы были опубликованы в московских литературных альманахах
«Родники» и «Мы – молодые». Почему об этом помню? Да потому что в те
времена опубликовать в московской газете даже небольшой репортаж уже было
событие, а тут книга!
Ну и конечно все мы знали, как бывший инженер-строитель,
увлекавшийся боксом и футболом, вдруг стал писателем. Сразу уточню:
влиятельных родственников-земляков у Рауля никогда не было, а вот дух с
талантом присутствовали. Они то и помогли.
Однажды, а было это в далёком 1971-м, сидя в компании молодых
ташкентских литераторов и кинематографистов он, будучи не совсем трезвым,
возьми да скажи, мол, нечего вам щёки надувать, изображая из себя участников
некого таинства. Мол, если захочет, он тоже может рассказ написать, хотя
ничем подобным не занимался, и даже опубликовать его сможет. Друзья,
услышав подобное, очень обиделись и за себя, и за профессию. Спор у них
разгорелся нешуточный. В итоге заключили пари на ящик коньяка.
Спор Рауль выиграл, написав рассказ «Полустанок Самсона». Более
того, умудрился опубликовать его в московском альманахе «Родники» и стать
участником VI Всесоюзного съезда молодых писателей СССР. Ну а потом,
войдя, как говорится, во вкус, он бросил «стройки пятилетки», став
профессиональным литератором.
А ещё Мир-Хайдаров был денди, то есть, одевался с необыкновенным
вкусом, приобретая вещи в лучших комиссионках Ташкента и Москвы,
директора и продавцы которых, только на руках его не носили. Почему? Да Бог
его знает. Но не меньше, а может даже больше, его любили красивые женщины
и некрасивые тоже. Хотя, разве бывают женщины некрасивыми, особенно, если
они влюблены? А ещё Рауль обладал редкой по тем временам частной
коллекцией живописи, скупая картины у безвестных художников, большинство
из которых стоят сегодня целое состояние.
И вот этот человек, улыбчиво взирая на нас, приглашал разделить его
скромную трапезу. И мы её разделили.
Не знаю, как сейчас, но тогда «Ок Мусалас» был совершенно
необыкновенным по вкусу, букету и аромату полусухим мускатным. Его вместе
с «Баян-Ширеем», «Алеатико», «Гуля-Кандозом» и «тремя топорами» –
легендарным портвейном «Три семёрки», – выпускал ташкентский винзавод,
построенный на берегу Салара ещё в середине XIX века отпрыском московских
купцов Иваном Первушиным. Но мы этой прелести, в смысле вина, тогда
не ценили. Мы смотрели французские фильмы, читали журнал «Иностранная
литература» и мечтали о бургундском.
Так вот сидели мы, значит, чудной такой компанией, удивляясь дождю,
обмениваясь литературными сплетнями, и вдруг заговорили о войне, в смысле
Великой Отечественной, а вообще-то Второй мировой, которую некоторые
называют нынче Великой гражданской 1939-45 годов. И когда стали обсуждать
участие союзников во всяких там битвах и сражениях, Мир-Хайдаров
спрашивает:
– А знаете ли вы, как в войну назывался ресторан, в котором мы
отдыхаем?
– Кажется, «Националь», – ответил, не помню уж кто.