Страница 23 из 159
Старший лейтенант Романов - дисциплинированный, безропотный и идейный служака - был на высоком счету у начальства: его уважали, регулярно поощряли, ставили в пример другим и даже (по-тихому, сугубо кулуарно), предрекали большое будущее. Большое - в плане скорой и успешной воинской карьеры...
В госпиталь к раненому Роману генерал-лейтенанта Громова пустили только на пятые сутки.
Медицинская палата на четыре койки, три из которых пустовали. А на четвёртой лежал...
- Что это с ним? - удивился Палыч. - Осунулся до полной невозможности. Даже нос слегка заострился. Чёрно-сизые круги залегли под глазами. Бледный-бледный. И взгляд какой-то пустой, равнодушный и отсутствующий. Натуральный "человек-в-футляре".... Привет, боец болезный! Как самочувствие?
- М-м-м-м-м...
- Да что происходит-то, в конце концов? А, док?
- Сильнейший нервно-обсидиальный синдром, сопровождаемый полной апатией, - охотно пояснил пожилой врач. - Достаточно редкое явление, между нами говоря. Особенно в профессиональной армейской среде.
- И как вы собираетесь его лечить?
- Предлагаю - незамедлительно отправить приболевшего офицера на Родину, подальше от этих знойных и гиблых мест. Гиблых - для нервной системы этого конкретного пациента. Воспоминания, воспоминания. Глушить их надо, глушить. Пока не поздно.... Мы, психиатры, считаем, что в определённых случаях именно воздух Родины является самым лучшим и эффективным лекарством...
- Не вопрос, сделаем, - обрадовался Палыч. - Организуем экстренный вывоз в Россию. Ну, и поместим...э-э-э, пациента, как вы выразились, в отличный профильный санаторий. Расположенный, например, в Западной Сибири.
- Почему - в Сибири? - заинтересовался доктор.
- А там "открытого" песка нет. Совсем. Сплошная тёмно-зелёная тайга, наполненная живительным птичьим щебетом. Следовательно, и воспоминания о недавнем происшествии "заглушаться" сами собой.
- Одобряю. Вы всё очень верно и правильно понимаете, господин генерал.
- Должность у меня такая.
- Не надо - в профильный, - неожиданно подал голос больной. - Не надо. Ради Всевышнего...
- Почему - не надо? - насторожился Громов. - Что, Саня, ты имеешь в виду?
- Дайте мне лист бумаги и ручку, - отстранённо глядя в сторону, попросил Романов.
- Зачем?
- Рапорт хочу написать. Об отставке. Не могу я больше. Отпустите, пожалуйста, Палыч...
Надломилось что-то в старшем лейтенанте, короче говоря. Провести долгое время в знойном и тесном плену, без воды, среди разлагающихся трупов, это, доложу я вам, совсем и не шутка. В том смысле, что дорогого стоит...
Вот, у Романова - в результате всего пережитого - и произошёл психический срыв-сдвиг по фазе. Неслабый такой, по полной и расширенной программе.
К этому "сдвигу" мы ещё вернёмся. Обязательно.
Только чуть позже...
Глава девятая
А вон там - седые генералы...
Спасательная команда доставила в "ооновский" лагерь двоих выживших и восемь трупов.
Через полтора часа прилетели и генералы.
Объявили траур. Ну, и понятное дело, "особый режим". Типа - на всякий пожарный и экстренный случай, как и полагается...
На следующее утро, сразу после завершения завтрака, состоялось общее построение списочного состава корпуса (за исключением тех, кто в плановом порядке нёс боевое дежурство). Вернее, что-то вроде траурно-похоронного митинга.
Сперва Виталий Палыч, хмуро глядя в сторону, сказал несколько дежурных фраз в чисто философском ключе - о превратностях злокозненной Судьбы и о высокой миссии воинского братства.
Потом слово взял Фрэнк Смит.
Генерал Смит был уже достаточно пожилым человеком, поэтому его сразу же пробило на слезливую сентиментальность: сплошные перлы о священном рыцарском долге и о цене, которую всем нормальным людям (то бишь, бойцам), приходится платить за достойное выполнение вышеозначенного долга. О непомерно-высокой цене...
В конце речи старичка потянуло на воспоминания о своей славной армейской юности, которые (вполне прогнозируемо), завершились декларированием следующего стихотворного текста:
Смерть пришла из ниоткуда.
Просто проходила мимо.
Огонёк наш увидала.
И на ужин заглянула.
Просто проходила - мимо...
Говорят, страшнее нету
Смерти, что проходит мимо.
Что зовёт неотвратимо
В Край Несбывшихся Надежд,
Всем подмигивая - криво...
И тогда она пришла.
Хмуро дунула на угли.
За собою позвала.
Мы ушли за нею - в джунгли.
За собою - повела...
Джунгли - страшная планета.
Сорок пацанов - в пути.
До десятого рассвета
Только трое добрели.
Джунгли - страшная планета...
Молодыми уходили.
Не считая вовсе дни.
Месяц - в зеркале обычном
Лишь седые старики.
Молодыми - уходили...
Сорок лет прошло.
Всё помню.
Каждый шорох - в этих джунглях.
Каждый крик и каждый вздох свой.
И предсмертный хрип друзей.
Что поделать, коль солдату
В этой жизни достаётся,
Позабыв о страхе смерти,
Только честь свою спасать.
От Судьбы и от начальства.
От предательства и страха.
От себя и от безумства.
Только - честь свою - спасать...
После трескучего траурного салюта, произведённого, как и полагается, из винтовок М-16, восемь чёрных мешков с трупами сослуживцев торжественно загрузили на борт "ноль-один".
Ещё через пару-тройку минут вертолёт взлетел в небо и взял курс на средиземноморское побережье.
Печальная церемония была завершена, служивый люд принялся разбредаться - кто куда: одни проследовал на вверенные объекты, другие - в жилые палатки.
- А мы? - спросила Ванда.
- Может, братья и сёстры, в столовую заскочим? - предложил Егор Леонов, находившийся после недавнего происшествия с тремя успешно-застреленными диверсантами на заслуженном "больничном". - Лично у меня, когда нервничаю или, к примеру, сильно волнуюсь, аппетит зверский просыпается.
- Принимается...
Они шагали между идеально-ровными рядами пятнистых палаток, и Лёха ворчливо бормотал под нос:
- А седовласый генерал Смит, оказывается, пиит завзятый. Да, дела-делишки. Кто бы мог подумать. Джунгли, блин горелый, понимаешь, страшная планета. Ну, надо же, придумщик мечтательный...
- Не нравится - придумай лучше, - отстранённо улыбнувшись, посоветовала Ванда. - Ворчун белобрысый.
- Давно уже всё придумано. Года три c половиной тому назад, по аналогичному скорбному поводу.
- Так зачти. Если, конечно, не замучен стеснительностью излишней.
- И зачту, не вопрос. Только, извини, на русском языке. Слушай.... И когда торжественно, печально, под оркестр гроб тот понесли, стало скучно, вдруг, необычайно. Мы ушли.... Мы ушли в тот сумрак тёмно-синий. В те кусты - сплошная бузина. Помянули над чужой могилой, как ты и просил - тебя.... А вон там - седые генералы. Надрываются, весь белый Свет любя. Похрен. Наливайте, братцы, снова. За - тебя.... Ну, как?
- Внушает...
- А можно и мне маленькой скромной виршей отметиться? - помолчав с минуту, поинтересовался Леонов. - Тоже на русском, понятное дело? Спасибо, друзья боевые, за оказанное доверие. Итак.... Вы - психолог? Да, ладно. Вы - клоун из бродячего цирка. В детстве вас видел на арене. Помню.... Что вам надо? Я искренне не лезу в бутылку. Просто оставьте меня в покое.... Как это - поздно? Упал вертолёт, там были люди, которые мне дороги. Да, я печален, и застрелить готов любого, кто станет на моей дороге к моргу, где они лежат - мёртвые - все.... Я клянусь, что буду спокоен. Пистолет отдам без боя, вовсе.... Пропустите, пожалуйста, доктор. Я посмотрю только, как они там - мои Дикие Гуси...