Страница 6 из 54
Аккуратно положив телефон на полочку под зеркалом над раковиной, хотя очень сильно хотелось швырнуть его в стену, Лера задумалась. Надежда в ней боролась с предчувствием беды. "Может, он забыл? - спрашивала она у самой себя. - Бывает же такое. Возраст, память, маразмы старческие... Или надобность отпала, а меня никто не преследует, потому что... ну почему-нибудь. Не важно. Или уже свадебное платье готовить? Или еще рано панику наводить? Может, обойдется? Может, само собой решится?"
***
В здании школы волшебников было тихо и спокойно. Лето, пора каникул, и ни один ученик в здравом уме здесь до начала учебного года не появится. Большинство учителей следовали этому благому примеру, и потому в длинных коридорах летними знойными деньками было пусто и гулко. И божественно прохладно. Матвей сидел на своем рабочем месте - в школьной библиотеке - и вот уже который день подряд оценивал состояние учебников. Какие еще поживут, а какие латать придется. Пытливые детские умы вкупе с неуемной фантазией быстро приводили в негодность имеющиеся в библиотеке книги. Не было в жизни Матвея большей загадки, чем то, как можно умудриться нарисовать чернилами усы маститому ученому, портрет которого напечатан на страницах одной из книг, когда она, эта книга, от подобных происшествий заговорена? И ведь далеко не единичный случай!
Вот и просматривал Матвей вручную горы учебников. Дело нудное, пыльное, никаким особым смыслом не отличающееся и более подходящее старичку какому, что отжил свое, а не молодому, в расцвете сил и умений волшебнику. Разумеется, можно, да и нужно было бы воспользоваться заклинанием и резко сократить часы работы и количество приложенных усилий, но... на дворе, как уже упоминалось ранее, стояло лето, и спешить было решительно некуда. Это раз.
Бездарно и бесполезно протирать штаны на стуле не хотелось совершенно. Все остальное было мало-мальски переделано, а маяться без работы - увольте. Это два. И потом, волшебник Матвей не то чтобы свое волшебство не любил, но несколько его опасался. Ведь сотворить заклинание - это не стакан воды выпить. Это надо слова знать, уметь их с правильной интонацией произносить, а иначе велика вероятность таких дел наворотить, что потом ни один Высший не исправит. Мама с детства приучила Матвея к осторожности, которая незаметно трансформировалась в боязнь всего на свете. И в последнее время Матвей практически перестал обращаться к собственному волшебству, резонно предполагая, что не стоит лишний раз рисковать.
Коллега по работе, Елена Александровна (даже в мыслях Матвей не позволял себе опускать её громоздкое отчество) была единственной, с кем Матвей сохранял некое подобие дружеских отношений. Но она ушла в отпуск еще месяц назад, сразу, как закончился учебный год. Это три.
Вот потому-то и перелистывал он неспешно страницы, пробегал глазами тексты, проглядывал картинки в поисках дефектов, которые нужно будет устранить. Была уже половина пятого вечера. Пора бы домой собираться, но этого ему хотелось не больше, чем маяться бездельем.
"Мама должна прийти через полчаса, - подумал Матвей машинально, бросив взгляд на часы. И вдруг застыл. - Не помню, помыл ли я посуду перед уходом. Помыл? Или не помыл? Если не помыл, она расстроится". Чистота - на кухне, в спальне, в доме вообще, в ухоженном садике - была пунктиком (маленьким, не признаваемым, но тщательно культивируемым) его матери, и как следствие, его самого. И если для какой-нибудь другой, не такой замечательной матери грязная тарелка, в спешке оставленная в раковине с утра, символизировала грязную тарелку и ничего больше, то для его матери это означало совершеннейшее пренебрежение ее усилиями по превращению Матвея в выдающегося волшебника, идеального сына и примерного гражданина.
Последнее соображение заставило Матвея отложить учебники. Хорошенько прочихавшись, волшебник вытер нос огромным сине-белым платком, который после затолкал в карман рубашки, и засобираться в путь. Благо до дома было недалеко и за оставшиеся до прихода матери двадцать минут можно было еще и пропылесосить успеть, и пыль протереть.
Застегнув на все пуговицы пиджак, он ринулся на выход. В дверях библиотеки ему не повезло натолкнуться на уборщицу.
- Уже уходите? - прокаркала она.
Дверь Матвей открыл широким жестом и дёрнулся наружу, слишком поздно заметив женщину, и заметался вправо-влево, пытаясь то ли обойти неожиданное препятствие, то ли галантно дорогу этому препятствию уступить. Уборщица стояла на одном месте и пристально - слишком пристально, как показалось Матвею - наблюдала за его хаотичными телодвижениями. Тогда Матвей окончательно растерялся и замер. Женщина хмыкнула, отступила в сторону, освобождая волшебнику путь, и повторила: - Уходите, говорю?
- Да, да. До свидания. - Опустив глаза, Матвей шмыгнул мимо и был таков.
- Давно пора, - пробурчала она ему вслед. - Все по домам разбрелись, один этот все кукует, полы вымыть невозможно. А коли при нем - так опять натопчет, перемывай потом.
Но Матвей старческого брюзжания уже не слышал, занятый мыслями о том, что надо еще хлеба по дороге купить, а это крюк делать до магазина. И без хлеба прийти нельзя - мать расстроится. Но немытая - гипотетически - посуда! Как быть? Как успеть? А если в магазине очередь? Эдак он протолкается все полчаса, пока народ рассосется.
Матвей стремительно шел по улице, крепко сжимая в руках потрепанный портфель, и размышлял, как быть, а в голове его, словно аккомпанируя этим метаниям, назойливой мухой крутились строчки из услышанной когда-то и, казалось бы, давным-давно забытой песни. Это были даже не точные слова, а отрывочные воспоминания; что-то о взаимосвязи чувства вины и сумасшествия; автор песни утверждал, что если появилось первое, то следом придет и второе. Никогда волшебник музыкой не увлекался, а уж песнями в особенности, потому как даже тихо звучащие, они раздражали до безумия, не давая сосредоточиться. Проще говоря, он мог либо слушать музыку, либо заниматься каким-нибудь делом - сочетать не выходило. Но то ли что-то мельком увиденное натолкнуло, то ли услышал нечто похожее по дороге, и прилипли эти слова к нему как банный лист... Вслед песне Матвей с несвойственным ему сарказмом сделал вывод, что если ей, этой песне, верить, то он сошел с ума, едва появившись на свет, а вся дальнейшая жизнь - извилистый путь в психиатрическую клинику.
В итоге Матвей забежал-таки в магазин, и ему очень повезло - очереди не было. Купив булки с отрубями, он почти бегом направился домой. Увы, физически он был не слишком вынослив, поэтому незапланированная десятиминутная пробежка привела к тому, что у дверей он затормозил, тяжело дыша, едва не падая от усталости. Потыкал ключом, с первого раза в замочную скважину не попал, поскрежетал замком и ввалился в прихожую.
- Мам! Я дома! - крикнул он на всякий случай, озираясь по сторонам. - Мам!
В доме стояла оглушительная тишина. Никого. Отлично. Матвей быстро скинул ботинки, аккуратно прислонил портфель к стене и резвой рысью направился на кухню, проверять свои подозрения. Заглянув в раковину, он не смог сдержать облегченного вздоха - пусто. Значит, все-таки вымыл, только забыл об этом к концу дня.
Вообще, Матвей на память не жаловался - рановато еще, но в последнее время стал замечать, что некоторые его действия словно по своей воле выпадают из головы, и нет никакой возможности вспомнить достоверно - было или не было. Но пока это приносило лишь моральное неудобство, волшебник почитал за лучшее провалы в памяти игнорировать.
Помыв руки - хотя это простое действие в исполнении Матвея больше походило на лихорадочное сдирание кожи с ладоней - он поднялся наверх, в свою комнату, проверил, ничего ли не изменилось со времени его отбытия на работу, и снова спустился вниз, в кухню, разбирать "покупки". Положив булки в хлебницу, Матвей стал думать, чем бы ему заняться до прихода матери. Он посмотрел на часы и понял, что в лучшем случае успеет вскипятить чайник, прежде чем хлопнет входная дверь.