Страница 45 из 285
На самом деле, существо этих переговоров заключалось в том, чтобы определить, какую позицию займет в ближайшее время каждая из сторон. Для СССР это было попыткой понять, как долго можно будет оттягивать войну с Германией. Для Германии этот вопрос упирался в стремление Гитлера вовлечь СССР в задуманный им антианглийский блок. В случае удачи в этом вопросе нападение на СССР могло быть несколько отодвинуто на более позднее время. Или не отодвинуто, здесь у Гитлера полной определенности не было. В случае же отказа Сталина от военного союза удар должен был быть нанесен без промедления.
Но здесь надо понимать еще и подводную часть этого предложения. То, что Гитлер высказывался перед кем-то из своих приближенных о том, что нападение на СССР, в случае присоединения его к "тройственному союзу", может быть отсрочено, вовсе не говорит об отказе от этого замысла. Уверенность Гитлера в том, что Англия не идет на мирные переговоры только потому, что надеется на США и СССР, никуда не делась. Поэтому, единственное, что могло его остановить на этом пути, это реальная военная помощь Советского Союза в войне с Англией.
Но отсюда выстраивается вполне логичное следствие. После того, как ему удалось бы, как он надеялся, толкнуть СССР на первое же военное столкновение с Англией, на пути предложенной им Советскому Союзу экспансии к "южным морям", ситуация сразу же становилась бы принципиально иной. Вспомним еще раз июльское высказывание Гитлера о том, что Германия не заинтересована в ликвидации британского колониального наследия. Потому что от этого выиграет кто угодно, только не Германия.
В этом случае, тем более, его удар на СССР мог последовать незамедлительно. Только теперь в неизмеримо более страшных для Советского Союза условиях. Потому что здесь Гитлер мог представить себя уже в роли этакого парадоксального спасителя британской империи, защищающего ее колониальные владения от "большевистских орд". Что давало ему не просто надежду на то, что англичане пойдут с ним, наконец, на мирные переговоры. Но и на то, что его война с СССР вызовет сочувствие как Англии, так даже и США. В общем, план, с этой точки зрения, выглядит безупречным.
Когда говорят о том, что Сталин допустил ошибку, пытаясь отодвинуть войну с Германией исключительно дипломатическими мерами, имеют в виду и этот неудачный, по их мнению, визит Молотова в Берлин. На самом же деле, ничего недачного в этом визите для СССР не было. Потому что советские руководители в эту ловушку не попали, да и не собирались, впрочем, туда попадать. Дело в том, что, уже готовя визит, советское правительство должно было определиться, с точки зрения своих принципиальных позиций, до какой степени можно позволить себе развитие отношений с Германией, оставаясь в статусе нейтральной страны.
Естественно, еще накануне визита в Кремле понимали, что никакое участие в военном союзе с Гитлером невозможно как по соображениям принципиального и идейного характера, так и по соображениям сиюминутной выгоды. Войны всячески старались избежать, отодвинуть ее. Поэтому существовал предел уступок, за который невозможно было перешагнуть, это было объективной реальностью, выйти за рамки которой означало потерять самую сущность своей государственности.
Одновременно советские руководители понимали и то, что такое предложение в ходе настоящего визита обязательно последует, это можно было заключить из предшествующей визиту переписки. Поэтому, давая согласие на поездку Молотова в Берлин, понимали, что от этого предложения придется неизбежно отказываться.
Говорить же об удаче или о неудаче визита можно было бы, если бы сбылись или не сбылись ожидания и надежды, которые с этим визитом связывались. В данном же случае все понимали, что ничего хорошего от переговоров ожидать не придется. Потому что неизбежно придется отказываться от самого главного и самого важного предложения Гитлера.
Тогда зачем Сталин согласился на визит Молотова?
Ну, во-первых, отказ от визита мог накалить обстановку еще больше. А во-вторых, это было прекрасной возможностью для политического зондажа. Своего рода дипломатическая разведка, необходимая для того, чтобы понять намерения Гитлера в отношении Советского Союза, как сиюминутные, так и фундаментальные.
Но такой политический зондаж невозможен, если отказаться от выдвижения каких-то своих предложений и требований. Будут они учтены или нет, это в данном случае неважно. Да и не в том СССР положении по отношению к Германии, чтобы серьезно требовать от нее каких-то уступок. Не то соотношение сил. Намного важнее определить реакцию противной стороны, исходя из нее, можно попытаться понять и ее намерения. Кстати, чем масштабнее твои запросы, тем ярче проявляется реакция на них твоего противника. Тем легче прощупать его намерения в отношении тебя. При этом, конечно, нельзя заигрываться, чтобы не спровоцировать к себе излишнюю агрессию.
С другой стороны, никакая сила противной стороны не должна сдерживать тебя при отстаивании твоих собственных общепринятых и общепонятных интересов. Здесь любая сдержанность с твоей стороны может быть воспринята как слабость. Что тоже провоцирует агрессию по отношению к тебе.
Такой вот баланс. Такое вот лезвие бритвы, по которому надо пройти, чтобы достичь своих целей.
Поэтому-то для Гитлера и его окружения во многом неожиданной и непривычной оказалась та твердость и даже жесткость, с которой отстаивал позиции Советского Союза Молотов.
Он, в частности, настойчиво задавал вопросы и неоднократно возвращался к ним снова, если ответы его не устраивали. Риббентроп даже выразил недовольство против слишком навязчивых вопросов с его стороны. В частности, Молотов требовал разъяснений о причинах присутствия немецких войск в Румынии и Финляндии.
Между тем, в переговорах Гитлер ораторствовал в основном сам. Этот человек физически не умел слушать собеседника, предпочитая слушать самого себя. Что было, конечно, в данном случае, на руку Молотову, пытавшему понять его замыслы. А тот пафосно выступал по поводу того, что если Россия хочет получить какую-то часть британской колониальной империи, то сейчас самое время объявить о солидарности с державами тройственного пакта. В частности, он упомянул о желательности расширения России на юг от Батуми и Баку, в сторону Персидского залива и Индии. Поднимался на переговорах и вопрос о Дарданеллах, и о более свободном их использовании для сообщения между Средиземным и Черным морями, чем это разрешала конференция в Монтрё.
Молотов уклончиво отвечал, что передаст предложения Гитлера советскому правительству, что ответ последует позже, после всестороннего их изучения.
В ответ он в свою очередь, поднял вопрос о желательности для СССР подписания пакта о ненападении с Болгарией. Болгарское правительство отрицательно отреагировало на такое намерение Советского Союза. Но все понимали, что в данном случае речь не шла о свободном волеизъявлении суверенной страны. Все понимали, что этот вопрос должен быть решен не в Софии, а в Берлине. Но в ответ уже Гитлер занял уклончивую позицию, ссылаясь на то, что по этому вопросу ему необходимо посоветоваться с Муссолини. В результате, переговоры закончились фактически ничем.
В любом случае, у Гитлера пока сохранялась уверенность в том, что СССР не против вступить в его коалицию против Англии, но на своих условиях. Как видел он это на примере Испании и вишистской Франции. В этом успокаивала его и дезинформация, искусно предоставленная ему советской стороной.