Гексаграмма

— Двор — внутренний, — быстро отозвался парень. — Активность… громкая.

Словно в подтверждение его слов из-за стен поместья раздался женский крик.

Не очень громкий — стена надежно его заглушала. Однако Альфонса словно подбросило. Он вылетел из машины и, хлопнув на бегу, приложил ладони к стене, а затем ударился плечом, словно хотел вынести кирпичную кладку, как дверь.

На самом деле, Альфонсу Элрику в тот момент было не до дверей, которые обожал творить его брат, поэтому на первый взгляд стена не изменилась. Однако стоило алхимику коснуться ее плечом, как белая штукатурка и красный кирпич посыпались серой пылью, и Альфонс вошел в дверь, как в воду.

Как ему потом рассказывали, выглядело это впечатляюще. Однако молодого алхимика мало занимало внешнее.

Еще секунда — и он уже стоял во дворе, а в стене зияла дыра необычайно гладких очертаний, словно ее вырезали в куда более мягкой субстанции, чем кирпич.

Первое, что увидел Альфонс Элрик — избитую Мэй в запыленной одежде, что силилась подняться на одно колено. Ее противника он даже не разглядел — просто отрезал от девочки привычным каменным валом. Хлопок ладонью, коснуться мощеных плит — это недолго. Подбежать, схватить девчонку на руки — это было дольше. Или показалось.

У нее ссадина была на лбу — может быть, разок приземлилась неудачно или об стену приложилась. Впечатление, что все лицо в крови.

— Дура, ты что творишь? — закричал на Мэй Альфонс, не отдавая себе отчета, что почти так же он кричал на Эдварда три года назад, во время первой драки со Шрамом. — Умереть хочешь?

Однако Мэй потеряла сознание.

То ли сразу, как он ворвался во двор, то ли когда схватил — бог весть.

Альфонс бережно передал девочку своему спутнику, уже вошедшему следом.

— Так, — он обернулся к мужчинам кланов Чань и Ликай, сгрудившимся у боковой стены. — Я ее забираю. А теперь покажите мне, где панда этой девочки?

Мэй наполовину очнулась в автомобиле. Она не сразу поняла, что за ужасный шум ее окружает, и почему ее постель трясется. Кто-то лизнул ее руку; пальцы утонули в знакомом густом мехе. С трудом, сражаясь с тошнотой, девочка открыла глаза.

— Тшш… — на ее лоб легла мягкая рука, и Мэй не сразу сообразила, что рука принадлежит Альфонсу, а мех — Сяомэй. — У тебя ничего не сломано… вроде бы. Мы доберемся до дворца, и тебя посмотрят императорские медики. Держись, Мэй.

— Альфонс? — Мэй почувствовала, что у нее текут слезы. — Извини… я правда вела себя, как последняя…

— Ничего, со всеми бывает. Я тоже идиот. Нужно было сразу предложить тебе помощь.

— Нет…

Альфонс… ты… зачем ты остался с той женщиной? Как ты мог…

Мэй сама не знала, почему спросила это. Просто как-то так оказалось, что все самое важное для нее — чтобы ее признали, чтобы она была свободной, чтобы победить людей, которые держат ее взаперти — вдруг сузилось до одного единственного: чтобы Альфонс оказался здесь не просто так. Если он теперь с Тэмилой, все бессмысленно: и сражение с Цином, которое она проиграла, и свобода, которую она не обрела…

— Да я с ней не оставался! Мэй, ты чего? Я ее видел второй раз в жизни, какого…

Она меня отравила маленько, но я оттуда сбежал! Можешь спросить Ланьфан, ее люди за мной следили все время! Мэй, ну почему ты плачешь? Ну не плачь, маленькая. Все уже хорошо. Правда, хорошо.

Вот-вот будет. Мэй!

А Мэй чувствовала свое поражение: каждой клеточкой тела, каждым синяком, каждым мускулом.

— Я научусь побеждать, правда, — пробормотала она, соскальзывая опять в полуобморок. — Альфонс… ты только дождись, ладно?

Я обязательно научусь…

Интерлюдия. Альфонс Элрик. Разные места

Подготовка к грандиозному спектаклю для Союза Цилиня заняла еще пару недель, за время которых многое успело произойти.

Мэй приходила в себя еще несколько дней. Она попросила вызвать из клана Чань лекаря Женьчуа и бабушку Лоа. Оба они прибыли даже раньше, чем начальник личного управления императора, которое взяло под крылышко Мэй и Сяомэй, успел об этом попросить. Лекарь Женьчуа с поклоном передал упомянутому начальнику несколько писем. Одно из них было адресовано императору, другое Альфонсу — к удивлению последнего.

В альфонсовом письме господин Сыма приносил глубочайшие извинения за недоразумение и подчеркивал, что с его стороны и со стороны клана Чань в целом было сделано все возможное, чтобы предотвратить трагедию. Он также обещал со своей стороны позаботиться о будущем племянницы, как то сочтет нужным император и сама девочка.

— Это голос бабушки Юэ, — сказала Мэй, когда Альфонс показал ей письмо.

— Нехорошо так говорить о старших, но я бы с удовольствием показал ей, где раки зимуют, — мечтательно произнес Альфонс (они говорили по-аместрийски).

— Какое забавное выражение! — обрадовалась Мэй и закашлялась (несмотря на жару, она подхватила простуду). — Надо будет запомнить.

— Ну-ну, — пожурил ее Альфонс. — Лежи, выздоравливай… До чего ты себя довела!

— Я себя мало довела, — решительно возразила девочка. — Нужно… понимаешь, Альфонс, нужно действовать самой… но опираться на друзей. Я совсем забыла, что вы с Лином не только мои союзники, но и мои друзья. А нужно было помнить. В одиночку я пока слишком слаба. Но я стану сильнее, обещаю! И буду вам помогать.

— Не нужно, — Альфонс покачал головой.

— Что не нужно?

— Становиться сильнее. Ты вырастешь, станешь сильнее сама по себе… многому научишься. Будешь хитрее… Но нужно ли тебе уметь драться так, чтобы победить Цина или, допустим, Ланьфан? Ты умеешь столько всего…

— Альфонс коснулся пальцем ее лба, и Мэй порывисто вздохнула. — В этой голове столько мыслей, столько идей, способных помочь людям и сделать их жизнь лучше… Ты умеешь пользоваться алкестрией. Ты изо всех сил стараешься помочь своей стране. Разве этого мало? Позволь мне и другим защищать тебя, Мэй, чтобы ты могла делать то, что только ты можешь сделать.

— Например… помогать Лину? — робко спросила она.

— Лину… или мне. Или еще кому-нибудь. Ты неоценимая помощница, Мэй. А может быть, ты захочешь делать что-нибудь сама по себе? Я бы на твоем месте об этом подумал. Ну ладно, отдыхай. А я зайду вечером.

Мэй не могла лечить алкестрией саму себя, а лечиться у алхимиков из Союза Цилиня отказалась, поэтому выздоравливала долго.

Юдэн явился сам, вместе с Цином. Они оба принесли Лину официальные извинения по всей форме.

Юдэн кроме того имел приватный разговор с Мэй, при котором присутствовали только две девицы Ланьфан — все равно что немые.

Потом Юдэн присутствовал на совещании (Альфонса тоже пригласили), где обсуждались перспективы создания нового Союза. В подробности плана по взаимодействию с Союзом Цилиня принца Ликай не посвятили, однако, как выяснилось, он участвовал в многих других императорских задумках. Юдэн сам получил прекрасное образование и считал своим долгом подготовить проект централизации чиновничьего управления. Кроме того, как рассказала Альфонсу Ланьфан, Юдэн также втайне поддерживал конституционную монархию. Сложно представить, как он собирался внедрять ее в Сине, где местные традиционно считали императора сыном неба.

Юдэн Альфонсу скорее понравился, чем нет. Этот человек казался слишком уклончивым, чтобы быть искренним, и вместе с тем слишком дальновидным, чтобы предавать по пустякам. Альфонс не сомневался: Юдэн поддержал Лина из каких-то своих соображений и рассчитывает на заметную роль в государстве — за это говорила хотя бы его недавняя попытка перетянуть Мэй на свою сторону через брак (хотя у Альфонса сложилось впечатление, что Юдэн с самого начала не рассчитывал на успех). При этом помощь клана Ликай могла принести пользу, если пользоваться ею с осторожностью.

После нескольких совещаний с Вернье, Яньцином и Лином они усовершенствовали первоначальный план. В его рамках Альфонсу пришлось несколько раз съездить в разные места по городу, показаться разным людям. Поговорил он и с шэнъянским представителем Чинхе — Ланьфан устроила им встречу. К счастью, с самим Чинхе Альфонсу встречаться не пришлось. Дайлинь оставалась где-то в горах, и Ал мог только вздохнуть с облегчением: одна мысль о встрече с ней навевала на него иррациональный страх.