Гексаграмма

Ал идет через один проходной двор, через другой. Попадает в богатую усадьбу, затем в лавку, заваленную отрезами тканей. Начинает метаться туда-сюда, хватать за плечи то одного, то другого мертвеца, звать по имени — во сне он знает их имена. Больше всего он боится увидеть среди них отца и брата — ведь у них тоже золотые волосы, золотые глаза!

Понемногу Альфонс начинает узнавать своих знакомых: вот сержант Брэда — только почему-то блондин — и вот та симпатичная медсестра из госпиталя… «Это не Ксеркс! — понимает со страхом Ал. — Это Аместрис, и мы потерпели поражение два года назад! Один я уцелел, потому что у меня не было тела!»

Но тут же Альфонс Элрик поправляет себя. «Нет, — говорит он. — Я сплю. Это все сон. Все кончилось хорошо, мы победили. Почти никто не погиб — потому что эти люди из Ксеркса помогли нам.

Слышите, люди? Я пришел сюда, и вы все живы!»

И правда — тел больше нет на улицах, а из дверных проемов, из-под арок выходят к Алу жители бывшей столицы мира, чьи лица странно знакомы. Все радуются ему, жмут руки, хлопают по плечу. Одна девушка, смутно напоминающая разом и Уинри, и лейтенанта Хоукай, и, может быть, еще кого-то, берет Альфонса за руку и ведет за собой. «Это сон», — говорит Ал. Ему уже не хочется просыпаться.

«Все правильно, — отвечает девушка, — не просыпайся, идем со мной…»

Они идут, к окраине города, где кончаются коробки домов и начинаются ветер и песок, но не доходят до самой границы. Поднимаются вверх по широким ступеням. Останавливаются под квадратной аркой дверного проема, на красивых мозаичных плитах.

Это смотровая площадка. Внизу, сколько хватает глаз — золотое море.

Уже не утро — но отчего так ярко, победно, словно на рассвете, сияет солнце? Радуги танцуют в золотых волосах спутницы алхимика, сверкает ее улыбка. «Вот оно, — говорит девушка, — солнце пустыни».

И обнимает, и целует крепко-крепко — только в глазах ее стоят слезы.

Глаза ее как пустыня, кровь ее как песок…

— Эй, парень, просыпайся! — Зампано потеребил Ала за плечо. — Кто плачет? Зачем плачет?

Ал просыпался с трудом. Воздух был сер и холоден: раннее-раннее утро.

— Зачем ты меня разбудил?

— Ты говорил во сне.

У меня самого кошмары всю ночь, — коротко ответил Зампано.

— Не то что этому увальню, — он махнул рукой на все так же звучно храпящего Джерсо. — Вот и решил, что пора поднимать.

— Да нет, мне девушка снилась… — пробормотал Ал, растирая лоб. Мысли ворочались очень туго, как будто тоже замерзли.

— А, ну извини, — ухмыльнулся Зампано. — Тогда спи дальше, дело святое.

— Да нет, — Ал вспомнил все-таки кончик сна, ухватил его за хвост, — не в этом смысле. Тут такое дело…

Какое дело, он не сказал, а сразу полез из спального мешка. Вздрогнул, торопливо укутался в плащ.

— Ты отлить или еще куда?

— Проверить надо, — ответил Ал. — Есть у меня теория.

— Я с тобой, — Зампано тут же поднялся.

Они с Джерсо, не особенно скрываясь, начали охранять Ала с момента отбытия из Централа. То ли они инстинктивно оберегали младшего спутника, то ли вполне сознательно берегли свой единственный шанс на освобождение от звериного проклятья — сказать трудно. Альфонс не вникал и обычно не протестовал.

— А если здесь кто объявится? — спросил алхимик.

— А если объявится, я проснусь, — вдруг совершенно не сонным голосом произнес Джерсо. — Идите, развлекайтесь.

И тут же снова захрапел.

«Отлично, — бормотал Ал себе под нос пару минут спустя, пробираясь между развалин, — тогда на кой черт этот цирк с ночными караулами?»

— Доверяй, но проверяй, — весело отозвался сзади Зампано; его чуткое ухо слышало самую тихую речь. — Эти наши сверхспособности — дело такое… И потом, парень, тебя нужно тренировать или нет?

— Так вы меня тренируете? — засмеялся Ал.

— А что тут смешного?

— Ребята, не обижайтесь, но по сравнению с учителем Изуми…

— Это та страшная женщина-алхимик в белом халате?

— По-моему, это у нее платье такое.

— Я в столичной моде ничего не понимаю.

— Так она и не из Централа…

Так, переговариваясь, они шагали между колонн и обломков стен, скрипя песком, перемешанным с мраморной крошкой. Ишвариты, которые жили здесь несколько лет, пытались приспособить город под себя. То тут то там Ал замечал их следы. Вот колодец с фанерной крышкой — нужно будет сказать проводнику, вдруг кому пригодится. Вот навес непонятного происхождения, сооруженный из обломков камня… Вот что-то написано над дверным проемом по-древнеишварски — Ал помнил, как выглядят их письмена со времен расшифровки старого дневника. То ли молитва, то ли ругательство.

А вот и то, что он искал.

Арка за прошедшие годы разрушилась, но каким-то наитием Ал ее опознал. Лестница… лестница, конечно, обвалилась тоже. И смотровая площадка вместе с ней. А даже если бы и нет: нашли дурака туда лезть! И внизу поищем.

Ал, правда, очень слабо представлял, что именно он собирается найти. Кровь уже давно бы высохла, алхимическую печать стер ветер. Но что-то тут должно было остаться…

Ал носком разгонял мраморную пыль. Да, кто-то тут проходил не так давно, счистил песок, ветровая тень от колоннады не дала совсем занести снова… А, вот оно. Бурые пятна. Еле заметные, но все-таки…

Он ни за что не нашел бы их, если бы ему не помогли.

Ван Хоэнхайм приходил сюда незадолго до солнечного затмения два года назад. Почему сюда? Ведь был же периметр… ведь он же оставлял кровь в других местах…

«Здравствуй, сын Хоэнхайма, — шепнул кто-то. — Освободишь меня?»

Алу показалось, что он видит ее, эту светловолосую девушку, похожую на лейтенанта Хоукай, на Уинри и еще на кого-то, невспоминаемого.

«И ты здравствуй, — сказал он. — От чего тебя освободить?»

«Я здесь осталась случайно. Хоэнхайм пришел сюда, на него напали контрабандисты…

Пролилась кровь. Вот я и задержалась».

«Почему задержалась?

Разве он оставил тебя?»

«Нет. Он просто не возражал. Я жила в этом дворце, соскучилась… Меня зовут Ана, пятая принцесса Высочайшего Дома… Думала, тут будет память. А тут только ветер и песок, и ничего больше. Хочу уйти».

«Хорошо, — сглотнул Ал, — я отпущу вас, Ваше Высочество».

Смех зазвенел, словно вода в фонтане, умолкшем четыреста лет назад.

«Какое же я теперь „высочество“, сын Хоэнхайма! Спасибо, что нашел меня».

«Вам спасибо».

«За что же?»

«Вы украсили мой сон».

Смех ксеркской принцессы звучал у Ала в ушах, пока он, опустившись на корточки, краем плаща затирал следы крови.

— Эй, Альфонс! — крикнул Зампано, который до сих пор околачивался у подножия лестницы: узор ему там какой-то понравился, что ли. — Ты как привидение увидел.

— Привидений тут нет, — твердо сказал Ал.

Здесь был ее дом… этой Аны.

Из дневника А. Элрика

Я никогда не мечтал быть наследником умершего народа. Не то же самое, что получить в наследство миллиард сенсов. Никакой практической пользы, только руины и невыполненные обещания. Мы с братом читали про город Ксеркс, исчезнувший за одну ночь, но я и предположить не мог, что мой отец там родился, что он помнил, какие там носили наряды и пели песни.

Мне все время кажется: я мог бы что-то сделать для этих людей. Хотя бы подробнее расспросить отца.

По слова Хоэнхайма, половина погибших жителей Ксеркса жила в его душе. Неужели они никогда не просили его записать их истории на бумагу? Чтобы хоть кляксой, хоть черновиком зацепиться в истории… Или они не разделяли нашей с братом любви к печатному слову?

Я хотел бы помнить.

Мы двое сироты без родства — но с целым разрушенным государством за плечами.

А что если отец все-таки что-то записал, но мы с братом сожгли его записи вместе с домом? Он бы нам не сказал тогда.

Неприятная мысль.

Костер гаснет, пора спать.