Симарглы

Но, как ни странно, этот холод показался Лене более настоящим, чем все предыдущие испытанные ею холода. Словно сны вспоминали, что такое по-настоящему мерзнуть. И еще Лене подумалось: после такого холода хорошо вернуться в тепло и разложить влажный от мороси плащ сушиться на батарее.

Кроме того: это был не сон. То есть, точно сон, потому что на Земле сейчас силилась пробудиться дохленькая городская весна, а в Ирии изнемогал от своего великолепия вечный май. Но как реально было небо… и паутинки… и резной листочек, который осел на рукав ее светлого плаща…

Да. Светлого плаща у Лены никогда не было. Белый и бежевый — чересчур маркие цвета для ее практичного характера. И волосы она никогда не носила вот так, свободно распущенными по плечам. И не подвязывала на шею белый шарф аккуратной перетяжкой. И на руках у нее никогда не было такого изящного маникюра.

Оглядев себя, Лена поняла почти сразу: она снова столкнулась с идеализированным образом. Но на сей раз Сергей в своем сне загонял в идеализированный образ ее саму. Ей стало почти смешно. Что за человек! Сперва он ненавидит ее, обвиняя бог знает в чем, и показывает ту ужасную комнату с пианино, а потом…

Она улыбнулась, почти через силу, и мирно пошла вдоль кромки леса, хотя больше всего на свете ей хотелось гневно зашагать, печатая шаг, как красноармеец на параде. Все это походило на декорации к концовке мелодрамы, да только вот Лена не желала участвовать ни в каком сентиментальном повествовании. Она просто хотела сделать что-то с неизбывной болью, которая терзала ее в самой глубине сердца. И она знала: сделает. Так или иначе.

Через какое-то время Лена обнаружила, что Сергей уже давно идет рядом с ней.

— Это последний сон, — сказала она.

Сергей только кивнул.

— Последний, потому что я начинаю бороться.

Кажется, Сергей хмыкнул. Это и в самом деле звучало смешно.

— За что? — спросил он.

— За тебя, — ответила она, и остановилась.

Он тоже встал как вкопанный.

— Не за… город? — спросил он осторожно.

— Городом больше, городом меньше, — пожала плечами Лена. — Я вообще не понимаю, что в нем изменилось с тех пор, как пришли вы. Ну, игровых автоматов стало больше.

— Люди на улицах стали меньше улыбаться. Я помню… совсем как в… Там, где я жил раньше.

— Так ты не из Омска?

— Нет.

Это было сказано таким тоном, что спрашивать, откуда он, Лена не стала.

— Я не хочу отдуваться за других, — произнесла Лена, зная, что кривит душой. — Почему я должна исправлять то, что кто-то натворил? — он не ответил. — Почему ты молчишь? Тебе же лучше, если я отступлюсь. Разве не для этого вы насадили на меня черную метку? Чтобы симарглы оставили вас в покое. Не знаю уж, оказывала ли на меня эта метка какое-то влияние — Стас говорит, что нет, — но я и впрямь хочу оставить вас в покое.

Сергей молчал.

— Ну, что ты молчишь? — Лена говорила сердито, раздраженно. — Я и сама ничего не знаю! Я так поняла, что вся ваша деятельность, вся ваша структура — она направлена не на то, чтобы изменить мировой порядок. И вообще, вы — несчастные люди. Вы… невидимки. Вас никто не видит, потому что вокруг вас темнота.

— Откуда ты знаешь?.. — Сергей посмотрел на нее едва ли не с испугом.

— Я поняла, что ты знал, что в детстве я была одной из вас.

— Знал. Ну и что?..

— Если ты думал, что мне это дело понравится, когда я вспомню, то ты заблуждался. Я убила котенка, — Лена сама не ожидала, что сможет это произнести: это звучало на удивление мерзко. — Фу, какая гадость! Вы занимаетесь подобными вещами, чтобы добиться власти и почестей? Кто же это сказал… не помню… Не имея умений даже чтобы пойти в мафию, они ударились в оккультизм! Это про вас.

— Не совсем, — Сергей устало потер лоб, — в организации попадаются достаточно талантливые личности. Просто есть много разных путей возвыситься. Один из них, истинный, — наш.

— Ну так вот я решила вам не мешать! — произнесла Лена как можно независимее. — Вы нанесете ущерба не больше, чем наши политики. А то и меньше. Я предлагаю вашим договор. Заключим соглашение… разделим сферы влияния… Иначе выходит невыгодно ни тем, ни другим. Например, вы обязуетесь не нарушать покой мертвых, а мы — ваш.

— Ты думаешь, это сработает? — Сергей ухмыльнулся.

— На какое-то время, — ответила Лена серьезно.

— Ты не имеешь права.

— Так я и спросила! А кроме того… черт возьми, Сергей, я мертва. Я — симаргл. Один из тройки, ответственной за этот город. О каких правах можно говорить?

Лена произносила это вполне искренне. Она понятия не имела о том, каковы границы прав и обязанностей, возложенных на нее. Да кто вообще их устанавливал?.. Исходя из того, что вся эта заварушка началась с Артема, предполагала, что они очень велики. В управлении симарглами — если оно вообще было, потому что Софья, несмотря на свой грозный вид, вмешивалась во что-то крайне редко — похоже, придерживались более консервативных традиций, связанных едва ли не со средневековым местничеством. С одной стороны, это и не удивительно — когда контора существует столько лет.

Кажется, она отвлекалась на миг, задумалась над сказанным, потому что не заметила, как Сергей в ярости обернулся е ней, схватил ее за ворот пальто. Закричал прямо в лицо:

— Да ты, маленькая сволочь! Как ты можешь быть такой спокойной! Ведь я же… я же люблю тебя! Плевать мне на метку, на все остальное… тысячу раз плевать! Я найду способ оживить тебя…

На миг ее сковало удивление… но все-таки, она изменилась. И изменилась сильно. Невероятно сильно.

— Глупости, — произнесла Лена решительно, с удивившей саму себя легкостью стряхивая его руки со своего воротника. — Несусветные глупости.

И больше ничего сказать не могла. Все-таки, она тоже любила его. Как ни старайся казаться сильной, как ни упражняйся в равнодушии…

Они стояли друг рядом с другом, друг на друга не глядя.

Лене казалось, что вены у нее вскрылись сами собой, и из разорванных жил течет кровь… а с кровью любовь, капля за каплей. Столько лет любить его, умереть, потом узнать, что он колдун, заклинатель мертвых, злодей, узнать, что он тоже ее любит… по крайней мере, испытывает к ней то, что он сам называет любовью. И что в итоге?

— Почему у тебя так холодно всегда? — спросила Лена, поежившись. — Сделал бы как-нибудь лето…

— Солнце я не люблю.

— А зря, — пожала Лена плечами. — Оно красивое. Если не слишком злое.

Возникла пауза. Они ведь не всегда рождаются тогда, когда сказать нечего. Иногда произнести слишком много, а времени совершенно не хватает, поэтому приходится что-то мямлить… или смотреть на горизонт, думая о том, что рано или поздно это время кончится… уже кончается, утекает между пальцами. На смену ему придет нечто иное, незнакомое.

Они проснутся.

— И что нам делать? — спросил Сергей несколько беспомощно.

Они стояли у кромки влажного леса и смотрели на ворон, которые каркали, срывая глотки. Вороны кружились над полем, искали пропитания. Голая земля их не устраивала. Наверное, они тоже хотели тепла.

— Что-нибудь, — пожала плечами Лена. — Знаешь, я передумала… Я попробую.

— Что?

— Бороться с вами. Думаю, это будет очень полезно.

— Кому? — насмешливо.

— Тебе.

«Да, — подумала она на границе яви и сна, — мой милый, моя истерзанная, искалеченная любовь… Я больше ничего не хочу, я так устала, что почти превратилась в бетон и стекло, но я все еще желаю спасти тебя».

Я проснулся в темноте. Впервые было по-настоящему темно, хоть глаз коли. Обычно в незашторенные окна моей квартиры светят фонари или заглядывает луна, а в этот раз не было ничего, совершенно ничего. Как это объяснить? Я не боюсь темноты. Бояться чего-либо здесь, в этом мире — фу, какая пошлость. Но в темноте комната перестала казаться мне пустой, точно была наполнена каким-то странным содержимым. И тускло светился прямоугольник окна, куда проникал слабый свет с улицы. Рама была мертвенно-белая, хотя при дневном свете было бы видно, что она давно нуждается в покраске. Ветка, которая обычно стучала в стекло под ветром, просто лежала, и кругловатые тополиные листья были прижаты к пыльному стеклу своеобразным орнаментом.