Симарглы

— На что ты обречена! — крикнул он, отмахиваясь своим импровизированным оружием на манер бейсбольной биты, — Лена не видела, от чего. — Вспомни!

Что-то темное схватило Вика за горло сзади. Он попытался это отцепить — бесполезно — это что-то почти оторвало его от земли.

— Лена! — прохрипел мальчик.

Еще одна вспышка — на этот раз свет темнее, не белый, а какой-то желто-оранжевый — и Лена на мгновение увидела Станислава Ольгердтовича с перекошенным лицом, который изо всех сил бил об асфальт странное существо. Существо было похоже на крупного, черного, словно сделанного из сажи кота с рожками. Потом снова исчезло все, кроме Вика. Тому удалось отцепиться, он сам схватил «что-то черное» и ударил по нему палкой. «Что-то» завизжало.

— Лена! Ну скорей же!

«На что я обречена? — подумала Лена сквозь холодную, зябкую дремоту. — Неужели на этих двоих? На жизнь после смерти, на невозможность увидеться с родными, пребывая от них в двух шагах, на то, чтобы обманывать людей, летать по небу на крылатых собаках… На разборки с несвежими покойниками, на стихи Гумилева, которые читает призрак, на здоровое сердце, на… все. Но ведь… но я дышу! Это, наверное, тоже жизнь. А ведь я так не хотела… умирать. Так что подключи логическое мышление, ты, девушка-математик! Ты видела яблони? Ты видела одуванчики? Ты видела зеленую траву? Сергей Петрович сказал, что все это декорации, но еще он сказал, что это сотворено Богом… И серые глаза Вика, и приветливая (хоть и редкая, судя по всему) улыбка Станислава Ольгердтовича… И печенье с чаем, и новости, которые меня не интересуют, и люди на улицах, с которыми у меня нет ничего общего, но которых я должна защищать от чего-то, чего сама не понимаю… Потому что я люблю тебя, Господи…»

От последней мысли в голове немного — о, самую чуточку! — прояснилось, и Лена смогла сесть, потягиваясь. Это было адски трудно. Хотелось продолжать дремать в ледяной истоме, каждое движение стоило преодолевать.

«Нечестно! — зашипели голоса во тьме. — Нечестно! Она наша! Она — потерянная душа!»

— А вот хрен вам! — обрадованный Вик несколько раз взмахнул палкой, словно разбивая что-то вдребезги, его глаза яростно блеснули. — Вы, черти, только и знаете, что подбирать объедки! А ну, признавайтесь честно, как вы смогли купить столько душ за последнее время? На что вы ловите людей?

«Мы не говорим с людьми! Мы не говорим с симарглами!»

— Ловлю вас на логической неточности, господа! — это произнес не Вик, а Станислав Ольгердтович. Он появился внезапно, и вокруг него тьма разошлась, создав ореол обычного пространства; Станислав Ольгердтович держал за шкирку чертенка — теперь Лена его хорошо рассмотрела, самого настоящего, будто сошедшего с иллюстрации к пушкинской сказке. — Вы уже с нами говорите. Кроме того, в случае необходимости вы превосходнейше находите общий язык и с людьми.

Тьма молчала.

— Говорите! Ну! — Станислав Ольгердтович встряхнул безвольно обвисшего чертенка. — Вы должны меня помнить. Вы все помните. Я слов на ветер не бросаю. Я проверил все, что только можно было проверить. Мертвые души, которые не поступили к нам, не заключали с вами договоров. Они просто пропали. Вы — обыкновенная нечисть, вы не могли придумать ничего сами. Говорите, кто из Хозяев решил забрать побольше силы? Кто кинул вам объедки со своего стола?!

Тьма молчала.

Станислав Ольгердтович покачал головой. Чертенок в его руке вспыхнул и истаял оранжевым пламенем; ореол обычного пространства дрогнул и расширился. Тьма вскрикнула от боли.

— Ну! — Вик замахнулся палкой.

«Хозяева… не причем, — неохотно прошипела тьма тысячей голосов. — Это человек… Человек причина. Он говорит с душами, но не умеет удержать их, не умеет забрать их тепло. Они бродят неприкаянные, и попадают к нам. Мы не тащим их — они приходят сами. Как пришла эта девушка, и теперь вы не вернете ее».

— Идиоты! — рассмеялся Вик. — Она — симаргл, разве вы не видите?

— Я — симаргл! — сказала Лена, поднимаясь на ноги. Она почувствовала, что ей надо что-то сказать. А сказать хотелось, потому что состояние индифферентности исчезло, как не бывало. — Я не собираюсь поддаваться какой-то нечисти!

Однако слова словами, а стоять оказалось неожиданно тяжело. Живот подводило, колени не держали.

— Высший класс! — Вик одобрительно показал ей большой палец. — А теперь пошли отсюда. Наше вам с кисточкой!

И решительно сломал палку об колено.

Под скрип разрываемой тьмы они выпали в реальность, прямо к ногам невозмутимо стоявшего Станислава Ольгердтовича. Солнце совсем уже почти село, только красило в оранжевый свет обындевелые верхушки заборов.

— Ну ты молодец! — возбужденно начал говорить Вик, поднимаясь и помогая подняться Лене. — Никто бы не сказал, что это твой первый день! Как минимум — третий!

— Пошел ты! — Лена вскинула руку для пощечины… и, разумеется, не ударила. Она никогда никого не била по лицу с одного случая во втором классе… тогда пощечина вышла легко, парень не заслонился, и Лена испугалась этой легкости. Она уронила руку и коротко, зло ругнулась — словами, которых по идее, и знать-то не должна была.

Воцарилась тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием разъяренной Лены.

Станислав Ольгердтович приподнял бровь и только заметил.

— Не могу не признать, что мы это заслужили. Кстати, Елена, лучше злитесь, чем впадайте в апатию.

— Извини, Лена, — сконфуженно, почти жалобно произнес Вик. — Но нам позарез надо было, чтобы какой-то человек испытал сильные негативные чувства к тебе! А когда ты начала… ну, ты сама виновата! Зачем было лишать того врача жалости, а? Твоя боль, твоя тоска… ты сама подставилась! Мы еле успели! Мы следили за врачом, а не за тобой, и его эмоции совершенно сбили нас с толку.

— Не нас, а меня, корнет, — вздохнул Станислав Ольгердтович. — Старею. Не надо меня оправдывать. От вас в дистанционном наблюдении толку — как от козла молока.

Они стояли в переулке и молчали.

— Ясно одно: дело совершенно не закончено, — продолжил Вик. — Хозяева Подземелья здесь ни при чем, дело в человеке, который призывает неприкаянные души умерших… ну что ж, по крайней мере, есть зацепка.

— И есть два дня, чтобы распутать дело, — кивнул Станислав Ольгердтович. Рот его был сжат в суровую нитку, и выражение лица производило впечатление полнейшей неприступности. — Они теперь продлят нам на два дня.

— Да ты… не переживай так, — как-то робко сказал Вик. — Даже если не найдем… Может, все еще как-то обойдется?

— Мы найдем, — отрезал Станислав Ольгердтович. Потом перевел взгляд на Лену и глаза его неожиданно потеплели. — Понимаю, Елена, что мы, наверное, произвели на вас неблагоприятное впечатление, но дайте нам еще один шанс. Мы исправимся. Мне кажется, не все еще потеряно, и мы сможем работать вместе.

Лена недоверчиво покачала головой.

— Я вообще не уверена, что смогу работать здесь.

— Вы обречены. Кроме того, вы же хотите жить, нет? А это — единственный способ жизни, который вам остался.

Хлопанье крыльев разорвало сгущающиеся сумерки. Порыв ветра пронесся по переулку — это снижался симорг, чтобы забрать их. Домой?

— Знаете, как подбирают новичков в Тринадцатое Отделении? Да и вообще в Департамент в целом? — тихо спросил Станислав Ольгердтович, беря ее за руку. — Никак. Просто когда кто-то погибает, рано или поздно появляется другой. Это неизбежно — тоже род обреченности. Судьбой ли, случаем… Вы проходили теорию случайных чисел?

Лена только и могла, что кивнуть.

— Вот вам вопрос на засыпку: является ли случай выражением Бога на Земле?

— Случайностей не бывает, — мрачно отозвался Вик, стоя к ним спиной.

«Когда они расскажут мне то, что случилось с их предшественником? Что это за „темные делишки“?.. А, да не все ли равно? В самом деле, мне уживаться с этими людьми, и других не будет».

Какую бы дверь я ни открыл, за ней тоже ничего не будет. Это уже совершенно ясно. Странно… Сегодня, кажется, я встретил девочку, у которой та же проблема. По крайней мере, в ее глазах хлопала калитка в темноту. Мне показалось, что темнота эта совсем молодая… такая же, как она сама. Это страшно. Ровесница Вадьки, и уже обречена. И уже понимает весь ужас своей обреченности.