Страница 89 из 113
Мысль об Але Элрике почему-то показалось болезненной. Вот поди ж ты… и виделись редко, и не сказать, чтобы такими уж большими друзьями были. Когда-то — и вовсе врагами. А все-таки он один из немногих помнил Тома еще Гневом… и с ним — одним из немногих — Том мог быть до конца откровенен. Кроме Ала, пожалуй, только с отцом и Эдом. И с мамой, пока была жива, но мама — это вопрос отдельный. А больше — ни с кем, даже с Элисией. С ней — в особенности.
Людям свойственно умирать. И всем свойственно умирать. Но чем лучше человек, тем, почему-то, больше вероятность преждевременного исхода.
Эти два часа прошли замечательно.
Эти два часа прошли ужасно.
Том млел от одной возможности быть рядом с Элисией… что-то эдакое бродило в нем, не пытаясь даже выбраться на волю. Просто… просто было хорошо. И одновременно горько. Однако в жизни гомункулуса все время было это «горько», поэтому «хорошо» он научился ценить куда больше остальных людей. Или просто — больше людей?..
Но настал момент, которого Том так боялся: Элисия посмотрела на наручные часы, нахмурила брови (Том не знал этого, однако в такие моменты девушка становилась удивительно похожей на отца), и сказала:
— Вот что… Шеф просил, чтобы в это время я вернулась в гостиницу. Может быть, сдвинулось что-то.
— Что сдвинулось? — спросил Том.
Дело в том, что Элисия так и не рассказала ему причины, по которой она вместе с Эдвардом приехала в Драхму. Только самое общее, канву событий — впрочем, это было уже гораздо больше, чем допускалось для «несекретных» слушателей. Том и не претендовал на иное. И то, как он подозревал, перепавшим крохам информации он был обязан отнюдь не личному знакомству с Элисией — личному знакомству с Элриками. В особенности, с младшим.
— Что-то, — туманно ответила Элисия. — Но может быть, и ничего. Поэтому, если Эд меня отпустит, я весь вечер буду свободной. У тебя нет никаких дел?
— Вроде бы, нет, — Том пожал плечами. — То есть я вполне могу проводить тебя до гостиницы и подождать, пока ты не перекинешься с Эдвардом парой слов.
— А почему подождать? — Элисия наморщила лоб. — Разве ты с ним поболтать не хочешь?.. Вы тоже давно не виделись.
— Мы никогда не были большими друзьями. Это по меньшей мере.
— Ну как хочешь, — в свою очередь пожала плечами Элисия. — И сиди букой, если тебе так больше нравится.
Они дошли до гостиницы — благо, гуляли по центру, где все близко — и Том остался ждать в холле. Днем холл пустовал, и скучающая, розовощекая девушка за стойкой нет-нет да и кидала на Тома, мрачно нахохлившегося в дорогом кресле, жалостливый взгляд: притащила легкомысленная девица с собой мальчонку — небось, племянник или младший брат, брошенный на опеку занятыми родителями, — сама, небось, загуляла с поклонником, а мальчишка сиди и жди. Скучай.
«Ревнуй».
Том действительно ревновал. К чему?.. Ведь ясно же, что у нее ничего нет с…
«К тому, что она его любит. Любит не так, как меня. К тому, что он человек, а я нет. К тому, что у него есть брат… был брат… а у меня нет. К тому, что у него есть жена и дети, а у меня…»
Ладно, у Тома не может быть ни жены, ни детей, ни брата. Благодарить надо, что хотя бы отец есть… ох, знать бы кого: Лето, Ишвару?.. Знать бы — уж икнулось бы господу от томовых благодарностей!
Вдруг двери лифта отворились, и в холл почти вылетел герой недавних томовых уксусных размышлений, Эдвард Элрик собственной персоной. Черное кожаное пальто, которое стало известным в определенных кругах не менее красного, что Стальной Алхимик таскал в молодости, он сменил на черный же тулуп с капюшоном по местной моде. Как-то они называются?.. Доха?.. Толстое зимнее одеяние прибавило низкорослому алхимику габаритов и внушительности. Но не напористости — напористость, как всегда, была при нем. Эдвард Элрик неизменно умудрялся заполнить собой все имеющееся пространство, так что взгляды всех присутствующих неизменно обращались к нему. Как ни странно, высокая, стройная, похожая на закутанную в меха амазонку Элисия изрядно терялась на фоне своего шефа. Мышка и мышка — мимо пройдешь, не заметишь. Мышка бежала, хвостиком махнула…
Том заметил бы Элисию всегда. В любой толпе. Сейчас она была особенно хороша: порозовевшая от жары, торопливо застегивающая расстегнутый было полушубок. При этом девушка пыталась одновременно поправить шарф и шапку. Трюк, который обязательно провалился бы у любого другого человека, если только у него не три руки, ей удался с блеском.
— Вот ты где! — взгляд Эдварда остановился на Томе с начальственной властностью, которая начала появляться у него… когда?.. Да, собственно, лет семнадцать назад и начала. До этого была властность не начальника, но самоуверенного мальчишки, которому кажется, что весь мир должен поступать по его хотению. Ей-богу, мальчишка нравился Тому больше…
— Ага, именно здесь, — развязно сказал Том. — Какие-то проблемы, Стальной?
Он не стал добавлять «малявка», однако несказанное можно было легко прочесть в конце фразы. Ага, вот такие мы… И плевать, что Эдварда Элрика теперь редко называют давним прозвищем, и плевать, что сказанное можно истолковать скорее не как завуалированное оскорбление, а как попытку сделать приятное старому… другу?.. ну не врагу же: не из-за чего им больше враждовать и нечего делить.
Вопреки ожиданиям, Эдвард не зарычал, скорее как-то мрачно, приветственно оскалился.
— Дело сдвинулось, — сказал он. — Хотел бы с тобой перекинуться парой слов, да недосуг. Вернусь — поговорим.
— Я еду с вами, — вдруг сказал Том.
Почему сказал, зачем сказал — непонятно. С чего бы это им брать с собой кого попало?.. Ведь ясно же, что предстоит именно дело… которое сдвинулось. И, скорее всего, в направлении изрядно опасном.
Эдвард прищурился.
— Хотя бы как охрана Элисии. Сомневаюсь, что у тебя тут много штатных людей.
Брови Эдварда чуть приподнялись.
— Мои боевые навыки ты должен помнить. А я… я просто посижу в машине. Ничего лишнего я не увижу. Я не в курсе никаких секретов.
Тут Том врал: он был в курсе всей ситуации, сложившейся вокруг Жозефины Варди, ее помощников в Дхарме, высокопоставленных и не очень, и вообще… По крайней мере, насчет той части сведений, которые собирал сам. Не знала как раз Элисия, и для нее приходилось выстраивать камуфляж.
— Когда я отказывался прокатить детей на машине? — ухмыльнулся Эдвард.
«Прибью поганца!» — Том чуть было не бросился вперед. Сдержался: потому что Элисия прижала к губам меховую рукавичку, скрывая смешок. В глазах ее плясали веселые искорки, но веселье не было обидным.
А даже если бы и было…
Том давно понял: на Элисию он не мог обижаться. Совсем не мог. Даже если она просто была рядом, любая обида уходила, стекала как с гуся вода.
Небольшая легковушка, которую Эдвард Элрик снимал на прокат, въехала на холм, с которого дорога спускалась в Долину Нищих. Собственно, сама Долина оказалась внизу, как на ладони: неширокое пространство, окруженное со всех сторон пологими холмами. С одной стороны, правда, долина спускалась к морю — насуплено-холодному, мрачному в это время года. Совсем рядом с городом — и десяти километров не отъехали. А на холмах, небось, по весне цветет та самая горная сирень. И горная вишня тоже где-то рядом. Подцветает.
Дураку ясно, что Долиной Нищих это место прозывалось в насмешку. Селились, здесь, говорят, век назад быстро разбогатевшие в горниле промышленной революции… Город с тех пор почти не приблизился: Гита, столица Драхмы, не росла в этом направлении. Прежние нувориши успели заматереть, женить сыновей и внуков на представительницах знати прежней и поотдавать дочек замуж за их же братьев и племянников… короче говоря, пустить корни в здешнюю мерзлую землю. И Долина Нищих стала респектабельнейшим местом.
Вот и особняк нынешнего Второго Товарища Управителя Ведомства Внешних Сношений (завернули как, завернули!.. Ну точно… сношаются, и внешне, и внутренне, и по-всякому… на наши деньги просто: заместитель министра иностранных дел) располагался именно здесь. Правда, пару месяцев назад Товарищу Министра вдруг ни с того ни с сего вздумалось его продать (правда, за кругленькую сумму) некой организации, известной как Братья Утренней Звезды.